И они это делали с честью, приближая час победы любыми способами. А таких способов в арсенале сопротивления было немало. Был среди них один очень хитрый приём, в котором принимали участие даже дети партизан. И заключался он вот в чём; бутылку вина, коих по понятным причинам во Франции было великое множество, брали и аккуратно откупоривали. Далее винную пробку с тыльной стороны осторожно обмазывали дрожжами, и потом её всё также аккуратно помещали обратно. Но при этом бутылку ни в коем случае нельзя было переворачивать. Проделав это, бутылку стоймя и надолго отставляли в сторону. А в итоге, граната замедленного действия была готова.

И вот такую деликатную манипуляцию, как раз и доверяли проделывать ребятишкам. А надо отметить, что это у них неплохо получалось. Секрет же заключался в том, что когда бутылку переворачивали, вино неспешно вступало в реакцию с дрожжами, и постепенно набирая силу, внезапно раскалывало стекло. Происходил небольшой, но настоящий взрыв. Вреда он конечно большого принести не мог, но ощутимые неприятности производил.

Обычно такие заряженные бутылки поставляли на стол к фашистским офицерам, что так часто любили расслабляться во французских ресторанчиках и кафе. Предварительно бутылку переворачивали и взбалтывали. И вот сидит эдакий офицерик в кафе и ждёт заказа, а в это время вино на его столе начинает бродить и неожиданно взрывается. Конечно же, сразу скандал, облитая офицерская форма, поцарапанное лицо или руки. Возмущению не было предела, иной раз доходило до рукоприкладства, но оно того стоило. Унижение и позор, которые испытывал в этот момент фашистский офицер, было заслуженной наградой за этот мини подвиг. Таким образом, и маленькие дети вносили свою крохотную лепту в большую общую победу над врагом.

Но вот наконец-то пришло время, когда война во всём её чудовищном проявлении была полностью завершена. Она оставила после себя горечь утрат, ужасные страдания, слом в судьбах людей, и огромные разрушения, какими собственно и заканчиваются все жестокие войны. Однако, не смотря на столь страшное наследие прошлых, мрачных, грохочущих лет, светлая чистая жизнь брала своё, и природа, соскучившись по тишине и покою, желая наверстать упущенное, стремительно распространяла по всей Европе волну бушующей свежести и новых ощущений.

Силы весны и приближающегося лета в мановении ока захватили власть в послевоенном жаждущем благих перемен Париже. Зацвела бурным цветом сирень, сотни каштанов на Елисейских полях были усыпаны розовыми с белым отливом бутонами. Все деревья столицы как по волшебству покрылись нежной зеленью, ласковый ветер надежд витал в воздухе, улицы города захватил завораживающий аромат благоухания. Повсюду слышались чарующие звуки аккордеона, и озорные голоса горожан. Париж наполнился весёлой жизнеутверждающей музыкой песен доносящихся из всех окон и дверей. Столица как можно быстрей стремилась избавиться от душевных ран нанесённых ей войной.

Люди вынужденные ранее покинуть свои дома, теперь возвращались назад к своим очагам и старались найти себя в этой сейчас такой непривычной мирной жизни. Дело нашлось каждому, кто-то занялся возведением чего-то нового, а кто и восстановлением прежнего, привычного. Город шумел, словно разворошённый муравейник, казалось такой радости, такого чувства победы у парижан ещё никогда не было, а потому работа спорилась с невероятной быстротой и размахом.

В подъездах домов, где ещё вчера были заколочены окна и двери, сегодня уже горел свет, и возрождалась жизнь. Везде где только можно было строились новые и ремонтировались старые ресторанчики и кафе, улицы вновь заполнялись летними открытыми верандочками коими так славиться Париж. Открыла своё старенькое кафе и вернувшаяся из леса тётушка Мария. Трудов в обновление было вложено немало, но сейчас, когда година лишений и испытаний минула, любая работа была в радость. Тем более что теперь её ранее маленькие помощники подросли, повзрослели и стали большой единой шумной командой.

