– Болдырь! Заряжайте ружья и к лесу! Аккуратно, но оставшихся найти и уничтожить! Людей освободить! Маг с вами, пусть смотрит своим змеем, чтобы бандиты засаду не устроили!

Болдырь кивнул, и с одним десятком побежал с холма к лесу. За ним вприпрыжку рванул и Сергий. А я с бойцами пошёл добивать раненых. Мерзко, муторно, но необходимо. Они хутор с мирными жителями уничтожили, потому приговаривались военно-полевым судом в моём лице к смертной казни. Кормить и поить раненых, да ещё и ухаживать за ними я не собирался. Бросать их мучаться… Тоже не по человечески. Потому приговор – самое гуманное для них, как бы дико это ни звучало! Подходил с ружьём, шевелил тело, и если оно стонало – бил штыком. Единственное, попросил Дамира, который знал язык халифата – найти более-менее легкораненого и допросить.

Когда мы спустились к подножию холма, мне трижды пришлось поработать штыком. Так же усердно старались и дружинники. Внизу я нашёл павлинистого, уставившегося застывшими глазами в голубое небо. Предводитель халифата был ещё очень молод. Я б ему дал максимум лет двадцать. Худой, смуглый, одет с шиком. На пальце золотые перстни. А на поясе красивый ремень с вязью и ножны с длинной саблей. Я осторожно расстегнул пояс, снял с убитого и вытащил клинок из ножен.

– Посеребрённый, – уважительно пробасил Ярёма, стоящий рядом со мной.

– Откуда знаешь? – требовательно спросил я здоровяка, и тот тут же ответил удивлённо:

– Так видно же!

– А, ну да, – закашлялся я, чтобы скрыть смущение. Повертел в руках саблю – что-то среднее между шпагой и мечом. Достаточно тяжёлая, но не чрезмерно. Полюбовался инкрустированной гардой, обмотанной кожаным ремешком рукояткой, удобно ложащейся в руку, и вкинул клинок в ножны, а их стал крепить к своему поясу.

– А с перстнями что делать, ваше благородие? – тихо спросил у меня Руслан.

– Что и со всеми трофеями, – я достал сигарету, подкурил и уселся прямо на траву: – Все трофеи в две кучи! В одну – военные. В другую – цацки и деньги!

Рыжий кивнул понятливо и прикрикнул на дружинников:

– Что стали? Собираем трофеи! – и первый бросился стягивать перстни с убитого халифатского военачальника.

Я уже докурил, лениво наблюдая, как растут две кучи трофейного добра, когда услышал в лесу выстрелы. Герань, сидевшая рядом со мной, дёрнулась, но я успокаивающе улыбнулся:

– Болдырь своё дело знает! Да и сомневаюсь, чтобы убежавшие упыри помышляли о сопротивлении.

– Ваше благородие! – ко мне подошёл Дамир, – Опросил одного из выживших, всё, как и думали – дружина халифата. Регулярные войска. Неделю назад прибыли из столицы, здесь переоделись и пошли в наше Приграничье.

– Какое задание-то у них было? – я медленно встал и подошёл к куче оружия, рассматривая трофейные мушкеты.

– Нападать на деревни и выманить из Мышинска дружину, – Дамир сплюнул, – Пленный пугал, что Мышинск наш с землёй сравняют. Мол, целый корпус придёт под стены и уничтожит всех, чтобы не было больше никаких гяуров, неверных, то есть. И, мол, корабли ихние ещё приплывут! Брешет, наверное.

– И сколько в их корпусе? – я повертел халифатское ружьё, заглянул в ствол, посмотрел цевьё и приклад и убедился, что халифатское оружие ничем не уступает нашему.

– Тысяча в их корпусе, – Герань подошла и озабоченно посмотрела на меня: – Если тысяча бойцов подойдёт к городу, да ещё и с пушками…

Девушка замолчала, но продолжать не было надобности. Против тысячи дружина даже вместе с ополчением ничего не сделает. Всё что нам останется – доблестно погибнуть. Я задумался на секунду и спросил Дамира:

– Тут село или хутор есть поблизости?

– В трёх верстах, ваше благородие, – раскосый дружинник махнул рукой куда-то за холм, видимо, направление показывал.

– Тогда бери с собой ещё одного бойца и дуй за телегой с лошадью! Пешком мы всё не потащим!

Когда Дамир убежал, я повернулся к Герани:

– А ты что стоишь? Ты тут одна грамотная. Бери лист, перо и записывай, что с бою взяли! Без записи как ты это всё делить собираешься?

