— Виктор. — Шепчу я его имя, сама того не желая, мой язык облизывает сухие губы, и я вижу, как взгляд Виктора немедленно опускается на мой рот. Такое ощущение, что мы перенеслись в нашу спальню, когда я пришла домой, когда он поставил меня на колени, когда он заставил меня хотеть того, о чем я и не подозревала, что могу. Когда я позволила себе забыть, чего хотела, и просто почувствовала, когда я позволила ему доставить мне удовольствие самыми постыдными способами, на которые он только был способен.

Я не должна хотеть его. Но я хочу так, как никогда не хотела ни одного другого мужчину.

Франко не мог мной командовать. Он даже не был мне ровней. Он был капризным ребенком, мужчиной, который хотел, чтобы ему дали власть, потому что у него не было ничего своего. Он не знал, что делать с такой женщиной, как я, которая родилась с местом в мире и властью, которую можно было раздавать. Но у Виктора есть все это. Виктор может делать со мной такие вещи, которые я никогда не представляла даже.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Я хочу.

— Катерина. — Голос Виктора хриплый шепот на холоде, и я знаю, что на нас со всех сторон смотрят его люди, возможно, даже Левин, но мне все равно. Трепет пробегает по мне при звуке моего имени на его губах, от моей груди и дальше по всему телу, по каждому нерву и вене, пока я не чувствую, что пульсирую от этого, от желания и нужды, и я вижу тот же самый темный жар в его глазах.

Он хочет меня. Я не знаю, как и почему, но он хочет.

Я хочу попросить его поцеловать меня, хочу умолять, но не буду этого делать. Я не буду… я не буду просить, как бы сильно мне этого ни хотелось. Я краснею, несмотря на холод, мое сердце колотится так громко, что я думаю, он должен это слышать, и я знаю, что он видит это в моих глазах. Я чувствую смущение от того, насколько неприкрытым должно быть желание, нахлынувшее так, как это было в моем сне прошлой ночью. И все же, внезапно у меня все болит, мое тело пульсирует от второго удара сердца и потребности.

Что он со мной делает? Я не должна…

— Катерина — Виктор снова произносит мое имя, как будто собирается сказать мне, что мы не можем, или вернуться к уроку. Затем он стонет, его глаза темнеют, когда он протягивает руку, его пальцы хватают меня за подбородок, когда он притягивает мой рот к своему. — Блядь. — Рычит он, а затем, прежде чем я успеваю вздохнуть или подумать, его рот обрушивается на мой, твердый и грубый, и это все, что мне было нужно.

Я не думала, что когда-нибудь снова смогу получать удовольствие от грубости, но, возможно, это то, что мне нужно. Все, что я знаю, это то, что это чертовски приятно, яростно и жестко, когда его губы прижимаются к моим, его язык скользит по шву, толкается внутрь, требуя входа в мой рот, и я даю это ему. Я никогда не была сторонником публичного проявления чувств. Я чувствую, как выгибаюсь навстречу ему, забывая, что здесь есть другие, чтобы видеть, как я погружаюсь в него, нуждаясь в горячем натиске его рта, когда он наклоняется к моему и начинает пожирать меня так, как я не знала до этого момента, что отчаянно желаю.

Я хочу прикосновений, которое доставляют удовольствие, прикосновения, которых я действительно желаю. Я хочу забыть всю боль, весь страх. Боль все еще ощущается, каждая рана в моем теле кричит после упражнений и напряжения, а теперь еще и грубость Виктора, притягивающего меня к себе, но я едва чувствую это. Все, о чем я могу думать, это ощущение того, как мой рот открывается для него, жар его языка, его вкус, и я чувствую страстное желание в его поцелуе. Та же потребность отразилась в том, как он прикасается ко мне.

В этом нет никакого гребаного смысла, но я чувствую подавляемое желание, ночи, когда он хотел меня, его ладони обхватывают мое лицо, когда он прижимает мои губы к своим, а затем пробегают по моим рукам, вниз к талии и бедрам, притягивая меня к себе, когда он снова громко стонет, как будто ему все равно, кто может увидеть или услышать. Звук танцует на моей коже, обжигая каждый нерв, и я стону, настолько разгоряченная жаром, что, насколько я знаю, это могло бы быть русское лето, а не пронизывающий весенний холод. Я чувствую, как будто сгораю изнутри, и я чувствую, какой он твердый, его толстый выступ прижимается к внутренней стороне моего бедра. Это напоминает мне о каждой ночи, которую мы провели вместе, обо всем, что он когда-либо делал со мной, и внезапно я хочу все это повторить.

