А профессор-шахматист… Мыкал-мыкал и ничего не сказал, потому как ничего и не увидел, но в конце разговора произнёс странную фразу: «Бесконечное количество вселенных бесконечное количество раз создаём в каждое мгновение…» на том и расстались.

«Спасибо-очень-рад, не-за-что, всегда-пожалуйста, обращайтесь, если что?» «А что «если что?»

И Пётр Иванович понял, что объяснений никаких не будет, кроме собственного понимания ситуации, а собственное понимание – это всегда! потрогать, пощупать, понюхать, полизать, пройти, проехать, проползти, услышать и увидеть… са-мо-му! И получилось, что ортоугольное пространство видят и знают все, а вот с овальным никто не встречался, ну, разве что какие-то теоретики физики-математики, да ещё, вот ведь странно! Богословы! Но когда у богослова прямо спросишь про мир иной конкретно, он тоже начинает как тот шахматист пыкать-мыкать и ссылаться на какие-то свидетельства каких-то свидетелей, которые тоже были свидетелями того, как кто-то, когда-то и где-то, своими непосредственными органами восприятия воспринимали эти не ортоугольные пространства.

Пётр Иванович быстро сообразил какие замечательные возможности предоставляет ему знание этих самых овальных пространств! Он заталкивал туда всё, что надо быстро, буквально немедленно спрятать «с глаз долой» да так, чтобы никакие глаза это самое спрятанное не увидели, а ещё Пётр Иванович понял, что может свернуть в овальное пространство в любой момент из любого места, а вернуться в ортоугольное может в любом другом месте пройдя буквально пару шагов в овальном, а иногда и пары не надо проходить. Вот он входит в овальное, делает ровно шаг и выходит из овального в ортоугольное уже где-то в конце коридора, да ещё и за поворотом. Но так получалось не всегда, а только тогда, когда ему просто надо было в эту точку и он просто тут же сворачивал, но вот сколько раз он не пытался заранее продумать такой скачок – ничего не получалось, даже просто свернуть в овальное пространство не мог.

«А сокращу-ка я путь иначе не успеть…» – подумал как-то раз Пётр Иванович, увидев овальный проём. И врезался в стену лбом!

«Вот она! – воскликнул Пётр Иванович, наткнувшись на каталку. – Но это как так? – подумал он, слегка поджав губы, – я здесь несколько раз проходил – пусто было! Кто-то брал каталку кроме меня?»

В лабиринтах ортоугольных коридоров всегда встречались люди, но не в овальных!

Но размышлять некогда и Пётр Иванович, человек действий, хватает каталку и выталкивает её прямо возле кучи сплетённых тел…

«Что стоишь, дрыщь? Тащ-щы гадёныша!» – скрипучий женский голос откуда-то…

«Как так? – подумал Пётр Иванович, всматриваясь в кучу, – только ноги, руки, даже одна задница, вернее одна половина с одной ногой торчит, но ни голов, ни туловищ?»

Пётр Иванович подходит ближе, ме-едленно обходит… Получается так – из полупрозрачного серо-коричневого пространства торчат две пары женских ног, он хорошо знает эти ноги, и одна нога пацана, которого недавно доставили, причём как будто эти ноги воткнуты во что-то, а не торчат из чего-то…

Пётр Иванович тянет за одну женскую ногу, тонкая изящная и даже безобразный ботинок, в народе именуемый говнодавом, не портит её поскольку брючина задралась и обнажилась икроножная мышца… О! Пётр Иванович хорошо знаком с этой мышцей! Именно с неё Пётр Иванович обнажает женское тело… и именно её реакция определяет сценарий дальнейших взаимодействий с ним…

Конечно, начинается всё с лодыжек, отростков большой и малой берцовых костей на переходе к голеностопу… Совсем не просто так женщины на востоке носили там украшения, эдакие завлекалочки-привлекалочки внимания…

