Сухожилие на его большой загорелой руке напрягается. Шипучий напиток такой же мудреный, как и он сам.

Легкое шипение воздуха срывается с моих губ, когда он осторожно проводит пробкой по краям, успокаивая выходящий из нее газ. Он передает бутылку обратно барменше, которая бормочет что-то бессвязное.

— Аманда?

Она поднимает глаза, и ее почти страдальческое выражение лица безмолвно говорит: Вы еще не достаточно меня помучили?

Взмахнув запястьем, Раф зажимает пробку между средним и указательным пальцами.

— Всегда открывай ее подальше от лица. Эти штуки могут выбить глаз, — он качает головой. — А с такими глазами, как у тебя, это было бы печально, не так ли?

Он подбрасывает пробку в воздух, ловит ее и убирает в карман.

Господи Иисусе. Этот человек стелет так гладко, что даже только что натертый пол с ним не сравнится.

Он лениво отхлебывает виски и поверх ободка смотрит на часы. Затем, словно услышав, как бьется мой пульс, и задумавшись, откуда идет шум, он переводит взгляд на меня. Они пробегают по моим волосам, по распаху шубы и останавливаются на туфлях с открытыми носками.

Его губы кривятся от удовольствия, потому что даже этот придурок понимает, что глупо носить туфли с открытым носком так близко к Рождеству. Когда его взгляд возвращается к моему, он прикусывает нижнюю губу.

— Было приятно познакомиться, Пенелопа.

Слегка захмелев от выпитого и злясь на себя за то, что мое тело вдруг стало как желе, я беру свой напиток с барной стойки и устремляю на него пристальный взгляд.

— Конечно, с удовольствием сделаю это снова.

Он натянуто улыбается моему сарказму и проводит рукой по жилету, в то время как его взгляд скользит поверх моей головы по гостям свадьбы вокруг нас. Бросив едва заметный взгляд на Аманду, которая трясущимися руками разливает шампанское в бокалы, он прижимает указательный палец к груди.

Я смотрю на него в недоумении.

Конечно, нет. Конечно, он не подзывает меня к себе?

Гнев вспыхивает во мне, как неприятная сыпь. Я не одна из его чертовых служанок и не одна из одетых в костюмы прихвостней, которых он вызывает одним движением запястья.

Я открываю рот, чтобы сказать ему об этом, но когда наши глаза встречаются, мой протест улетучивается. В его глазах цвета морской волны мерцает что-то темное и манящее. Что-то, что привлекает безвольное пространство между моими бедрами. Мой мозг слишком затуманен алкоголем и мягкими подтруниваниями, чтобы дать название его выражению, но я знаю, без сомнения, что оно создано специально для меня.

Несмотря на феминистское желание ударить его ногой в пах, я понимаю, что делаю шаг вперед, и поддаюсь его гравитационному притяжению. Оказавшись рядом, его тепло и мягкий аромат мыла, одеколона и мяты окутывают меня, лишая возможности сделать следующий вдох. Сердце бьется о грудную клетку, я сжимаю руки в кулаки и сосредотачиваюсь на галстуке-бабочке с золотым наконечником, обвивающем его горло. Которое, конечно, идеально выбритое. У меня не хватает смелости поднять глаза, потому что я слишком близко, чтобы выдержать такой интенсивный зрительный контакт. Я напрягаюсь, когда он наклоняется, и когда его твердая челюсть касается моей, это кружит мне голову сильнее, чем любой алкоголь. Затем его глубокий голос мягко вибрирует у мочки моего уха.

— Я скорее прибью свой член дверью машины, чем сделаю это еще раз, Пенелопа.

Прохладный порыв воздуха ласкает мою шею, когда он выпрямляется в полный рост.

Что?

Ошеломленная и потрясенная, я могу только смотреть, как его внушительный силуэт проносится сквозь толпу, не оглядываясь назад.

Несколько минут я стою на месте, пытаясь восстановить контроль над пульсом. Когда ко мне возвращается рассудок, это приводит меня в злобное возбуждение. Такое ощущение, что я только что раскрыла глубокую, темную тайну.

Рафаэль Висконти может выглядеть как джентльмен, может говорить как джентльмен.

