– А я любить крек! У тебя есть крек? – Способная учуять запах любимого лакомства за милю, Эфрат уже знала, какой будет ответ. Она хотела, чтобы поклонница поняла, что ее интерес не находит взаимности, когда из угла, где стояла Шири, раздался голос.
– У меня есть. – Голос принадлежал одному из собеседников Шири. Одному из тех, чей возраст сложно определить с первого взгляда, по опыту общения с избалованными наследниками, Эфрат смело предположила, что этому может быть или чуть больше двадцать или немногим меньше. Прежде она никогда его не видела, зато не раз встречалась с предметами его гардероба, когда прогуливалась по магазинам. Тем же отличалась и его подруга блондинка, чье незначительное платье стоило значительную сумму, сравниться с которой могла только ее миниатюрная сверкающая бриллиантами сумочка.
– Что ж, тогда, позвольте вас ненадолго оставить. – Под одобрительные улыбки Эфрат покинула центр комнаты и направилась к компании у окна, зашторенного плотной бархатной портьерой. Высокий напольный канделябр стоял в опасной близости от портьеры, зато достаточно близко к Шири и ее новым друзьям, чтобы их можно было как следует рассмотреть. Эфрат получила этот канделябр в наследство от предыдущих владельцев особняка. За все то время, что она устраивала в этом доме приемы, успела заметить, что именно он притягивал ее будущих жертв.
– Предлагаю вам продолжить в более уединенной обстановке, – произнесла Эфрат, взяв за руку белокурую девушку. И бросила короткий взгляд на Шири, которой не было нужды объяснять, что никакого интереса к креку Эфрат никогда не испытывала.
Тяжелые даже на вид массивные деревянные створки дверей любому другому пришлось бы открывать по одной, а потому гости всегда аплодировали, когда Эфрат распахивала их легким движением рук. Так произошло и сейчас. Было в этом что-то от духа гедонизма, под общие аплодисменты идти за руку с теми, для кого это двери могут больше не открыться. Так думала Шири, закрывая за собой двери.
Оказавшись отделенными от шумных и пока что счастливых гостей тяжелыми дверьми, которые сохранились здесь еще со времен постройки особняка, довольные собой и друг другом компаньоны парами разошлись в разные стороны. Так Шири увела за собой стройную блондинку в незначительном платье, а Эфрат с неизменной нежной улыбкой обернулась к обещавшему подарить ей наслаждение духа и тела. Сквозь доносящиеся до них голоса можно было расслышать, как пальцы Гедальи, чередуя черные клавиши с белыми, пересказывали серенаду Листа в незнакомой последнему манере. Его игра передавала чуть больше горечи, чем планировал автор, и звучала чуть тише, чем стоило бы, но что как не тишина способна подогреть мгновения перед погоней.
Жертва все еще ничего не подозревала, а Эфрат стояла перед ним, не спеша обнажать белоснежные зубы, один вид которых превращал ее из нежной белокурой модели в чудовище со страниц готических романов. Ее лицо постепенно изменялось, приобретая более естественные для древнего существа черты, но всего этого было не разглядеть в полутьме, наполнявшей комнату, а потому жертва продолжала медленно отступать к стене. Эта комната была проходной, а потому из нее имелось два выхода, один – через который они в нее попали, и второй – к которому приближалась ее добыча. Еще несколько шагов, и лицо Эфрат осветит лунный луч, пробравшийся в комнату через зазор в бархатных партерах. Холодный свет коснулся ее щеки и слегка приоткрытых губ, момент был идеальный, и Эфрат обнажила клыки, позволив улыбке засиять еще ярче. Но ничего не случилось. В комнате было также тихо, как и до этого, а робкие попытки гостей напомнить о себе давно подчинились непреходящему желанию Гедальи приобщить их к прекрасному и наслаждаться музыкой вне зависимости от того, хотят они этого или нет. Эфрат сделала шаг, затем еще один, и вот уже между ней и человеком не осталось места даже для сердцебиения последнего.