Катенька, за военные годы, потеряв всех своих близких, конечно же, осталась вместе с ними. Так уж вышло что дом, в котором она раньше жила был ею забыт, ведь с тех пор как она его покинула, прошло много времени, и сейчас она просто ничего не могла вспомнить. Всё что сохранила её память так это только, то живописное место в городском парке Монсо, где они с отцом ещё до войны много и часто гуляли. И теперь Катенька, пользуясь каждой появляющейся у неё свободной минутой, ходила в этот парк и придавалась воспоминаниям о тех радостных днях.

А тётушка Мария, как и собиралась, выполнила свои обещания, она, имея значительный круг знакомств среди художников, разыскала так нужные Катеньке холсты, краски и кисти, ведь недаром же они жили на Монмартре. Все местные горожане, узнав о появление в их районе нового дарования, тут же откликнулись и стали приносить всё необходимое. И уже вскоре слух о чудесной девочке разнёсся по всему городу.

Люди коим пришлось пережить и вынести всевозможные тяготы войны, не утратили своей доброты и отзывчивости, они по-прежнему остались всё такими же улыбчивыми и щедрыми парижанами. И Катенька с радостью отвечала им тем же, она достойно трудилась в кафе, днём обслуживая приходящих на обед строителей, рабочих и просто горожан, а вечером расположившись в уютном уголке на веранде, писала их портреты. Доброта и отзывчивость Кати снискали ей уважение и почитание у всех монмартровцев любивших посидеть в их кафе. Мария не могла на неё нарадоваться.

– Ну, надо же, везде успеваешь, и на кухне, и на мойке, и в зале… проворная как веретено… – говорила она.

– А как же иначе, вон, сколько у нас гостей,… Ирэн тяжело одной,… надо поторапливаться… – отвечала Катя, и тут же подхватив поднос, бежала к посетителям. Так они и трудились, Ирэн с Катей в зале и на мойке, а Мария у плиты, готовя обеды. И лишь неугомонный малыш Жак, вечно крутившийся у них под ногами, беззаботно отвлекал их своими вопросами. У него как раз наступил возраст почемучки.

– А что это за ложка? А что это за дядька? А почему это так стоит? – постоянно спрашивал он. Девочки весело отшучиваясь, отвечали ему, и вновь спешили по своим делам. После обеда все брались за мытьё посуды, и малыш Жак желая помочь старшим, также лез к мойке, но по обыкновению обязательно что-нибудь ронял и его с весёлыми укорами отправляли протирать стулья. Он же раздув от обиды щёки брал тряпку и молча, шёл выполнять задание. Все так и покатывались со смеху, глядя на его обиженную мордашку. И чуть посмеявшись, девочки, продолжали мыть тарелки, а Мария зная, что Катеньке вечером ещё предстоит рисовать, не раз пыталась оградить её от лишней работы.

– Да брось ты эти тарелки, ложки, хватит тебе суетиться, мы сами всё доделаем, иди, посиди, отдохни, милая… – говорила она ей.

– Нет, пока у нас столько посетителей я буду помогать, и ты даже не отговаривай меня… – отвечала Катя, прекрасно понимая, что сейчас им двоим без её помощи не обойтись.

– Ничего-ничего, мы справимся, скоро придёт Поль, он-то и подсобит нам… – всё же настаивала Мария, глядя на то, как тоненькая, худенькая Катенька, так усердно трудится на кухне.

– Хорошо пойду, но это только потому, что скоро придёт Поль… – соглашалась Катя и закончив все хозяйственные дела, брала холст, кисти, краски и, уединившись на веранде, начинала своё любимое занятие. А Поль и вправду, вскоре возвращаясь с работы, всегда помогал своим близким.

Он теперь работал в редакции газеты, делал репортажи с улиц расцветающего Парижа. Писал обо всём, и об обновлении города, и о его жителях: как они живут, как обустраиваются. Ну и конечно печатал очерки о прошедшей войне, о партизанах, о тех героях леса с коими он бок обок сражался. А иногда когда приходил черёд его дежурства, Поль с отрядом, таких же, как он бойцов, выходил по вечерам на улицы города и патрулировал их. Сказывались отголоски оккупации, иной раз то здесь, то там, возникали небольшие стычки со спрятавшимися в подвалах брошенных домов разрозненными группками фашистов.