А я была в таком возбуждении, что останавливать меня было бесполезно. Да и как остановить меня, он просто не знал. Поэтому он обхватил меня сзади руками, но это мало помогло. В том смысле, что удержать меня, он конечно мог, он был сильнее. А вот освободить мою голову от мерзких мыслей он не мог, хотя и не знал, какие мысли у меня в голове.

Ограничивал меня Димка в поступательных движениях достаточно долго. Пока черти в моей голове плясали. Вот не знаю, откуда они взялись, те черти. Почему я считаю, что черти? Да потому что своим шестидесятилетним умом и жизненным опытом понимаю, что не было реальной причины у меня отказывать Димке. Что мне плохо с ним было? Замечательно. Я была связана узами брака? Нет. Димка был женат? Тоже свободен. Поэтому я считаю, что у меня на тот момент без всякой причины просто треснул шифер. Ну и плохо эти трещины повлияли на мое поведение. И я вместо того, чтобы с приличным мужиком обниматься, истерики ему закатывала.

Кто-то из вас там предположил, что все равно приходит время, и женщина понимает, что она живет не правильно, поэтому и прекращает внебрачные половые связи, одевает пояс верности, и забывает про любовные утехи. Это вот не про меня совсем. У всех в жизни есть то, что он любит. Кто-то покушать, кто то кошек, кто то читать, кто то с детьми нянькатся. Много занятий есть на свете интересных. И я считаю, что интим тоже очень интересное занятие. По крайней мере для меня. И с каждым годом ощущения все острее. Поэтому не считаю свое тогдашнее поведение неправильным. И сегодня не собираюсь отказываться от этого.

Стыдно мне стало! От чего? Я же не на трассе стояла. Хотя надо было попробовать, я думаю, что у меня бы это получилось. Сейчас идеалисты набегут меня стыдить и эпитеты придумывать. Но давайте будем честными. Мы все продаемся. И замуж тоже. Ну пусть, это не продажа, пусть бартер, суть то от этого не меняется. Жена мужу уют, крепкий тыл и близость, а он ей материальные блага в определенных количествах. А если посмотреть вокруг, то понимаешь, то некоторые вообще продаются по дешевке, или сами за того, кто рядом круто башляют. Прямо переплачивают. Но это мысли престарелой тетки, а тогда я была девочкой, и постоянно переживала внутренний конфликт.

И конфликт был всегда по одному и тому же поводу. Я живу с тем, кто не может мне дать ничего, ни в материальном плане, ни в моральном, ни даже в постели. Зачем мне это? Для картинки? Тогда что же я стыжусь того, что сплю с кем попало и где попало? Тем более, если вспомнить последние полгода, я вообще ни с кем не спала. А я же живая, здоровая и темпераментная девчуля. Я люблю мужчин, и люблю то, что они со мной делают, но почему-то стесняюсь этого. Я же Димке не на площади Кирова отдавалась, да и не факт, что кто-то знает, что я с ним сплю. Ну может догадываются. Хотя если вспомнить, где я нахожусь, то тут у людей более глобальные проблемы, чем наблюдение за чужой жизнью.

Но это рассуждения совсем не той ночи. А та ночь продолжалась. И когда я устала сопротивляться и рваться на свободу, я просто повернулась и пошла на кровать. Димка шел за мной. Я прямо извела себя за эти два часа, которые бастовала, силы мои закончились. Я легла на кроватку и натянула на себя одеяло. Димуля подложил мне под голову две подушки и целовал в нос. Как же мне было жалко себя! И я вдруг реально заплакала, навзрыд. А еще мне хотелось голосить :"Господи! Как же я устала! Что есть в моей жизни кроме проблем? Когда они закончатся? Когда будет покой в моей жизни? Или мне до смерти так жить? " Но голосить мне было стыдно, поэтому я уткнулась в подушку и плакала.

Димка осторожно снял с меня протез, снял халат и спросил :"Может чай будешь? Кивни , я организую." Я кивнула и он испарился. Через десять минут передо мной стояла огромная кружка чая с малиной и с мятой. Лежал огромный кусок торта, конфеты и зефир в шоколаде. Чай парил, все как я люблю. А еще мне хотелось чего-нибудь серьезного, типа бутерброда. И его мне изобразили. Бутерброд с вареной курицей. Я ела все это с огромным аппетитом и запивала чаем. И мне было хорошо. И я чувствовала, как чернота, которая скопилась у меня внутри испаряется. С каждой минутой мне становилось все легче и легче.

