– Так мы и не расстались, – я достаю из кармана электронку и также делаю неторопливую затяжку. – Она от меня просто ушла, а это, в отличие от «расстались», как ты понимаешь, действие совершенно одностороннее.

Алиса пристально и тяжело смотрит мне прямо в глаза. Я, хоть и с трудом, но все-таки как-то этот металлический взгляд выдерживаю. Ей бы такими взглядами на митингах студентов и бабушек разгонять – просто цены бы не было. Всю Росгвардию можно сразу увольнять к чертовой бабушке.

– Что-то ты темнишь, Макс, – говорит, наконец. – От таких, как ты, просто так не уходят. Если только ты сам не позволишь.

– Это сейчас, – улыбаюсь тихонько и отрицательно мотаю головой. – А тогда… Совершенно другая история была.

Она недоверчиво хмыкает и бросает бычок в огонь. После чего снова прикладывается к гитаре. Мелодия теплым ручейком забегала по венам, заставляя кожу покрываться мурашками. Как и серьезный, но в тоже время забавный вид Алисы приковывал взгляд и больше не разрешал его отводить.

А потом она запела:

Часовые любви на Смоленской стоят,

Часовые любви у Никитских не спят,

Часовые любви по Петровке идут.

Неизменно часовым полагается смена.

О, великая вечная армия

Где не властны слова и рубли

Где все - рядовые: ведь маршалов нет у любви!

Пусть поход никогда ваш не кончится

Признаю только эти войска!

Сквозь зимы и вьюги к Москве подступает весна.

Часовые любви на Волхонке стоят,

Часовые любви на Неглинной не спят,

Часовые любви по Арбату идут.

Неизменно часовым полагается смена.

– Окуджава, верно? – спрашиваю, когда Алиса доиграла последний аккорд.

– Да, – протянула она с какой-то горечью. – Папа его… раньше мне часто играл. В детстве.

– Ясненько, – ответил я. – Песню ведь не случайно сейчас выбрала?

– Мужчина, понимающий намеки, – улыбается. Ага, это я-то намеки понимаю? – Такую тему просто затронули… Все меняется, ведь так? Подобно часовым на посту. И, как знать, вдруг следующая смена будет намного лучше?

– Может быть… – тихо ответил я.

Алиса протяжно зевает, а после смотрит на меня с каким-то бесноватым огоньком.

– Два года, значит? – спрашивает она с издевкой. – То есть, ты у нас, скорее всего, не…

– Тебе не кажется, что это немного личное? – сразу раскусил я мысль Алисы, изрядно покраснев. Хорошо, что в свете костра это не особо заметно.

– Так да или нет? – переспросила она, улыбаясь во все тридцать два.

– Нет, я не девственник, удовлетворила свое любопытство? – не выдерживаю я. Не отстанет ведь. Так что проще сразу все карты выложить.

– Черт, – вздохнула та. – Аленке проспорила компот до конца смены, вот непруха. А можно я скажу ей, что ты еще не это? Ей-то какая разница? А мне компот.

– Серьезно, да? – впору было покрутить пальцем у виска. – Ты с Аленой спорила о том, девственник я или нет?

– Да между делом просто пришлось, – отмахнулась Алиса. – Ну так что?

– Да говори ей что хочешь, господи, мне вот максимально наплевать, – покачал головой я. – Будто этот факт что-то сейчас кардинально меняет.

– Не меняет, – согласилась Алиса. – Но компота-то мне хочется.

Я не сдерживаю улыбки. Как же мне нравится ее непосредственность.

– Подожди, – внезапно доходит до меня. – То есть, ты думала, что я девственник?

– Ну да, – беспечно хохотнула Алиса. – С такой-то физиономией… Только зеркало остается ненавидеть по утрам.

Я в ответ закатил глаза, еще раз поправив угли. Вообще, стоило обидеться, да толку только? Для нее ведь это просто шутка такая, в которую она не вкладывала какой-то злобы. Считала бы так на самом деле – не целовала бы.

Алиса сыграла еще пару мелодий, после чего я, увидев, что время уже почти перевалило за девять, затушил уже дотлевающий костер ногой, и мы с неохотой двинулись отчитываться перед Панамкой. Алиса осталась в моем пиджаке, одной рукой обхватив себя за плечики, а другую будто случайно просунув между моих пальцев. Я счастливо улыбнулся. Какое же она чудо.

