Как все происходило в деталях, пока неизвестно, однако, судя по всему, не без участия добровольцев, возможно, и самого Деникина, в конце сентября 1918 г. группа депутатов кубанского «парламента» от Тамани, совершая дипломатический ход, вынесла постановление: «Выразить благодарность германскому командованию за оказанную помощь и теперь же просить оставить таманский полуостров». Показательно, что аналогичное представление высшему германскому представителю в Ростове майору фон Кофенгаузену тогда же сделал и посол Кубанского правительства. Видимо, с учетом обострявшегося положения Германии на Западном фронте, Кофенгаузен, стремясь избежать конфронтации на Юге России с антибольшевистскими государственными образованиями, с одной стороны, проявляя мягкость и уступчивость и одновременно вбивая, как бы между прочим, попутно, клип между кубанцами и добровольцами, согласился с введением в пределах Тамани общекубанской администрации и милиции. С другой стороны, демонстрируя жесткую непреклонность, пояснил: «Очищение края навсегда… это вопрос довольно отдаленного будущего… если дружелюбное отношение (будущей) краевой рады даст нам нужные гарантии».
В это же время немцы высадили десант под Адлером, на юге Черноморской губернии, который сразу же приступил к возведению укрепленной линии, развернутой на север, то есть против добровольцев. Тем самым германцы со всей откровенностью дали попять Деникину, что не потерпят продвижения его войск дальше Туапсе, к границам Грузии. В район Туапсе по их настоянию выдвинулись грузинские войска, сразу же начавшие строить окопы по побережью у Адлера, Сочи и Дагомыса. В районе последнего, как и в Адлере, расположились германские подразделения. Над Новороссийском также нависла угроза. Из Сухуми и Сочи потекли толпы беженцев, подгоняемые разгулявшимся грузинским шовинизмом.
М. В. Алексеев, уже снедаемый неизлечимой болезнью (раком мочевого пузыря), попытался объединить Грузию и Добровольческую армию в единый антибольшевистский союз. В этих целях он пригласил представителей грузинского правительства на переговоры в Екатеринодар. Одновременно распорядился снабдить грузинский отряд генерала Мазпиева, пришедшего на помощь восставшим против большевиков кубанским станицам вдоль железной дороги от Туапсе на Армавир, и дал попять грузинскому правительству, что окажет ему широкую помощь продовольствием, ожидая от него в ответ поставки оружия и боеприпасов из запасов бывшего Кавказского фронта.
Однако грузины, приняв предложение о переговорах, восприняли жесты Алексеева весьма своеобразно. По пути в Екатеринодар министр иностранных дел Гегечкори развернул антидобровольческую пропагандистскую кампанию. На митингах в Сочи, устроенных в его честь местными социалистами, бахвалясь, заверял их участников, что если Добровольческая армия двинется в Сочинский округ, то только «через трупы грузинских красногвардейцев». Генерал Мазниев, сторонник прорусской ориентации, был заменен неразделявшим ее Копиевым.
Естественно, в Екатеринодаре такие выпады не остались незамеченными. Поэтому участники совещания еще до его открытия «зациклились» сразу же на вопросе о судьбе Сочинского округа. До решения других вопросов руки так и не дошли. Два дня, 25–26 сентября, разговоры вращались вокруг только него. Грузинская и добровольческая стороны вступили в открытую конфронтацию. Кубанцы предпочитали отмалчиваться, действовали тихой сапой, по про себя тоже лелеяли мечту прибрать округ к своим рукам.
Алексеев, открывший переговоры, назвал этот вопрос «камнем преткновения». Деникин расцепил отношение к нему «показателем искренности и миролюбия грузинского правительства». Гегечкори, подстрекаемый германцами и в угоду им, категорически заявлял: «Сочинский округ Грузия не оставит». В оправдание ссылался на то, что почти четверть его населения якобы составляют грузины. Деникин счел это утверждение измышлением, указывая, что из 50 селений округа 36 — русские, 13 — со смешанным пришлым населением и только одно — грузинское, но даже и в нем грузины составляют всего 10,8 % от общего числа его жителей. Подчеркивал также, что округ этот «обращен был из дикого пустыря в цветущую, культурную здравницу… миллионами русских народных денег».