А Дима просто наблюдал за мной. А когда я наелась и заснула, он даже не пытался проявить инициативу. Но я понимала, что Димке тоже хочется и тепла и заботы. Жаль, что в данный момент мне нечем было поделится, я была, как выжатый лимон. Поэтому я просто обняла его за шею, притянула к себе, и устроилась спать, уткнувшись лицом в его волосатую грудь.

Проснулась я первая. Выспалась я замечательно. Но сразу вспомнила, что творила вчера вечером. Что это было? Откуда это взялось? И как это пережил Димитрий? Он то рассчитывал на одно, а в реале получилось совсем другое, наверное, расстроился. Я повернулась и посмотрела на Димку. Красивый, собака. Как же он умудрился на это колесо намотаться. Иметь такие данные и раз, так вляпаться. Обидно. Димка спал, на лице было написано умиротворение, и никаких разочарований. В глубоком сне всегда так. Вот сейчас проснется, вспомнит вчерашний облом, представит будущий, и сразу все отразится на лице. Что ему сказать? Как оправдаться за вчерашнее?

А он и не собирался ничего вспоминать. Он резко повернулся на бок и притянул меня к себе.

– Мы сейчас просто пообнимаемся до восьми, а потом я пойду и позову Серегу. И ты расскажешь ему все, что с тобой вчера было. Расскажешь в подробностях. Что думала, что чувствовала, где болело.

– И что, это обязательно здесь делать? Ведь можно же к нему в кабинет сходить и рассказать. И не очень мне хочется чтобы он знал, чем мы с тобой занимаемся.

– Гал, мы же все взрослые люди, и надо со всем разобраться по-взрослому. Это же не хирургия, посмотрел на снимок, разрезал, подправил, зашил. Это психика, сколько веков ее изучают и ничего не придумали лучше, чем глушить человека. Мы не знаем, что вчера было, давай спросим у Сереги.

– Ну а почему нельзя в кабинете? Зачем эти лишние слухи. Я бы просто пошла сходила на первый этаж и все бы ему рассказала.

– После планерки и обхода в кабинете он будет около одиннадцати. А так он придет сейчас и поставит тебе диагноз, а может и лечение.

– Дим, это правда удобно звать его в номер? Ну он же врач, а у нас тут что? Как мы это объяснять будем?

– Гал, не надо ничего объяснять, просто давай позовём его, я пошел?

– Иди.

Дима ушел. Вернулись они, уже вдвоем, минут через семь. Я еле успела одеться, и застелить постель. Дима пошел на балкон, а Сергей Иванович сел напротив меня и потребовал рассказа о вчерашних приключениях. Рассказывала я подробно и красочно, примерно минут двадцать. Сергей Иванович слушал и записывал. А потом задавал вопросы, долго, нудно, и ни о чем. И снова записывал. А потом ушел. А вместо него пришла сестра с капельницей. Ну вот нормально придумали мальчики, теперь еще и медсестра знает, что я живу в палате Димки. Но все уже случилось и я лежала под капельницей на чужой постели, в чужой палате.

Через пять минут я поняла, что меня просто вырубают. Еще интереснее. На фига это здесь то было делать? Спать то я и в своей кровати могу. И вообще, дорогой Сергей Иванович мог бы хоть что-то сказать о моем состоянии, а то кивнул Димке, и они вместе ушли. А меня пришла глушить медсестра, а я даже не знаю, чем и на какой промежуток времени. Я ведь это все уже проходила когда то, и знаю, что выпасть из жизни можно надолго. Ну очень хочется узнать, что происходит, и какие у меня сдвиги. Ведь просто так ничего не бывает. На чем то же это все выросло, и еще интересно как это изводить будут.

О, наконец то пришел мой личный врач. Правда не психиатр, а хирург. Но если он поторопится, то может рассказать мне что-нибудь про меня. Перед тем, как я засну неизвестно на сколько. Димка сел на край кровати, и взял меня за руку.

– Дим, скажи что со мной, пока я не заснула.

– Диагноза нет, но Серега считает, что это хронический стресс, который начался еще в травме. И с тех пор ты из него не выходишь. И к помощи специалистов не обращалась.