Казалось, мгновение превратилось в вечность, и целая вечность могла бы уйти на то, чтобы рассуждать о вопросе тяги смертных к смерти. Не жалея кануть в такой тоске, сохранявшая до этого неподвижность жертва положила руки на бедра Эфрат, чтобы затем медленно подняться к талии, согревая своим теплом ее мраморную кожу, и прижать Эфрат еще ближе к себе. Аппетит пропадал с каждым его движением, ведь ничто так не разочаровывает в пище, как жажда быть съеденной. И когда среди всех утомительно приятных движений ее жертва наклонила голову так, чтобы открыть взгляду пульсирующую вену на шее, Эфрат уже готова была сломать эту шею и начать проклинать современную киноиндустрию.
Почувствовав неладное, он отстранился и попытался уловить темнеющий взгляд этого притягательного древнего существа, манившего его подобно тому, как призрачный шанс уцелеть в неравной схватке манит любую жертву охотника. Сделав шаг назад, он почувствовал, что поверхность за его спиной не может служить надежной опорой. И не напрасно, за его спиной были такие же двустворчатые двери, подобные тем что привели их в эту комнату. И, утратив равновесие, он упал в открывшиеся двери. Эфрат наблюдала за происходящим с утомленной иронией. Ей казалось, что Шири явно повезло больше, раз ни она, ни ее спутница не отвлеклись на шум. Из распахнувшихся дверей вырвался свет. Теперь лежавшая на полу жертва могла разглядеть, как изменилась внешность поп-звезды. И от этих перемен любому нормальному человеку захотелось бы бежать. Как можно быстрее. Но этот никуда бежать не собирался.
Пока человек разглядывал ее, Эфрат медленно, далеко не в такт звучавшей мелодии фортепиано, подошла к своей жертве. Но поскольку с чувством такта у нее всегда были проблемы, она вернула попытавшегося было встать человека обратно на пол нежным, но убедительным ударом черной лакированной туфелькой в грудь. Эфрат пристально всмотрелась в глаза своей жертвы. Оставалось понять, пришел ли он сам или его пришли. Нужно быть осторожной, чтобы случайно не оставить семью без единственного наследника. Это принесло бы лишние хлопоты.
– Откуда ты знаешь, кто я? – Эфрат продолжала прижимать его к полу. Но жертва не спешила с ответом. Тогда вампирша подвинула носок туфельки к его горлу и надавила еще сильнее.
– Я спрашиваю, откуда ты знаешь, кто я? – Ответа снова не последовало. – Послушай, ты либо ответишь мне, либо умрешь прямо здесь, а твое тело растворится в кислоте быстрее, чем кто бы то ни было успеет по тебе соскучиться.
– Портреты, – прохрипела жертва под ее ногой, – портреты.
– Портреты? – Эфрат слегка ослабила давление.
– Тот, что в твоем доме, – он пытался схватить ртом воздух, – не единственный.
Это было правдой. Портреты Эфрат можно было найти по всей центральной Европе. Какие-то из них находились в открытом доступе, какие-то хранились в частных собраниях. Но она помнила только один случай, когда кто-то в шутку сравнил ее с изображенной на портере дамой.
– Что еще ты знаешь? – Эфрат снова надавила на его горло.
– Ты… ты не всегда была женщиной. – Слова как-то умудрились протиснуться через сдавленное горло, пока его руки вместо того чтобы ослабить давление гладили ногу Эфрат, с каждым движением поднимаясь все выше. Эфрат это нравилось, но нужно было кое-что прояснить.
– Прощу прощения, что?
– Портретов много, но не везде ты одета как женщина.
И это правда. Эфрат не всегда выбирала женские роли. Время диктовало свои условия, и она наслаждалась обеими ролями. У нее не было никакой заинтересованности в таких преображениях, просто в какой-то момент истории люди решили, то всех женщин необходимо либо истребить, либо довести до состояния безмозглой скотины. Оба варианты внушали Эфрат столько же интереса, сколько сомнительные интеллектуальные таланты человечества, но тайну надо было сохранять. И ей это успешно удавалось. В большинстве случаев.
Эфрат убрала ногу с его горла, присела рядом, затем быстрым движением руки подняла его тело с пола и поставила на ноги. Казалось, это не смутило и не удивило смертного, будто он ждал чего-то подобного и даже получал удовольствие от происходящего.
