В Добровольческой армии царило полнейшее беззаконие. За войсками следовали владельцы имений, которые с помощью армейских команд немедленно восстанавливали свои имущественные права, сводили личные счеты, мстили. В середине ноября Деникин приказал опубликовать одобренное им земельное положение. При всем стремлении к оттачиванию юридических формулировок и сглаживанию острых углов, законопроект носил выраженный пропомещичий характер. Добровольные земельные сделки разрешались только в течение двух лет, после чего они подлежали принудительному отчуждению. Частным владельцам сохранялись усадьбы, леса, открытые недра и земля размером от 150 до 400 десяти. Отчужденные земли разрешалось продавать преимущественно местным земледельцам по норме от 9 до 45 десяти.
Однако обнародованный законопроект не только никого не удовлетворил, но и вызвал категорическое неприятие. Правые расценили его пункты как «огульное уничтожение помещичьего землевладения». Н. Н. Чебышев, бывший член Особого совещания, предрекал: «В придачу к Махно мы получили Дубровских». Умеренные социалисты квалифицировали этот документ как «стремление сохранить помещичье землевладение». Только официальные осведомители, угодничая, упорно сообщали: «Мужик хочет «хозяина» и «синюю бумажку» — нотариальный акт на купленную землю».
Однако на самом деле крестьяне, почитав законопроект, пришли к резонному заключению: Деникин их обманет и ничего им не даст. И без того не бог весть какие, по тем не менее существовавшие у них иллюзии рухнули теперь одним разом. Тот самый мужик в солдатской шинели, который будто мечтал о крепостнике, прихватив ружье и немудреный свой скарб, немедленно ударился в бега. Масштабы дезертирства приняли такой огромный размах, что Добровольческая армия, состоявшая в основном из крестьян, начала таять как весенний снег под лучами горячего солнца. Болезнь перекинулась даже на казаков, в том числе и на Донскую армию, слывшую наиболее устойчивой. Казаки вообще не любили воевать зимой, тем более при таких гнетущих обстоятельствах. Из формировавшегося в тылу Мамонтовского корпуса они разъехались по домам, чтобы отвезти добытые в августовско-сентябрском рейде «зипуны», но возвращаться не хотели. В борьбе с дезертирством доходили до курьезов. В Новочеркасске всем тыловикам было приказано нашить на рукава белые углы. Всех остальных задерживали как фронтовиков. Другим приказом всех жителей обязывали запастись припасами и не выходить на улицу три дня — с 22 по 24 ноября. В это время чины комендатуры и стражи обходили дома и вылавливали приезжих с фронта. Результаты были нулевыми. Но зато это вызвало много смеха, а торговцы ловко воспользовавшись ситуацией, повысили цены на 50 процентов.
Деникин и его ведомство старались приукрасить положение и представить его лишь как результат большевистской пропаганды или неустойчивых элементов в собственном лагере. Генерал А. П. Богаевский 12 декабря, когда кругом все уже рушилось, издал бодрящий приказ: «Я буду предавать суду всех, кто сеет лживые слухи о положении на фронте, об угрозе безопасности населению… Распространяют эти слухи большевистские агитаторы, все те, кто верит не официальным сводкам, а разного рода «очевидцам», по большей части дезертирам и трусам, и, к стыду нашему, среди распространителей этих слухов бывают офицеры и генералы».
Удары Красной Армии обнажали пороки деникинской системы, катализировали разрушающее их действие изнутри. Самым наглядным выражением этого стала деморализация армии, вылившаяся в стремительную катастрофу. По данным Деникина, за каких-то 1,5–2 месяца по этой причине она сократилась со 150 до 81 тысячи. Численность Добровольческой армии упала до 10 тыс. человек. Деникин наметил переформировать ее в корпус. Кавказская армия просто развалилась. В ней осталось всего около 8 тысяч. Еще хуже обстояло дело с выходцами из Терской области. В частях казаков насчитывалось лишь 3,5 тыс. человек, а горцев — менее 1 тыс.
Врангель признавал дальнейшее сопротивление в Донбассе невозможным, предложил свернуть Добровольческую армию в корпус и отступить на линию Новочеркасск — Таганрог, начав подготовку армии с помощью союзников к переправе в иностранные пределы. Он отказался от командования Добровольческой армией, чтобы сформировать на Кубани, Тереке и Дону конную армию. Деникин согласился с этим и назначил командиром Отдельного Добровольческого корпуса генерала Кутепова. Врангель, жестко критикуя стратегию и политику Ставки, предложил казачьим генералам Сидорину и Покровскому встретиться для подготовки свержения главнокомандующего. Деникин, получив информацию об этом, запретил встречу командующих.
