– Оставил мысли? Как же, – печально ухмыльнулся Дэнчик. – Да и кому я что доказал-то там? Макс, мы играли против детей. Детей, Карл! Хороша победа для футболиста, которому уже вот-вот на профессиональную пенсию, ничего не скажешь.

Нет, это не мой друг. Точнее, он-то он, но это не его слова. Я же помню его, как он радовался, утыкался мне в плечо и говорил, что он справился. Все это… Это было безумием! Совершенно не в его стиле!

Пионер промыл ему мозги. И я пока не знал, что мне делать.

– Ну и самое главное, – все продолжал Дэнчик. – Как думаешь, прикольно мне, двенадцатилетнему пацану, было остаться без отца? Он был для меня всем, Макс. Знаешь, как круто, когда у тебя зарождается какая-то идея, план, и ты можешь поделиться с папой, который тебя понимает полностью. Можешь сказать, что вот есть мечта, но немного страшно начать ее осуществлять. А папа тебя подталкивает, поддерживает, ходит на все твои игры и радуется за тебя так, будто это он пинал мячик, а не ты. Это настолько искренне… И, когда его не стало, когда я вернулся в футбол, мне так было тяжело во время матчей от мысли, что меня за кромкой никто не ждет. А мама… А что мама? Я ее, конечно, люблю, но, понимаешь, вот ее позовешь посмотреть, поболеть, а она тебе только и говорит: «Я и так знаю, что ты справишься». Ей-то этот футбол не интересен. А даже если и приходит, то в телефоне сидит. Неудивительно, что из меня ничего толкового не получилось.

Я молчу. Пытаюсь подавить всю ту печаль и ужас после этих страшных слов. Такое… Пионер не мог заложить в него это. Неужели на каком-то самом отдаленном участке подсознания мой друг действительно все это чувствовал? Да я бы с удовольствием бросил все свои дела, и ходил бы на каждый его долбаный матч, если бы он только позвал. Но он никогда даже не намекал на это.

Дэн, почему же ты мне ничего не говорил…

– А здесь, – Дэнчик обводит рукой по окрестностям. – Все иначе. Здесь я снова могу быть с папой. Только здесь…

– Ложь! – шиплю я.

– Макс, не надо вот этих утешений…

– Я тебя не утешаю, и не подбадриваю, – я с трудом беру себя в руки. – Я пытаюсь донести до тебя факты, которые ты походу не видишь. Хватит принижать себя! Я читал твой дневник, я помню, что ты писал! Да, твой отец умер, но я знаю, что ты обещал ему не сдаваться! Пионер заставил тебя думать, что боль утраты, непонимание со стороны тети Наташи сломали тебя, но это ложь, и ты это знаешь! Ты можешь больше, чем тебе кажется! Говоришь, я такой счастливчик, реализовался? Да ты лучший человек, чем я когда-либо был! Ты во многом лучше меня. И если я смог, то какого хрена ты не сможешь?

Долгое мгновение мы смотрели друг на друга. Когда Дэнчик заговорил снова, его голос дрожал, пусть и очень слабо, словно он начал терять над ним контроль:

– Красивые слова, хоть и пустые. Впрочем, я и не надеялся, что ты поймешь. Ты никогда никого не терял. Никогда никого не любил. Всю жизнь тебе было на всех плевать. Ты не стал чудовищем после ссоры с той белобрысой шмарой, не обманывай себя. Ты всегда был чудовищем.

Черт, больно-то как. Ладно, так нужно. Зато теперь я знаю, что мне нужно сказать:

– Но тебя-то я люблю.

Глаза Дэнчика расширились.

– Ух ты, – пытается язвить, но в голосе явная неуверенность. – Ты только что откровенно солгал. Вдобавок мне показалось, ты действительно верил в это, пока говорил.

– Я не лгу. Сейчас на моих глазах ты готов поставить крест на своей жизни, настоящей жизни. Вспомни то, о чем мечтал, борись за мечты. Не опускай руки, не дай Пионеру победить! Я буду бороться с ним за тебя до последнего, до потери пульса. Но если проиграю, то… Я даже думать об этом не хочу. Я готов поклясться, что отныне, если ты начнешь путаться, терять себя, то я буду стоять рядом и не дам упасть, как это делаю сейчас. Пожалуйста, не отказывайся от своей жизни! Не пущу, вот знаешь, реально, не пущу, не дам. Если ты останешься здесь, то поверь, ты такую ошибку совершишь, о которой потом будешь жалеть, но уже не сможешь ничего изменить. Как думаешь, этого хотел для тебя Дмитрий Анатольевич? Настоящий, а не то, что сейчас за твоей спиной? Я помню, он всегда в тебя верил, как и я. Ты сам всего в состоянии добиться, и тебе не нужны никакие дополнительные стартовые условия для этого. Ты заново построишь карьеру, когда вернешься, понял? Потому что я в тебе не сомневаюсь. Потому что твой папа в тебе не сомневался. И ты не сомневайся в себе. Будь сильнее этого никчемного выродка! Не прогибайся и не ломайся!

