— Мы недооценили рискованность его приезда в Лондон, — отбивался Дейнджерфилд.

— Значит, есть тайны, о которых не знаете даже вы?

Дейнджерфилд наконец рассердился.

— Послушайте, молодой человек, тайная война, которую мы ведем в мирное время, требует все больше жертв. А это значит, что ставки возрастают. — В голосе его зазвучали неприятные нотки. — В мире мы больше не ведем за собой большинства, но в этой стране есть еще некие идеалы и министерство существует, чтобы отстаивать их. Большая часть нашего бюджета тратится на приготовление к войне, в которой не может быть победителя. Но существует другая война, о которой люди и не подозревают. Это тайная, невидимая глазу война, чьи битвы ведутся в строжайшем секрете. Как и любая война, она отвратительна и в ней есть свой жертвы. Одной из них стал Стрейндж. Он погиб, защищая идеалы, в которые мы с ним верили. Он знал, что делает.

Дейнджерфилд доброжелательно посмотрел на Квитмена.

— Я рассказываю вам все это, потому что у вас имеется магнитофонная запись, которую мне чрезвычайно хочется прослушать. — Мой принцип — информация за информацию. — Дейнджерфилд протянул руку. — Полагаю, кассета у вас с собой?

Вытащив кассету из кармана, Квитмен отдал ее. На столе немедленно появился изящный карманный магнитофон. На секунду у Квитмена мелькнула мысль, не записывается ли их беседа.

Дейнджерфилд нажал клавишу. Неожиданно комната наполнилась музыкой. Он резко остановил магнитофон.

— В чем дело?

— Все правильно, — объяснил Квитмен. — Соответствует нашей договоренности. Он брал мои кассеты. Это только начало. Длится около минуты.

— Неплохая предосторожность, — одобрил Дейнджерфилд. Музыка оборвалась. Раздался шум, потом голос Стрейнджа вторгся в спокойную атмосферу кабинета.

«Времени осталось немного, — прозвучали первые слова, и Квитмен ощутил напряжение последних часов. Кассета фонила из-за рева мотора, Стрейнджу приходилось почти кричать. — Как можно скорее кассету надо доставить Дейнджерфилду. Я бы сам это сделал, но слишком рискованно. Отдайте кассету Дейнджерфилду, но сначала сами прослушайте и увидите, насколько все мерзко.

Сейчас около четырех часов утра. Я диктую буквально на ходу, не останавливаясь. Иначе меня схватят как Листера. Поразительно, насколько одинаково складываются наши судьбы. Вам придется примириться с плохой слышимостью. К тому же погода скверная. С недавних пор вы примирились со многим. Знаю, я не говорил вам, что удалось установить, только изводил вас, требуя подробностей, но чем больше я обнаруживал, тем опаснее это становилось, и мне хотелось защитить вас от опасности. Правда гораздо хуже, чем я думал. Она хуже моих самых черных подозрений. Теперь я понял, что моя работа в управлении была неудачной, но это так, между прочим».

Квитмен покосился на Дейнджерфилда, но контроллер сидел сосредоточенный и безучастный.

«В последний раз, говоря о своих догадках, я решил, что Хейтер прикрывал злоупотребление информацией. По-моему, я сказал, что это может быть связано с Купером. Но это оказалось абсурдом. Чтобы составить правильное представление, мне пришлось расстаться со многими предрассудками. Никаких агентов нет. В систему никого не засылали из-за границы. Нет, ответ печальнее и позорнее. Мы сами себя растлеваем изнутри. Здесь-то и засел невидимый противник».

Наступила пауза. Квитмен услышал странный посвист, которым Стрейндж нередко предварял изложение своего мнения, и понял, что тот приводит мысли в порядок.

«Мы все буквально загипнотизированы секретностью. Прежде всего есть Хейтер, верящий, что страна находится накануне краха. Поэтому он, как хороший солдат, хочет мобилизовать все силы. Он сделал все, чтобы сохранить тот образ жизни, который считает подлинно демократичным. Хейтер на самом деле верит в то, что он говорит, в каждое слово и поэтому опасен».

Дейнджерфилд, казалось, хотел что-то сказать, но махнул рукой и сосредоточенно склонился вперед.