В домике Ольги Дмитриевны все еще горел свет. Когда мы, после короткого стука с моей стороны, зашли внутрь, та улыбнулась и, сладенько потянувшись, встала с кровати. Совершенно как-то не по-вожатски, хочу заметить. Выглядела она спокойной и добродушной. Значит, с нашей стороны мы типа чистенькие.

– Все нормально? – спросила вожатая.

– Ага, – хором ответили мы с Алисой.

– За-ме-ча-тель-но, – по слогам произнесла вожатая. – А чего костром пахнет?

Мы тут же тревожно переглянулись. Блин, а ведь даже и не подумали…

– Ладно, лагерь не сожгли, и на том спасибо, – Ольга снова села на кровать и, уперев локти в колени, посмотрела на Алису. – Двачевская, я хочу с тобой немного поговорить. Максим, ты можешь идти домой.

– Да я подожду снаружи, – улыбнулся я. – Нам все равно с Алисой по пути…

– Топай, Макс, – безразлично махнула рукой Алиса. – Сама дойду, не маленькая.

Я удивился такой резкой смене ее настроения. Будто мы просто два случайных пионера, которых впихнули в это дежурство независимо друг от друга. Хотя, может перед вожатой постеснялась.

– Как знаешь, – кивнул я. – Спокойной ночи, счастье. И Вам тоже, Ольга Дмитриевна.

Алиса поперхнулась и удивленно захлопала глазами, а вожатая обронила легкую одобрительную улыбку. Все верно, нечего тут стесняться.

– Подожди, а… этот… пиджак? – потерянно окликнула меня рыжая, когда я уже был одной ногой на улице.

– Себе оставь, – ответил я.

Вот так все и происходит. Сначала ты добровольно ото всех отгораживаешься, посылаешь всех к черту, обращаешься с окружением, как с сущностями второго сорта, а потом внезапно осознаешь, что привязался к рыжей пионерке из прошлого и готов отдать ей свой любимый пиджак. Совершенно типичная ситуация, с каждым вторым моим знакомым происходила.

Я уже подходил к домику, когда почувствовал оттуда какой-то неприятный холодок. Аж поежился.

– Нормально так тряхануло, – пробормотал я. – И откуда здесь такие на ночь глядя северные ветра-то?

Тряхануло меня еще больше, когда я открыл дверь. Я даже вскрикнул, отскочив от домика, словно ошпаренный, при этом приземлившись задом на каменную плитку, довольно больно его ушибив. Вместо уже привычного пионерского убранства внутри была моя комната! Моя комната в моей долбаной квартире! За окошком шел снег, и виднелись огни вечерних, таких легко узнаваемых ввиду характерного недалеко от метро здания с башенкой, Кузьминок.

– Какого ляда… – прошептал я.

Преодолевая трясучку, с трудом поднялся с земли и, потирая ушибленное место, подошел вплотную ко входу. Ледяной воздух ворвался в мои легкие. Пару раз длительно моргнул, пытаясь прогнать наваждение, но квартира никуда и не думала исчезать. Я для уверенности махнул рукой, рассчитывая на то, что после этого часть интерьера станет чем-то типа иллюзорной дымки, но нет. Все было реально.

«Один шаг, – пронеслась в голове стремительная мысль. – Один шаг, и ты окажешься дома. «Совенок» и вся эта чертова пионерия останутся в прошлом. И ты вернешься к своей размеренной жизни».

Нога будто сама качнулась. Всего-то – лишь немного податься вперед. Я зажмурился… и отступил, аккуратно захлопывая дверцу.

Без Дэна не уйду. Как бы заманчиво все это не выглядело. Мы вместе тут оказались, значит, вместе и выберемся. Точка.

Да и не хотелось мне назад. Сейчас я это осознал кристально чисто. Во всяком случае, точно не сейчас.

Холод тут же пропал. И я был готов поклясться, что услышал в этот момент изнутри разочарованный вздох. Пот прошиб все тело, я натурально боялся даже шевельнуться. Выждав с минуту, я с опаской вновь открыл дверь. Квартира исчезла, вновь уступив место старой-доброй комнатке с двумя кроватями.

Силы небесные, что это, вашу Машу, было такое? Голова ходила ходуном. Я ведь и правда сейчас мог вернуться домой. Но…