В 1886 году, когда Вудхаузу было всего пять лет, в его детский мир, полный тетушек и священников, ворвались родители, на несколько недель вернувшиеся на родину. За китайский павильон, который Эрнест оборудовал для Выставки достижений Индии и других колоний Британской империи, его пожаловали орденом Святых Михаила и Георгия. Согласно семейному преданию, режим правления няни, мисс Ропер, рухнул, после того как Эрнест и мальчики вернулись с прогулки грязные и растрепанные, — бесчинство, которого она перенести не могла и тотчас подала в отставку. Да и пора было: братья Вудхаузы уже вышли из того возраста, когда требуется нянька, — пришло время отдавать их в школу.

Школа-пансион Элмхёрст в Кройдоне была одним из многих поздневикторианских учреждений «для индийских детей», то есть для детей колониальных служащих, живших на Востоке. Она тогда недавно открылась, и в ней было всего шесть учеников. Школу держали две незамужние сестры, Кларисса и Флоренс (Сисси и Флорри) Принс, управлявшие ею от имени своего отца, семидесятилетнего старика, в прошлом начальника железной дороги. Располагалась школа в имении «Шале»: дом 43 по Сент-Питерс-роуд; то был тесный невзрачный пригородный домик «в швейцарском стиле», стоявший на северо-западных склонах Кройдона. Кормили там плохо: еды вечно не хватало, и Вудхауз вспоминал потом, как стащил репу с соседнего поля и попался. Среди семейных преданий, относящихся к заведению сестер Принс, есть рассказ о том, как одно вареное яйцо делили на шестерых учеников, а также о том, как братья Вудхаузы стыдливо умяли пакет печенья, предназначавшийся дворнику. Викторианский Кройдон легко узнать в «Митчинт-хилле», о котором вспоминает дядя Фред, отправляясь в свое родовое гнездо: «Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде там были просторные поля… Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что»[12].

Сестры Принс и их подопечные (трое Вудхаузов, два Аткинсона и еще один мальчик) жили в «Шале» как одна большая семья. Однажды маленький Вудхауз, прячась за диваном, подобно герою его собственного рассказа, нечаянно подслушал, как некий мистер Джордж Гарди Скотт пылко просит руки у мисс Флорри — и получил не только желанную руку, но и место директора школы Элмхёрст. Мальчиков редко баловали. В единственном письме родителям от братьев Вудхаузов, сохранившемся с тех времен, Армии описывает, как перед Рождеством их водили в «Олимпию» на цирковое представление, и жалуется в приписке: «Пев отправил папе письмо. Как жаль, что он все никак не едет домой».

Так с 1886 года для Вудхауза потянулась типичная школьная жизнь, когда длинные семестры в пансионе прерываются каникулами в компании тетушек — этих «грозных викторианских дам». Он считал дни до «главного события года» — двух идиллических летних недель у бабушки в Повике (графство Вустершир), туда, в эту часть Англии взрослый Вудхауз будет не раз удаляться во время приливов вдохновения. Так с малых лет Вудхауз привыкал к уединению, замкнутости и самодостаточности. В Кройдоне он уходил в себя, чтобы сбежать от школьной дисциплины; на каникулах — чтобы сбежать от рассеянного равнодушия взрослых. «В Хем-хилле нас предоставляли самим себе, — вспоминал он о том, как гостил у бабушки. — Только раз в день водили поздороваться с бабушкой — сморщенной дамой, очень похожей на мартышку». Если братьев Вудхаузов не брали в Хем-хилл, то пристраивали к дяде Филипу в Уэст-Кантри или к дяде Эдварду и его сыновьям-крикетистам в Хенли-Касл.

Уже тогда Вудхауз твердо знал, кем станет, когда вырастет. «Я с детства хотел быть писателем, — говорит он в своих мемуарах ‘За семьдесят’, — и приступил к делу лет в пять». Он очень рано начал читать, запоем прочел такие бестселлеры своего времени, как «Шиворот-навыворот» Ф. Энсти, «Остров сокровищ» Стивенсона и «Бевис. История одного мальчика» Ричарда Джеффриса, а в шесть лет проглотил «Илиаду» в переводе Александра Поупа. Как многие одинокие дети, он заполнял пустоту сочинительством. Вот два примера его раннего творчества. Первый — «Малинькое стихатварение каторое я выдумал сам»; говорят, оно было написано, когда ему было пять лет:

Второй пример — коротенький рассказ, написанный им в семь лет и своей интонацией напоминающий молитвенник или Библию короля Иакова, чтение которых Вудхауз каждое воскресенье слышал в церкви:

В 1887 году, на девяностом году жизни, скончался дед Вудхауза с материнской стороны, Джон Батерст Дин. Его вдова с четырьмя незамужними дочерьми — Луизой, Мэри, Энн и Эммелиной — переехали в маленький городок Бокс, где купили поместье Чейни-корт: красивый старый дом в елизаветинском стиле с тенистой подъездной аллеей, конюшнями, розовыми садами и холмами, с которых открывался прекрасный вид на окрестный Уилтшир. Воспоминания о Чейни-корте и о хозяйничающих там тетушках, несомненно, были источником вдохновения для Вудхауза, когда он писал один из лучших своих романов «Брачный сезон». Берти Вустер едет к некоему Эсмонду Хаддоку в поместье Деверил-холл, что близ деревни Кингс-Деверил, и попадает в «волнующееся море» аж из пяти теть:

Чейни-корт был просторным, внушительным особняком, вековечную социал-географию которого (верхний этаж, нижний этаж, дверь, обитая зеленым сукном[14]) Вудхауз усвоил навсегда. Здесь он, по его выражению, вступил в «возраст коротких штанишек», когда тетушки спихивали его друг другу. Вспоминая после семидесяти эти свои одинокие сиротливые годы, Вудхауз частенько отзывался о себе как о «безмозглом олухе» — типичная формула самоуничижения. На сохранившихся фотографиях — опрятный, физически развитый здоровячок с ясными, широко посаженными глазами и намеком на тот массивный волевой подбородок, который впоследствии будут подчеркивать карикатуристы. Глядя на эти фотографии, легко представить себе, что по ту сторону фотокамеры высится какая-нибудь властная тетушка и требует, чтобы мальчик стоял смирно.