Дэнчик вздрогнул, взглянул мне в глаза…

И медленно осел на протоптанную снежную дорожку, ведущую к Тушинскому мосту. Я только и успеваю, что кое-как подхватить его под руки. Плечи дрожат, сам за голову схватился.

– Что я наговорил? – прошептал он. – Что я тебе наговорил? Что это за наваждение было такое?

– Я не знаю! – всхлипнул я. – Я тоже не слушал!

Друг поднимает на меня слегка раскрасневшиеся глаза. И ухмыляется краешком губ слегка. И на этот раз, пусть это и была эдакая полуулыбка, она была нормальной, человеческой.

– А ведь мудрое решение, – говорит. – В кои-то веки твоя привычка не слушать никого, кроме себя, любимого, принесла пользу. А теперь я, пожалуй, постараюсь как можно скорее прийти в себя и потом обязательно скажу, что тоже тебя люблю. И отблагодарю за то, что мозги на место вставил.

Ну вот, узнаю теперь брата Колю!

– Не стоит благодарности, – смахиваю я рукавом слезинку. – Мне хватит и понимания собственной нужности.

– Козел, – хмыкает.

Я помогаю Дэну подняться, и мы крепко обнимаемся. Только тогда я позволил себе облегченно выдохнуть. Кажется, сейчас у меня действительно скоро будет истощение. Правда, моральное. Ох, потрепало же нас. Ничего, сильнее будем.

– Парни, вы закончили?

Черт, а про слона-то мы забыли.

Лжедмитрий Анатольевич спустился с моста и двигался к нам, тепло улыбаясь. Прям образец идеального папаши.

– Да… Это… – растерялся Дэнчик. – Пап, я тут вспомнил, мы с Максом договаривались сгонять в одно место…

– Ну, ты же не будешь возражать, если твой старик составит тебе компанию? – голос существа был обманчиво мягок.

– Дэн, чего ты мямлишь? – цежу я сквозь зубы. – Дай ты ему в морду и всех делов.

– Ага, еще чего! – в тон мне отвечает тот. – Он ведь выглядит как мой отец! Я… не смогу.

Серьезно, да? Несмотря на всю щекотливость ситуации, аж хмыкнул. Дружище, ну ты просто…

– Я ведь всегда был хорошим родителем, верно? – угрожающе прошипел Лжедмитрий Анатольевич. Доброжелательности в его голосе как не бывало. – Конечно же был. Почему ты не хочешь провести со мной время, сынок?

Так, ладно, уже реально не до смеха. Если у Юли есть кролик в шляпе, который мог бы спасти ситуацию в последнюю минуту, то сейчас, пожалуй, самое время…

Я уловил только размытое движение и колебание воздуха, когда Лжедмитрий Анатольевич взлетел в воздух и рухнул добром десятке метров от нас. А перед нашими глазами вырос силуэт девочки-кошки.

– Твою ж…! – поперхнулся Дэнчик.

– Если ты выкинешь еще хоть раз что-то подобное… – угрожающе закричала Юля в пустоту. Желто-зеленые глаза все еще зловеще сверкали, когда она повернулась к нам. – Все в порядке?

– Более или менее, – жму плечами.

– Ааа… Эээ… – бессвязно бормотал мой друг. Кажется, его привычная картина мира окончательно дала трещину. – Ты… Я тебя знаю!

Девочка-кошка закатила глаза, схватила нас за руки, и я снова начинаю ощущать уже знакомую рябь…

***

– Еще увидимся!

Когда я открыл глаза, то снова обнаружил себя в бомбоубежище. Правда почему-то в положении сидя. Почувствовал, как задвигалась ближайшая койка. Это Дэнчик, скрипя всеми суставами и стеная, от нее кое-как отлепился. Его глаза смотрели на меня с такой паникой, что, казалось, еще немного, и все. В истерику ударится.

А вот Юля… Ее нигде не было. Исчезла так же внезапно, как и появилась. И где она теперь – я не знал. Может, она сейчас где-то рядом. А может, уже в другом «Совенке». Мы ж не одни у нее здесь, такие вот распрекрасные попаданцы.