И Пётр Иванович совершенно непроизвольно проводит по открытой голени ладонью едва касаясь её поверхности… и нога как бы расправляется в ответ расслабляясь навстречу этому движению с едва слышным лёгким стоном вдох-выдоха… «Ах-х-х…» Рука перемещается к колену, мешает штанина, разрезать её плавно-тихо-осторожно не касаясь тела металлом ножа или острых ножниц, двигаться дальше… и поднявшись по бедру до заветного уровня – прекратить движение, сделать паузу, не прикасаться, а потом… потом слегка сжать пальцами внутреннюю поверхность бедра и… мягко-плотно приложить всю ладонь к нему как бы успокаивая волну возбуждения, тем самым давая начало новой волне… А за ней последует другая, а вслед за ней ещё одна волна… и волна за волной руки освобождают прекрасное тело… Но иногда изгибы тела прикрыты всего лишь тонкой шёлковой тканью, которая только подчёркивает завораживающие переходы линии бедра-талии, выделяя грудь, изящно переходя к подбородку выделяя едва заметную притягательную ложбинку…

«Тяни засранца! Не порти штаны!» – хрипит женский голос, и Пётр Иванович вздрагивает, не сразу сообразив – что, где и когда… то есть, где он и что происходит.

Грубый требовательный голос Клавдии совсем не похож на голос Клэи, обладательницы обнажённой ноги в говнодаве. Да, две Клавы, но одна Клэя, а другая Клавдия, для различия обращения. Обращаться и общаться приходится часто по совершенно разным поводам в том числе и не связанным со службой. Отзывчивость, готовность Клэи немедленно принять ласку и мгновенно ответить на неё, всегда так же мгновенно возбуждала – достаточно одного даже мимолётного прикосновения, где бы оно не происходило… и когда бы оно не происходило и каждый раз, раз за разом сколько бы раз не было.

В эти мгновения Пётр Иванович…

«Так, дети, всем снять трусы, построиться парами и подойти к дверям!» – одно из первых воспоминаний детства. Детей много, каждый у своего шкафчика, здесь девочки и мальчики, все голые, но не Петя! Петю долго уговаривают снять трусы, потому что в душе надо мыть все части тела, но Петя категорически отказывается это делать. Да и потом, годы спустя, уже мальчиком, не то, что голым быть в душе среди других голых, но даже в туалете он всегда старался зайти в отдельную кабинку. Какие писсуары в ряд с косыми взглядами соседа?! Один вид этих приёмных устройств приводит в ужас! Стоят мужики, трясут членами и смотрят как ты будешь трясти… своим, кстати совершенно нормальной величины – не большой и не маленький. У мальчиков детско-юношеские соревнования кто из них «выше-быстрее-дальше и сильнее», начинались с бросания камней по поверхности пруда, продолжались в прыжках и школьных забегах, а после школы плавно переходили в соревнования «Кто выше поссыт на сарай», далее следовало… но это по мере взросления… «Чья пися больше», «Кто быстрей додрочит» и «Чья струя круче стреляет». Обычные радости пубертатного периода, ну… ничего особенного, но… это как-то неправильно! Мочой пахнет, руки грязные, лица перекошенные, пыхтят, слюни изо рта… Противно. Но и отказаться нельзя – слабак, слизняк, издевательства. Костика, Петя дружил с ним, гнобили, издевались… писька у него была ма-аленькая и все смеялись, а потом как-то раз повалили на землю и стали на него писать: «Совсем х…к засох, надо полить чтоб не отвалился!» И смешно всем, и весело… А Пете страшно: «Ведь и я маленький, и у меня маленький, а вдруг он у меня тоже больше не вырастит, ведь Костя на два класса старше?»

Он так боялся показать свой маленький член, что весь день терпел, а после уроков ждал пока все не уйдут домой и только тогда бежал в туалет. Но однажды не дотерпел и описался на уроке литературы…

И это было ужасно! На следующий день он не пошёл в школу, отказался от завтрака и лежал на кровати лицом к стене, на которой висела огромная географическая карта… «Владивосток… Саппоро… Харбин…» – читал он названия городов, рассеянно переводя взгляд… И вдруг странное слово «Муданьцзян»! И тут же вспомнил разговор двух подвыпивших мужиков: «Как врач-лечебник я так скажу – размер вообще не важен! Главное, что бы юркий был!» И оба мужика хрипло засмеялись.

Он потрогал свой… вроде не маленький и… даже уже большой… а как это юркий? И… руки сами ответили на вопрос.