Ради всего святого, он всего лишь мужчина. Даже не тот, кто мне нравится. Кроме того, все мужчины пользуются лосьоном после бритья, и большинство из них, за исключением нескольких дерьмовых марок, которые продаются в магазине «Все за доллар», пахнут довольно приятно. Привлекать женщин — это буквально то, для чего они созданы, и можно с уверенностью сказать, что я не застрахована от этого.

Я отхожу от столика, хотя бы для того, чтобы проветрить голову.

Ладно, мне нужно перестать осматривать ванную Рафаэля, как будто это место преступления, и подготовиться.

Я стягиваю с себя мокрое платье и кладу его в раковину. Слава богу, на этой работе есть униформа, потому что это единственное нарядное платье, которое у меня есть.

Я подставляю колготки под фен, на мгновение заглушая скучную деловую болтовню, доносящуюся из-за двери, затем достаю из сумки свою новую форму и надеваю ее.

Это другое платье. Короткое черное, с облегающей деталью под грудью. На груди серебристым шелком вышита надпись Signora Fortuna²², и я могу только предположить, что это название яхты.

Это милое платье, и оно кажется дорогим на ощупь. Однако, глядя на себя в зеркало, я понимаю, что моя прическа и макияж слишком неряшливы, чтобы их можно было похвалить. Мои волосы будет практически невозможно спасти без хорошего мытья и сушки феном, поэтому я довольствуюсь быстрой сушкой феном, а затем собираю их в высокий хвост. Вытерев тушь, стекающую по щекам, я достаю свою косметичку и добавляю немного красной помады и пару серебряных колец, о которых забыла.

Я делаю шаг назад и любуюсь своей работой. Знакомое удовольствие пробегает по телу, мне всегда нравилось наряжаться. Наверное, потому, что это всегда было важной частью моего ночного ритуала. Я вынимала бигуди из волос, снимала халат и надевала свое самое новое украденное платье. Затем я подкрашивала губы и брызгалась духами, после чего выходила из своей дерьмовой квартиры и направлялась в гламурное казино с намерением обшарить карманы мужчин.

Le sigh²³. Вот это были деньки.

Поцеловав салфетку, чтобы удалить излишки помады, я приостанавливаюсь, прежде чем выбросить ее в мусорное ведро. Что-то озорное вспыхивает во мне, и вместо этого я оставляю ее лежать на туалетном столике. Я не знаю, зачем я это делаю, но знаю, что не уберу ее. В книге «Криминальная психология для чайников» есть целая глава о том, как многие серийные убийцы, такие как Джек Потрошитель и Убийца Зодиак²⁴, оставляли на месте преступления визитные карточки, чтобы подразнить полицию. Что ж, несмотря на то, что он дал мне работу, я не могу устоять перед желанием хоть немного позлить Рафаэля. Вроде бы ничего страшного — всего лишь красный отпечаток поцелуя на салфетке, но мысль о том, что он входит сюда, видит ее среди своих идеальных вещей, а затем хмурится, вызывает во мне волну глупого самодовольства.

В погоне за кайфом я оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь еще, с чем можно было бы повозиться. Мой взгляд притягивает конденсат на зеркале, и я с тихим ликованием провожу по нему пальцем.

Все еще ухмыляясь про себя, я запихиваю мокрую одежду в сумку и направляюсь к двери. Когда мои пальцы касаются дверной ручки, низкий и медленный голос Рафаэля проникает сквозь щели и касается моей груди.

Я судорожно сглатываю, не желая покидать влажную комнату и пьянящий мужской запах, витающий в ней.

Мой взгляд падает на стоящий на столике флакон лосьона после бритья. Недолго думая, я подношу его к шее и разбрызгиваю прохладное содержимое по всей длине горла. На запястья. За ушами. Он обжигает мою теплую кожу, отчего у меня перехватывает дыхание.

Я не уверена, почему я хочу носить с собой напоминание об этом человеке всю ночь. Возможно, как и отпечаток поцелуя и рисунок на зеркале, это просто жалкий способ превзойти его, не нарушая клятвы не высовываться и быть хорошей. Это еще одна тихая зарубка триумфа на моем поясе.