«Теперь о Присе. Как и следовало ожидать, дело с ним еще омерзительнее. Независимо от других, он годами делал деньги из секретов наших банков данных. Начал он с малого в Челтнеме в шестидесятые годы, но постепенно развернулся. На это и наткнулся Листер. Прис фактически выкачал кучу денег из нашей одержимости секретностью. Он пользовался тем, что наши отделы обособлены, никто не знает, чем занят другой, и не представляет себе целой картины. Это почитается за достоинство Дейнджерфилдом…»

— И моими коллегами, — тихо вставил контроллер.

«…Но это означает, что если ты хитер, как Прис, то можешь вклиниться в систему, проникнуть в область, в которой никто не разбирается, например, в компьютеры. Хуже всего то, что многие сотрудники, которых Прис эксплуатировал, даже и не подозревали, чем они занимаются. В этом суть компьютерной работы.

Конечно, во многом я обвиняю себя. Теперь признаю, что это была ошибка — настаивать, чтобы все делалось в соответствии с инструкцией. Меня научили верить в правила, но именно эти правила предоставили Прису большие возможности. Все досье по этому делу, между прочим, окажутся со мной в коттедже, когда Дейнджерфилд захочет их посмотреть. Теперь они лежат на заднем сиденье, потому что нужны мне для справок».

Дейнджерфилд наклонился и выключил магнитофон.

— От машины что-нибудь осталось?

— Не знаю, не видел… По всей вероятности, нет.

Дейнджерфилд помрачнел и нажал на клавишу снова. Торопливая речь Стрейнджа не прервалась.

«Факты говорят о том, что Прис и его сообщники, среди которых был Тони Эллисон, любовник миссис Листер, использовали секретную информацию в своих интересах, продавая ее за деньги. Информация тоже товар. Так получилось, что Прис имел доступ к большей ее части. Он снабжал коммерческие банки, крупные компании и миллионеров секретными данными. Он продавал приватную информацию о знаменитых людях. Он работал также осведомителем для частных информационных агентств, чья деятельность, как вам известно, законом не ограничена».

На лице Квитмена появилась угрюмая гримаса, он знал, что имеет в виду Стрейндж.

«Самая мерзкая афера Приса относится к периоду, когда Листер еще работал в Челтнеме. Вспомните, что около четырех лет назад разгул терроризма вынудил военную разведку предпринять крупную разведывательную акцию. С помощью оборудования управления они получили почти немедленно исчерпывающую, детальную информацию о подозреваемых лицах по всей стране. Прис и Эллисон использовали эту операцию, чтобы составить список адресов преступников и террористов. Потом они продали эти адреса британским и европейским торговцам оружием. Проклятье, Джеймс! — гнев переполнял Стрейнджа, — буквально у меня под носом они обманывали управление, способствуя снабжению преступного мира оружием!»

Дейнджерфилд тотчас остановил магнитофон.

— Стрейндж навещал кого-нибудь, чтобы добыть доказательства?

— Конечно, — ответил Квитмен. — Он ездил на склад оружия в Бирмингеме и на другой, в Манчестере, посетил несколько независимых, информационных агентств в графствах, окружающих Лондон. Он убедился в своей правоте.

— Наверное, — пробормотал Дейнджерфилд, снова включая магнитофон. — Стрейндж в конце концов всегда прав.

«Дело в том, Джеймс, — продолжал безжалостный голос, — что потенциально в этой области не существует никаких ограничений для деятельности Приса. Пока еще люди просто не осознают, до какой степени может быть собрана порочащая их частная информация, и как легко Прис может обратить себе на пользу недостатки и достоинства нашего „открытого“ общества, даже то, как оно будет разлагаться».

— Правильно, — невольно вырвалось у Дейнджерфилда.

«Поэтому Прис — просто выродок. Интересно, что для выживания в Уайтхолле ему пришлось создать философию, фасад, так сказать. И он обнаружил — консерватизм Майкла Хейтера наиболее приемлем. Это, в конце концов, философия, оправдывающая самые циничные средства для достижения поставленной политической цели. Несомненно, Прис эксплуатировал страхи Хейтера.