Положение на Юге России чрезвычайно взволновало Антанту. С контрольными целями туда прибыл английский генерал Бриггс. На обеде, данном донским атаманом в его честь, он откровенно нарисовал поразившую его безрадостную картину и высказал свое отношение к сложившейся ситуации. «…Я, — говорил Бриггс, — весьма огорчен ухудшением вашего экономического положения. Ничем не оправдываемое поднятие цен принимает вид народного бедствия и совершенно непонятно Европе, ибо Европа знает, что Юг России… обладает неисчерпаемыми богатствами. Большая ответственность за последствия такого положения лежит на власти, которая должна принимать меры борьбы со спекуляцией. Если при таких условиях без разумных мер власти падает промышленность, то на это надо смотреть, как на положение, которое знаменует собой приближение полной катастрофы… которая может стать непоправимой. Теперь же необходимы меры, которые должны поднять промышленность. Первая, ближайшая мера — это управление вывозом сырья».
«Спасители Отечества» оказались бездарными политиками и хозяйственниками. Богатейшие районы страны, были доведены нищеты, до казнокрадами, стяжателями и лихоимцами. Бездействовали транспорт, заводы, шахты, нефтепромыслы. В домах цепенели от холода. Прекратилось снабжение фронта. Армия встала на путь «самоснабжения». Стонали от произвола села, станицы, хутора и аулы. Железнодорожники писали Деникину: «Для нас нет другого выхода, Как распродажа своего последнего скарба, а дальше, быть может, голодная смерть для одних или путь… преступления для других». Генералы, отчаявшись, свирепели. Май-Маевский в минуты прозрения, придя в себя от пьяного угара, телеграфировал о царящих злоупотреблениях как главной причине разразившейся катастрофы. Другие заявляли об этом постоянно. Деникин отвечал лаконично: «Вешайте беспощадно!»
Главнокомандующего охватило смятение. В середине декабря он призвал к себе посоветоваться членов Особого совещания Н. Ч. Астрова и Н. В. Савича. Присутствовавший на беседе Соколов рекомендовал «опереться на консервативные круги при условии признания ими факта земельной революции». Но в их глазах даже «узаконенный третий сноп» с урожая считался немыслимой «уступкой домогательствам черни». Сам Деникин стоял за либеральное управление, считая, что Особое совещание страдало от засилия левых и кадетов. Однако и «либералов», как понимал их он, в его окружении не было. Повернуть руль резко вправо он тоже боялся, поскольку это выглядело бы вызовом казачьим областям.
19 декабря Деникин приказал эвакуировать центральные управления из Таганрога и Ростова. Образовалась пробка. Чтобы пробить ее, сенаторы «сунули» взятку в 100 тыс. рублей. Но на Кубани не нашлось места деникинским учреждениям. Там разместилось только военное ведомство. Остальные пришлось отправить в Новороссийск и в Крым. Ставка и правительство разделились. В связи с этим начальники управлений и председатель Особого совещания получили более широкие права.
Деникин адресовал им «Наказ», определявший содержание политического курса в создавшихся условиях. Как и прежде, в нем провозглашались «единая, неделимая великая Россия», борьба с большевизмом до конца, военная диктатура. Предлагалось беспощадно карать противодействие политических партий справа и слева. Указывалось, что «вопрос о форме правления — дело будущего», вместе с тем провозглашалось крайне нежелательным скорейшее соединение с казачеством путем создания южно-русской власти, но без растрачивания общегосударственных начал. Подчеркивался «русский» характер внешней политики, необходимость союза только с Антантой, но без уступки ей за помощь хотя бы пяди земли. «Наказ» требовал мобилизовать все силы на укрепление армии, на борьбу и достижение победы, не рассчитывать при этом только на помощь извне, усилить собственное производство, из состоятельного населения «извлечь обмундирование и снаряжение», а также деньги для армии, но карать «бесплатные реквизиции» и хищения «военной добычи». В области внутренней политики декларировались забота о всем населении, продолжение аграрного и рабочего закона «в духе моей декларации», устранение «классовых привилегий». Ценою смертной казни, введения всевозможных кар вплоть до отрешения не только от должности, но и от имущественных прав, Деникин требовал покончить с бунтами, грабежами, взяточничеством, дезертирством, с насилием и самоуправством местных органов, со сведением счетов с населением. «Оздоровить фронтовой и войсковой тыл работой особо назначенных генералов с большими полномочиями, составом полевого суда и применением крайних репрессий». Они должны были поднять курс рубля, улучшить работу транспорта и совершенствовать производство, ввести «налоговый пресс главным образом для состоятельных», милитаризировать водное сообщение. Пропаганде предлагалось популяризировать идеи власти и разоблачать сущность большевизма. В отношении прессы подчеркивалось: «сопутствующей — помогать, несогласную — терпеть, разрушающую — уничтожать».