А может быть, удар по голове вызвал у меня отсроченное сотрясение мозга.

Засунув вещи под мышку, я беру себя в руки и снова вхожу в зал заседаний. Не отрывая глаз от блестящего пола и прижимаясь к стене, я прохожу мимо стола с костюмами и не обращаю внимания на идиота, бубнящего об ожиданиях акционеров и потерях прибыли.

Чей-то взгляд обжигает мне затылок, и я знаю, что он может принадлежать только одному мужчине. Когда я уже подхожу к двери, он прерывает монолог костюма без всяких извинений.

— Пенелопа.

Мое полное имя скользит по столу и касается моей спины. Это заставляет меня вздрогнуть. Не только потому, что единственным человеком, который когда-либо называл меня полным именем, был мой отец, часто в плаксивом, отчаянном тоне, когда он хотел, чтобы я пошла в винный магазин и украла для него еще одну бутылку Jim Beam, но и потому, что это напоминает мне о горячем дыхании самбуки, завуалированных угрозах и нежных прикосновениях кончиков пальцев, хватающих мою ладонь.

По какой-то жалкой причине я не могу заставить себя обернуться, поэтому вместо этого смотрю на деревянную дверь.

— Да?

Отдается щелчок ручки и скрип откидывающегося кожаного кресла.

— Зайдешь в мой кабинет, за десять минут до начала работы.

Пожалуйста. Отсутствие этого слова эхом отдается в пустоте моей грудной клетки, образуя узел раздражения. Я не могу отделаться от мысли, что мне следовало бы плюнуть в его шикарный французский шампунь.

Но, в духе второго шанса и стремления к честности, я просто расправляю плечи и заставляю себя кивнуть.

— Да, сэр.

Выходя в коридор, я оглядываюсь через плечо на сужающуюся щель в двери. Ямочка на его идеальном лбу, изгиб квадратной челюсти. Искра в его черных как смоль глазах, когда он ласкает тыльную сторону моих бедер.

Еще одна трещина в его фасаде и еще одна победа на моем поясе.

Глава десятая

Тема плюшевых кремовых полов и роскошных стен из красного дерева продолжается по всей яхте, и между ними, как бактерии в чашке Петри²⁵, процветает непристойное богатство. В комнате отдыха преобладают итальянские диваны, задрапированные кашемировыми пледами. В сигарной комнате, которая искусно спрятана за фальшивой книжной полкой в библиотеке, витает густой аромат табака и секретов. Сам бар с его мраморными поверхностями и коричневыми кожаными стульями можно было бы принять за вестибюль любого пятизвездочного отеля, если бы не пар, поднимающийся от джакузи по другую сторону раздвижных французских дверей.

Под палубой — сеть узких коридоров и комнат странной формы образует помещения для персонала, а в центре — сверкающая кухня с достаточным количеством кладовок и плит, чтобы накормить небольшую страну.

Лори рассказывает мне, что есть два типа персонала: обслуживающий и призрачный. Мы — обслуживающий персонал, отвечающий за то, чтобы каждый, кто поднимается на борт, хорошо проводил время, а команда-призрак следит за тем, чтобы яхта работала без сбоев. Это капитан, инженеры и палубная команда, и все они живут на борту и, если не считать капитана, глубоко под палубой.

— Довольно впечатляюще, не так ли? — спрашивает Лори, распахивая дверь и проливая свет на то, что кажется еще одной террасой. Мы выходим наружу. Сейчас ночь темная и морозная, а береговая линия — это не что иное, как черная тень, усеянная мерцающими огнями.

Честно говоря, я не думаю, что это так уж впечатляет. На самом деле, я полагаю, что это довольно отвратительно, что более семи-восьми месяцев в году это судно, вероятно, стоит без дела в каком-нибудь шикарном европейском порту, в то время как миллионы людей не могут даже обеспечить себе нормальную крышу над головой. Хуже всего то, что у этого мудака, судя по всему, их две.

Но я прикусываю язык и умудряюсь кивнуть.

— Да, впечатляет.