Любой уважающий себя гражданин непременно купит символ наступающего года. Ещё вроде недавно все носились с кошками и кроликами и никак не могли взять в толк, кто там будет покровительствовать весь две тысячи двадцать третий. Вот и Лана не понимала, а потому не купила ни того, ни другого. Но сегодня всё было иначе, и она, разряженная и в толстом слое косметики, шныряла между рядов рождественской ярмарки.

– Девушка, вот этот вам как? – раскрасневшаяся продавщица с усердием подбирала переливчатые игрушки, пока Лана тыркалась от одного прилавка к другому.

И вот этого возьму! А ещё вот этого! И того!

Ушлый торгаш с явно дешёвыми безделушками завышал цены специально для такой жадной до дурацких дракончиков покупательницы. А она всё брала, брала и брала. А под конец сунула ему только тысячную бумажку, хотя он запросил пять.

– Закрой рот и бери, пока дают, – с лица Ланы на мгновение спала улыбка, и торгаш молча взял деньги. Он ещё долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась в толпе покупателей и зевак.

Хрусткий снег переливался под яркими фонарями. Лана то торопилась скорее домой, то замедлялась, задумываясь о своём. Незнакомые окна то тут, то там разукрашивались новогодней подсветкой, а у соседа Ивана, как обычно, горели пурпуром, в котором купались его многочисленные фикусы, орхидеи и рассада.

Лана притормозила, уставилась в его окна, вздохнула и достала ключи.

Дома её ждал Егор. Как обычно голодный и застывший на бревне в своём огромном террариуме.

Она на ходу сбросила обувь и поторопилась к стеклу. Егор будто ожил и протянул когтистые лапы, ожидая объятий.

На руках он вечно ласкался похуже кота, разве что не мурчал. И Лана гладила его, отбрасывая мелкие шкурки слезающей кожи.

– Мда… скоро и я полиняю…

Мама подарила Лане Егора двенадцать лет назад. На день рождения. День рождения, который приходился на новый год.

Это всегда было таким удручающим! Каждая собака готова была поздравить тебя с новым годом, а вот до дня рождения никому не было ни малейшего дела. Лана с завистью смотрела на одноклассников, раздававших конфеты и получавших поздравления на свои личные праздники. И только её важный день терялся среди новогодней суеты.

Ой да ладно, говорили ей летние именинники, наши ДР вообще проходят мимо. На что Лана цокала и непременно закатывала глаза: да уж конечно, Машкин ДР мимо на Мальте прошёл, а Светкин – на Бали.

Но мама всегда старалась сделать так, чтобы Лана чувствовала себя особенной, хотя это был и её день тоже.

Лана покачала головой и отвернулась от зеркала. Без макияжа она могла явиться разве что на Хэллоуин.

Ничего, успокаивала она себя, скоро всё будет нормально. Скоро это пройдёт…

Она легла в мягкую постель, глянула на фото на прикроватной тумбочке и погасила лампу.

Аромат сандалового благовония мягко окутывал разум, который всё никак не хотел засыпать. Слишком о многом надо было подумать. Слишком многое предстояло совершить.

Наконец-то заснув, Лана тонула в месиве китайских фонариков, новогодних гирлянд и крови. Где-то там плавал Егор. И Егор из детства, о котором хотелось, но нельзя было забывать. Мама, смотревшая прямо в глаза, не шевелилась. Тот самый мужчина с фото на тумбочке, которого Лана никогда не встречала. И соседский Иван, пытающийся поймать свою тонущую рассаду.

– Ой, прости! – Иван истерично застучал по кнопке открытия дверей.

Лана чувствовала себя полной дурой, зажатая дверью лифта. Нет ведь, хотела красиво, как в кино, влететь в закрывающийся лифт – ведь двери должны были сами открыться. Ведь так же они должны же работать?!

Конструкторы этого лифта так не считали, поэтому Лана ещё долго потирала ушибленный висок.

– Извини, я не видел, что ты идёшь, – Егор так сокрушался, будто нечаянно огрел Лану дубиной.

Она улыбнулась, насколько могла, непринуждённо.

– Да ладно, жить буду.

– Точно?..

– Что точно? Жить? Ну да, надеюсь, – она нервно хохотнула, окинула Ивана взглядом и тут же погрустнела.