Я хочу все это.

— О боже, — стонет Виктор, его язык снова проникает в мой рот, и я внезапно представляю, как он валит меня на твердую холодную землю, стаскивает с меня спортивные штаны, входит в меня так, что я чувствую всю эту твердую, горячую толщу, наполняющую меня. Это сводит меня с ума, я никогда не представляла, что меня трахают на глазах у кого-то еще. Я всегда была немного застенчивой, даже правильной, не из тех женщин, которые дико целуются с кем-либо на публике, даже со своим мужем.

Но прямо сейчас я не уверена, что остановила бы его, если бы он попытался.

Он не может иметь этого в виду, в отчаянии думаю я, даже когда он все еще целует меня. Это какой-то трюк, ловушка. Как он может хотеть меня такой? Я чувствую почти отчаяние, то, как он прикасается ко мне и целует меня, как одержимый, как будто он боится потерять меня и никогда не хочет прекращать прикасаться ко мне снова.

Но это не тот Виктор, за которого я вышла замуж.

Мой муж хладнокровен, жесток только при необходимости, мужчина, который внушает страх и повиновение. У него нет навязчивых идей, он не теряет контроль. Это не он.

Я отступаю, задыхаясь, отшатываясь назад, все еще сжимая пистолет в руке. На одно дикое мгновение в моей голове вспыхивает образ того, как я поднимаю его и направляю на своего мужа, как я нажимаю на спусковой крючок и стреляю, как раскроется его череп, как пуля положит всему этому конец. Моему браку, моим мучениям и, вероятно, моей жизнь тоже. Если он тот, кто заставил меня пройти через все это, то он этого заслуживает. Но я не уверена, что это правда.

Я даже не знаю, имел ли он какое-либо отношение к смерти своей первой жены. Я ничего не знаю наверняка об этом человеке, которому я пообещала всю оставшуюся жизнь.

— Катерина, — Виктор произносит мое имя, его лицо внезапно становится очень спокойным, и я задаюсь вопросом, может ли он читать мои мысли, знает ли он, о чем я думаю. Моя рука сжимает пистолет так, что костяшки пальцев побелели. Я могла бы это сделать. Я просто не знаю, правильно ли это было бы.

Я не знаю. Я не знаю. Это все, о чем я сейчас думаю.

Левин прочищает горло позади меня, заставляя меня подпрыгнуть, и мои пальцы разжимаются, пистолет падает на землю. Я делаю несколько быстрых шагов назад, мое сердце бешено колотится, и Виктор плавно выходит вперед, поднимает его с земли и смотрит на своего человека по правую руку.

— Все готово? — Спрашивает он, и Левин кивает, пока я смущенно перевожу взгляд с одного мужчины на другого.

— О чем он говорит? — Спрашиваю я. Мой голос все еще немного дрожит, и я делаю глубокий вдох, пытаясь это остановить.

Виктор улыбается мне, его глаза холодны и темны.

— Катерина, любовь моя, у меня для тебя сюрприз.

КАТЕРИНА

— Катерина, любовь моя, у меня для тебя сюрприз.

Кажется, что мир на мгновение останавливается.

Сюрприз?

— Что… — Слово срывается с моих губ прежде, чем я могу его остановить, и я в замешательстве смотрю на Виктора. Я не знаю, бояться мне или нет, и ни на одном из их лиц нет ни намека на то, что это могло бы быть. Лицо Левина холодное и нечитаемое, а рот Виктора скривлен в жестокой ухмылке, которая мне ни о чем не говорит.

Мое сердце пропускает удар в груди, и я чувствую, как сжимается мое горло, мое дыхание становится резким и учащенным, как будто я на грани приступа паники. В моей голове проносится дюжина ужасных сценариев, и я настолько сосредоточена на возможности того, что любой из них окажется правдой, что мне требуется секунда, чтобы осознать, что происходит на самом деле.