— Простите, Борис Порфирьевич, но я останусь частью моего рода.
— Конечно. Никто и не заставляет вас меня фамилию. Но всем мы — родственники. Вот что главное. Одно целое, один, можно сказать, клан.
Спорить сейчас не имело смысла, к тому же в чём-то Борис был прав: всем мы теперь в одной лодке.
— Если вы говорите про помолвку, то думаю, это действительно случится, возможно, даже скоро. Мы с Марией в данном вопросе разногласий не имеем, — сказал я.
— Мы с ней уже беседовали об этом, и я очень рад, что вы сошлись характерами. Знайте, Оболенские никогда не бросают родственников в беде, поэтому если понадобится помощь, обращайтесь в любое время, подумаем, что можно сделать. Ну а чужаков я здесь не потерплю. Будут приезжать и устраивать беспорядки — останутся лежать в нашей земле. Пойдёмте вниз, Алексей Васильевич. Мне ехать пора, дел, знаете ли, невпроворот будет ближайшие дни. Но мы ещё пообщаемся с вами. Или вы хотите остаться?
— Нет, мы с Машей уже поговорили, и я тоже поеду.
Я заглянул к своей невесте, попрощался с ней, после чего мы с Борисом спустились вниз и, сев каждый в свою машину, отправились в Екатеринбург, а там уже разделились: он — к себе, я — дальше по трассе в Чусовград.
На обратном пути я твёрдо решил, что этой зимой вызывать Шереметева на дуэль не буду. Казалось бы, я должен был сделать противоположное и поначалу, сразу после покушение, так и хотел. Но голос разума возражал.
Если Святослав погибнет на дуэли от моей руки, об этом узнают все, и тогда сообщники Шереметевых меня точно попытаются арестовать, и мне придётся бежать из страны. Чтобы такого не произошло, надо убить его тайно, не оставив никаких явных доказательств моей причастности к его смерти. Ну или дождаться, когда Оболенские созреют устроить переворот, и там уже под шумок расправиться со своим недругом.
И пусть Вяземский и Орлов хотели моими руками убрать Шереметева как можно скорее, подставляться было нельзя, как и доверять Орлову — человеку, по чьему прямому указу убили родителей Алексея Дубровского. Да и Бельские с Долгоруковыми могут не захотеть остаться в стороне. Я ведь окажусь тогда для них угрозой номер один.
Дело, ради которого я прибыл, было закончено, мы победили враждебный род, и теперь я со спокойной совестью мог возвращаться в Москву. Мне даже деньги пообещали за участие: Пётр Петрович собирался заплатить десять тысяч, и ещё пять — Борис Порфирьевич лично от себя. Вся сумма должна была пойти на погашение моего долга.
Но в Москву я не поехал. У меня оставалась свободная неделя, и я решил провести её с пользой и узнать, наконец, что творится на моём предприятии.
Проблема с кадрами за последние месяцы частично решилась. Борис Оболенский устроил к нам на руководящие посты трёх своих знакомых, нескольких человек мы наняли со стороны, кого-то из оставшихся сотрудников пришлось повысить, кому-то временно взять на себя дополнительные обязанности. В общем, выкрутились. Ника по возможности всех проверила и даже понаблюдала за новым управляющим Полозовым. Пока ничего подозрительного ни за кем замечено не было.
В первую очередь я встретился с Никой и пообщался с ней на тему безопасности предприятия, затем поговорил наедине с Полозовым, выслушал его пожелания, постарался вникнуть в озвученные проблемы, главная из которых заключалась, как всегда, в необходимости денежных вложений.
Однако в целом ситуация внушала оптимизм, и я решил отправить Нику в Ярославль, чтобы она продолжала обучать новобранцев, а вместо неё оставить одного из наших стражников, назначив его на пост начальника заводской охраны. Лизу тоже уговорил вернуться в Ярославль, здесь от неё больше ничего не требовалось.
Остальные стражники, приехавшие с Никой, тоже остались в Чусовграде. Я прекрасно понимал, что тем самым распыляю свои немногочисленные силы, но сидеть всем в одном городе без дела тоже смысла не видел.