Но он совсем им не является.

Глава пятая

Брак — это безумная авантюра, если задуматься. Ты ставишь половину всего, что у тебя есть, на то, что ты останешься с этим человеком до конца жизни. Как кто-то может быть настолько уверенным?

Рори выглядит уверенной.

Сидя в нескольких рядах сзади, рядом с Мэттом, я наблюдаю, как Рори произносит свои клятвы, отчасти не веря, что она выходит замуж за старшего брата Дьявольской Ямы, а отчасти с благоговением, потому что она выглядит такой красивой. Она — воплощение белого цвета, хотя одета не как обычная невеста. Ее платье элегантное и простое, большая его часть скрыта огромной курткой-пуховиком. А когда она встает на цыпочки, чтобы убрать прядь волос с лица своего будущего мужа, клянусь, я вижу кроссовки Nike.

В тот момент, когда я поняла, что это Анджело Висконти, стоящий в конце прохода, мое сердце сжалось от ужаса. Оказывается, Рори выходит замуж не за какого-нибудь Висконти, а за того, у кого самое зловещее прозвище — Порочный.

Как ни странно, именно Анджело оказался в эпицентре одного из самых ярких воспоминаний моего детства. До сих пор не знаю почему, но помню, как в одиннадцать лет отец притащил меня на совместные похороны Алонсо и Марии Висконти. Он разбудил меня еще до восхода солнца, натянул мне через голову розовый джемпер и повез нас к церкви на утёсе. Он дал мне термос с горячим какао и сам глотнул чего-то покрепче. А потом вместе с другими местными жителями в ярких одеждах мы наблюдали с автобусной остановки через дорогу, как братья Дьявольской Ямы хоронят своих родителей.

В какой-то момент Анджело Висконти посмотрел в нашу сторону, и ему явно не понравилась пьяная ухмылка на лице моего отца.

Поэтому он достал пистолет.

При воспоминании об этом по моему телу пробежала дрожь.

— Предложение о носках все еще в силе, — шепчет мне на ухо Мэтт.

— Держу пари, у тебя самые вонючие ноги на планете, — бормочу я в ответ. Я ухмыляюсь в ответ на его смешок и возвращаю свое внимание к началу.

Пока невеста не пошла к алтарю, я была на 99% уверенна, что этот брак не был заключен по обоюдному согласию. Но потом Анджело обвил руками талию Рори, что-то прошептал ей, и она засмеялась так сладко, что у меня заболели зубы. Теперь, когда Анджело произносит свои клятвы, у меня болит другая часть тела.

Он говорит негромко и тихо, как будто ему совершенно наплевать, что никто, кроме Рори, не слышит его клятвы. То, как он смотрит на нее, подтверждает это. Как будто она — единственный человек в Заповеднике, во всем мире, и если бы так было до конца его жизни, то он был бы вполне доволен этим.

Я подношу руку к груди, напоминая сердцу о том заезженном монологе, который я произнесла Мэтту ранее. Любовь — это ловушка. Но я не могу не задаться вопросом: неужели несколько лет невежественного блаженства хуже, чем вообще никогда не испытывать блаженства?

— И вот настал момент, которого мы все ждали, дамы и господа, — священник поднимает глаза от своего iPad и делает драматическую паузу. — Теперь вы можете поцеловать невесту.

В море аплодисментов и криков рука Анджело находит затылок Рори, и его ухмылка тает на ее губах. Их поцелуй настолько интенсивен, настолько горяч, что мне кажется, будто я наблюдаю за ним через скрытую веб-камеру в их спальне. Чувствуя, как от дискомфорта розовеют мои щеки, я ерзаю на стуле и перевожу взгляд вправо.

Сбоку от беседки на меня уже смотрит пара глаз, полных зеленого очарования, от которого шум вокруг стихает, словно он доносится из соседского дома. Я задерживаюсь на них менее чем на полсекунды, прежде чем отвести взгляд, ослабленная шелковым ядом, который он влил мне в уши ранее. Спохватившись, я почти сразу же оглядываюсь, но уже слишком поздно. Он проводит большим пальцем по своей торжествующей ухмылке и поворачивается, чтобы пробормотать что-то на ухо Нико.