– Ну ладно…

Ну ладно? Нет-нет-нет, сейчас явно тот самый момент!

– А вообще, можешь загладить свою вину, – у Ланы аж лицо свело от такой пошлости. Иван поднял на неё округлившиеся глаза. – Можешь напоить меня чаем.

– А… Да?.. Ну хорошо… Сейчас?

Лана захохотала и резко кивнула, будто сама себя заставляя согласиться на собственное предложение.

Уже с самого порога пахло влажностью и цветами. Лана помнила уют Ивановой кухни, где они не раз баловались чаями. Пока она не поняла, к чему всё это ведёт.

Никогда – слышишь? – никогда, говорила мама, не заводи серьёзные отношения. Уже знаешь, чем всё это закончится.

И Лана очень бы хотела, чтобы это были только лишь предостережения обжёгшейся на предательстве женщины. Но она и впрямь знала, какой у этого будет финал.

– У меня есть чёрный, зелёный и белый.

– А? – Лана будто опомнилась, что тут не одна. Оторвала взгляд от розовой орхидеи и прерывисто вздохнула.

– Чай, – Иван выглянул из кухни.

– А… да… чай…

– Ты какой будешь?

– Белый?..

– Хорошо. Я тоже его люблю.

Пока он заваривал чай, Лана зашла в уборную помыть руки и проверить, чтоб ничего не отвалилось.

Вроде бы ничего. Конечно, немного кажется, будто замазала прыщики, но ничего. Кому прыщики мешали влюбиться?

Вспыхнуло лицо того давнего Егора, о котором нельзя было забывать, и тут же сгинуло усилием воли.

Лана стряхнула воду с рук – вытирать полотенцем было несподручно – и тут же намазала их смягчающим кремом. Казалось, это какое-то время помогало. Но скоро точно придётся ходить всё время в перчатках.

– Осторожно, горячий, – Иван поставил чашку на стол, и Лана уселась на табуретку. Всё ту же, с клетчатой сидушкой и еле заметным пятнышком от варенья.

Она поджала губы и приказала слезам уйти.

Не до страданий.

Иван сел напротив со своей чашкой с изображением какой-то травы и надписей на латыни, потом тут же вскочил.

– Ой, у меня же печенье есть! И вот тут тортик, – он нырнул в холодильник. – Ну как тортик?.. Пирожное. Держи.

Лана наблюдала, как он заботливо поставил перед ней тарелку и выложил брусочек «Наполеона». Она так его любила. Мама всегда готовила его по поводу и без. Магазинный, конечно, не то, но всё же.

– Я в этой новой кофейне беру – там хорошо пекут, – он чуть пододвинул тарелку ближе к Лане и достал коробку с печеньем – в таких все обычно хранят нитки или прочую мелочь.

Лана вроде хотела пошутить об этом, но Иван был таким трогательным, что она дала слабину. Быстро опомнилась, но шутка уже была не к месту – он открыл коробку и засунул в рот одну из печенек.

– Я смотрю, у тебя всё такие же джунгли, – Лана осторожно отпила чай, оглядывая заросли фикусов и орхидей.

– А… ну да, – Иван пожал плечами и глянул на Лану так, будто пытался понять, плохо это или хорошо.

– У меня, кстати, твой цветок так и растёт. Первый в жизни, который пережил мою заботу, – она посмеялась и взяла «Наполеон».

Он был таким сочным и мягким, что казалось, мама испекла его своими руками. Катала коржи, заваривала крем, остатки которого Лана всегда доедала ложкой. Последний раз она ела его перед тем днём рождения, когда у неё появился Егор.

А потом мамы не стало.

И Лана знала, что это её вина.

– А ты используешь то удобрение? – Иван так оживился, что Лана мигом переключилась на настоящее, забыв о тягостных воспоминаниях.

– Да-да, конечно. Каждый месяц.

– Класс!

После насыщенного разговора о цветах и уходе наступила вязкая тишина. Слышны были разве что тихие чавканья от пирожного и печений. Лана разглядывала цветочные обои, слегка пожелтевшие от влаги и миллионов приготовленных блюд. Потолочный вентилятор ждал своего летнего часа, а деревянный кухонный гарнитур по-прежнему создавал тихий уют, в котором хотелось гонять чаи и говорить о рассаде.