Спор обрел, по словам Антона Ивановича, страстный, нелицеприятный характер. Гегечкори, впав в горячку, вопрошая, бросил фразу: «На каком основании Добровольческая армия выступает защитником этого населения?.. Ни вы, ни мы (?) не имеем права решать судьбу каких бы то ни было округов, так как вы представляете не Российское государство, каковое только и могло бы претендовать на это…». В подтверждение заявил далее совсем непереносимое: «Ведь Добровольческая армия — организация частная… При настоящем положении вещей Сочинский округ должен войти в состав Грузии».
Такая бесцеремонность если не взорвала, то явно вывела вождей добровольцев из равновесия. В пику не в меру разбушевавшимся ревнителям идеи «Великой Грузии» они не только отвергли притязания на Сочинский округ как несостоятельные, по и тотчас, словно окатив холодным душем, напомнили им об Абхазии, насильственно присоединенной к Грузии и ожидающей предоставления возможности «иметь суждение о своей судьбе». Кроме того, давая понять, что для них не секрет, откуда ветер дует, они в лоб задали Гегечкори убийственные вопросы: «Не связаны ли вы в вашем решении кем-либо?»; «Что означает совместное вторжение грузин и немцев в Черноморскую губернию?» и «Не участвует ли Грузия в союзе с немцами и большевиками в комбинации окружения Добровольческой армии?» Гегечкори опроверг такие подозрения, по добровольческие руководители ему не поверили.
В ходе жарких споров с представителем Грузии Алексееву и Деникину бросилась в глаза уклончивая позиция Быча, представителя Кубани на совещании. Вскоре, однако, эта загадка прояснилась. Оказалось, Гегечкори и Быч, вступив в сговор, повели совместную интригу против добровольческого командования. Обе стороны надеялись извлечь из нее пользу для себя. Разменной картой стал Сочинский округ. Гегечкори обещал передать его Кубани. Это был нож в спину добровольцам. Но кубанцев, пришедших к власти на их штыках, это вовсе не смущало. Некоторое время спустя, в ноябре, Быч открыто сообщил о своей договоренности заседанию рады, указав на отсутствие между Кубанью и Грузией каких-либо недоразумений. В этой связи Деникин замечал: «Великая Кубань и Великая Грузия нашли общий язык за счет интересов Великой России».
Гегечкори, продолжая лицемерить и не раскрывая карт, заверял добровольцев, что позиция грузин в отношении Сочинского округа носит временный характер. Вместе с тем, отвечая большевикам, обвинившим грузинских социалистических правителей в тесном союзе с Добровольческой армией, и спасая их реноме, он и вовсе поверг в смятение ее представителей своими откровениями: «В действительности же ни в каком союзе (с ней) мы не состоим, а выполняем одну общую работу — борьбу с большевиками. Представлять же нашу работу, носящую случайный характер, в смысле связанности с Добровольческой армией — нельзя».
Алексеев и Деникин поняли, что Грузия не станет их союзником. Нетерпимость грузин, заявил Алексеев, не позволяет продолжать переговоры, и закрыл совещание. Деникин сразу же выдвинул войска южнее Туапсе, не предпринимая военных действий, перекрыл границу и прекратил грузопотоки в Грузию. Грузинская пресса развернула безудержную травлю Добровольческой армии. Ее обвинили в стремлении объединить силы «открытой монархической реставрации для беспощадной борьбы с демократией». Между тем на картах, обозначавших границы Грузии, территория не только Сочинского округа, по и южная часть Туапсинского включалась в ее пределы. «Враги Добровольческой армии, — резюмировал Антон Иванович, — … не сознавали, что, подрывая ее бытие, губят этим и свой парод».
У последней черты
3 — 4 июля 1919 г. Пленум ЦК РКП(б) разработал меры по борьбе с деникинщиной как с ударной силой империалистической Антанты и перебросил против нее большое количество войск и техники. В письме ЦК «Все на борьбу с Деникиным!», написанном В. И. Лениным и опубликованном 9 июля, говорилось: «Наступил… самый критический момент социалистической революции».