Успел я перед отъездом заглянуть и в гости к Борису Порфирьевичу. Это произошло сразу после похорон членов рода, погибших в бою. Меня тоже позвали туда, и полдня я проторчал на семейном кладбище Оболенских, наблюдая, как мёртвых родственников отпевают, а затем гробы погружают в землю. В тот день захоронили восемнадцать человек — вот насколько были велики потери Оболенских.
А на следующий день Борис пригласил меня на ужин. К тому времени Машу уже выпустили из больницы, и она вернулась в родительский дом в Синих Камнях. Всем мы встретились за столом.
Особняк опустел. Здесь больше не околачивались стражники, исчезли машины и броневик, что торчали возле гаражей. Дом снова стал похож на обычное жилище богатой аристократической семьи, а не на военную базу.
Вот только предметного разговора по поводу помолвки снова не получилось. Решили вернуться к данной теме летом, когда Маша закончит академию, а я пойму, как мне жить дальше и что делать со своим врагом.
А через два дня мы вместе с Лизой уезжали обратно в Москву. Маша по такому случаю даже приехала на вокзал проводить нас. К перрону в клубах пара подполза длинная змея состава и, забрав меня, мою троюродную сестру и ещё несколько десятков пассажиров, помчалась дальше в направлении столицы. Я и Лиза купили места в отдельных люксовых купе — экономить на таких мелочах мне больше не требовалось, но мы всё равно коротали дорогу за беседой в обществе друг друга.
— Так, значит, ты всё-таки собираешься жениться на Марии? — спросила Лиза, когда мы обедали в вагоне ресторане. — Уже договорились о помолвке?
— Да, Лиз, собираюсь, но когда именно, ещё не решили. Думаю, поженимся после окончания академии, но помолвка, вероятно, будет уже этим летом. Надеюсь, ты понимаешь, что мне придётся это сделать. Мы с тобой не можем встречаться вечно.
Лиза вздохнула и задумчиво посмотрела на бокал вина, что стоял перед ней, а потом улыбнулась:
— Всё правильно делаешь. Тебе надо жениться, и нам очень повезло, что выпала возможность породниться с таким влиятельным родом. Я же знала, что однажды этот момент наступит.
— Да. И кстати, тебе тоже надо подумать о своём будущем. По поводу работы можешь не волноваться. Ты продолжишь управлять моими делами даже когда мне больше не понадобится попечитель. Если захочешь, конечно. Но замуж тоже надо выйти.
— Но за кого?
— Только не говори, что у тебя нет кандидатур. Уверен, ты не испытываешь недостатка внимания. Наверное, даже познакомилась с кем-нибудь, пока жила одна в Ярославле, — я тоже улыбнулся. — Только честно, познакомилась ведь?
— Нет, — покачала головой Лиза. — Точнее, ухажёры были, но это… так, ничего серьёзного. Я не знаю… Может быть, кандидатуры, как ты выразился, и есть, но…
— Что «но»?
— Сердце не лежит ни к кому, понимаешь? Вот не лежит и всё.
— Ты до сих пор грустишь по своему покойному мужу? Прошло уже столько времени, ты сменила обстановку и до сих пор скучаешь?
— Не то чтобы… Знаешь, я сама ещё в себе не разобралась. Мне просто нужно время.
Я чувствовал, что Лизе этот разговор не очень приятен, и сменил тему.
В субботу я вернулся в академию, а воскресенье потратил на то, что прочитать материал пропущенных занятий. Нового там для меня ничего не было. Всё это я уже проходил когда-то в прошлой жизни.
А до состязаний времени оставалось всего лишь полтора месяца. Не знаю, насколько сильными и умелыми окажутся ребята из других учебных заведений, которые съедутся после новогодних каникул соревноваться в магических практиках, но к декабрю я обогнал почти всю нашу подготовительную группу, и только двое четверокурсников пока что шли со мной на равных. К январю я их тоже рассчитывал оставить позади.
Не скажу, что вопрос участия являлся для меня принципиальным, но… было интересно. Да и приз в пять тысяч рублей лишним не будет.
За пару недель до Нового Года Вяземский снова позвал меня побеседовать наедине. Речь зашла, в том числе, и о предстоящей дуэли. Ректор ещё не знал о моём решении не бросать вызов Шереметеву, сильно удивился, когда я сказал об этом, и даже, кажется, был разочарован. Отказ свой я мотивировал недостатком сил.