В это время из леса вышел Болдырь со своим десятком…

Колеса телег мерно поскрипывали на пыльной дороге. Иногда всхрапывали кони, которые тащили эти телеги, а мы с двумя десятками гордо шагали возле подвод, нагруженных трофеями. Трофеев оказалось прилично, потому пришлось позаимствовать у крестьян сразу два воза. Сами колхозники, или как тут они называются, были очень даже рады, так как я им щедро заплатил из трофейных денег. И теперь оба крестьянина счастливо сидели на телегах и мурчали что-то себе под нос. А я шагал, держась за борт повозки, и слушал Гераньку, которая старательно зачитывала:

– Ружей разных калибров сто три штуки! Пистолетов одноствольных пятнадцать штук. Пистолетов двуствольных – четыре штуки.

– Перепиши! – распорядился я, любовно поправляя на поясе две кобуры с пистолетами: – Пистолетов двуствольных – две штуки!

Стрельчиха глянула на меня искоса, но смолчала. Послюнявила грифель и принялась исправлять. Потом посопела и продолжила:

– Сабель – восемь штук, – посмотрела на мою новую посеребрённую саблю, вновь вычеркнула что-то и поправилась: – Семь!

Я одобрительно хмыкнул и кивнул.

– Ваше благородие, что там ещё взяли, чтобы я сразу вычеркнула? – спросила меня Герань.

– Больше ничего, – я пожал плечами и посмотрел на возы: – Зачитывай дальше!

Девушка посопела, вглядываясь в бумагу, и продолжила:

– Пороховницы и мешки для пуль – сто пять штук. Алебарды – восемь штук…

Когда мы подъехали к городу, уже прилично стемнело. Но встречать нас вышли человек двадцать. В числе встречающих были и воевода с градоначальником. Ястребов откашлялся и спросил смущённо:

– Рейд удачный получился, смотрю?

– Супостатов побили, – кивнул я, – Только было их не двадцать, а сто три штуки. Все – бойцы халифата.

– Сотня? – распахнул глаза градоначальник и зашарил распахнутыми зенками по нашим рядам: – А у нас сколько погибло?

– А что, должны были? – тут же спросил я. Окружный закашлялся натужно, и тут же выговорил:

– Да я не в этом смысле, но… сотня янычар…

– У нас потерь нет, – сухо ответил я, – Все живы и даже здоровы. Окромя Ярёмы.

– Что с ним? – вскинулся воевода.

– Ногу растёр, ваше высокоблагородие, – я щёлкнул каблуками, – За ротозейство ему назначено два наряда вне очереди!

– Ногу растёр, – истерично хихикнул градоначальник, – Господин воевода, вы слышали? Они двумя десятками ухлопали сотню янычар, а у него боец ногу растёр!

– Слышал, и наказание одобряю, – хмыкнул Ястребов, – Вдруг в бой идти, а боец захромал али вовсе обезножил? За такое и батогов можно! Но за геройство и удачно выполненную операцию по уничтожению бандитов наказание отменяю! Всем бойцам по чарке вина лучшего из запасов города!

Ярёма молча сопел с подводы. Уже уяснили, проглоты, что нельзя влезать в разговор начальствующих субъектов. Были раньше, видите ли, прецеденты. Кто-то сразу в ухо получал, а потом весь десяток копал окопы от рассвета до заката. Нарушение субординации дело такое, мозолистое.

– В бою проявил себя хорошо, вашсокбродь! – я молодцевато тянулся во фрунт, разглядывая в сумерках довольное лицо воеводы, – Потому батоги отменил!

– Если вы сотню янычар уничтожили – все хорошо проявили себя, – Борис Ястребов уже улыбался вовсю. Потом спросил благодушно: – На подводах что?

– Трофеи, – я развёл руками: – Оружие всякое, ремни, сапоги. Больно уж хорошая кожа у супостатов оказалась.

– Кожу да, умеют в халифате выделывать, – протянул градоначальник Окружный и засуетился вдруг: – Что ж мы стоим? Трофеи пусть разгружают в склады городские, а солдаты отдыхать опосля похода. Вас же, господин Омон, прошу ко мне! В гости и с докладом подробным! Воевода нам компанию составит!

Минут через десять мы сидели уже в доме Ростислава Окружного, служанка накрывала на стол, а я подробно рассказывал воеводе и градоначальнику, как прошёл поход. Воевода лишь покрякивал, да щурился одобрительно. Лишь однажды нахмурился, когда я про тысячу янычар сказал, которые на Мышинск идут по словам пленного.