Поняв глубинный смысл развернувшихся событий, хотя и давно ожидавшихся, но в другом ключе, Деникин утратил надежды на мирный путь возрождения армии и спасение России. Развеялись и иллюзии на благополучный исход столкновения Корнилова и Керенского. Теплилась надежда лишь на корпус Крымова. Но совершенно не разделяя идеологии Временного правительства и считая его преступным, Антон Иванович всецело поддержал Корнилова. В телеграмме, отправленной в столицу, он выразил свою позицию, снова открыто и прямо, как всегда: «Я солдат и не привык играть в прятки. 16 июня, на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена. Оставление свое на посту главнокомандующего я понял тогда, как сознание Временным правительством своего тяжкого греха перед Родиной и желание исправить содеянное зло. Сегодня получил известия, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста Верховного главнокомандующего. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду».
Тогда же Марков, солидаризируясь с Деникиным, тоже послал телеграмму правительству с осуждением действий Керенского. Антон Иванович запросил Ставку чем можно помочь Корнилову и разослал копии своей телеграммы главнокомандующим всех фронтов и командующим армиями своего фронта. Одновременно приказал изолировать Юго-Западный фронт от поступления сведений без ведома штаба о событиях в Ставке и Петрограде в связи с возникшим конфликтом между Корниловым и Керенским. Главнокомандующие других фронтов 28 августа также отправили телеграммы Временному правительству, осуждая отрешение Корнилова от должности.
Штаб Юго-Западного фронта притих в ожидании вестей из Могилева. Марков по вечерам собирал офицеров и докладывал о поступивших сообщениях. Фронтовая революционная демократия переполошилась. Многие ее лидеры попрятались на частных квартирах. Ночь проходит в тревожных ожиданиях и тяжких думах. Бессилие, обидное и угнетающее, действует подавляюще. Но вот прорывается приказ Корнилова. В нем изобличается вымысел Керенского, будто 26 августа член Государственной думы В. Н. Львов передал премьеру требование Верховного о передаче ему Временным правительством всей полноты власти до составления им нового правительства. «Это, — заявлял Корнилов, — сплошная ложь…Не я послал… В. Львова… а он приехал ко мне как посланец министра-председателя… Свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества.
Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины.
…Я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба… убивает армию и потрясает страну внутри… мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагом — до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни… сделать русский народ рабами немцев — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли».
В тот же день, 28 августа, комиссар Юго-Западного фронта эсер Иорданский, находившийся в Житомире, принял на себя «военную власть» и выпустил воззвание, в котором рассказывал, как Деникин намеревался «возвратить старый режим и лишить русский народ Земли и Воли». А в Бердичеве сообщалось о контрреволюционной попытке «генерала Деникина свергнуть Временное правительство и восстановить на престоле Николая II». В гарнизоне тыловых частей при штабе фронта на Лысой горе Бердичева возникли волнения. Направленный туда чешский поручик Клецандо для беседы с пленными австрийцами подвергся нападению русских солдат, защищаясь, легко ранил одного из них. Это еще больше подлило масла в огонь. Из окна своего дома Деникин видел, как собралась толпа. После двухчасового митинга образовалась колонна, которая с красными флагами двинулась к штабу. Дежурившая возле него и дома главнокомандующего сотня оренбургских казаков наметом ускакала прочь.
Арест. В Бердичевской и Быховской тюрьмах
Штаб оказался во власти революционной демократии и ее часовых. Фронтовой комитет доложил Временному правительству: «Генерал Деникин и весь его штаб подвергнуты в его ставке личному задержанию. Руководство деятельностью войск в интересах обороны временно оставлено за ними, но строго контролируется делегатами комитетов». Но 29 августа в 4 часа дня Марков пригласил Деникина в приемную. Там находился помощник комиссара Костицын в окружении 10–15 вооруженных комитетчиков. Он зачитал приказ Иорданского о предварительном заключении под арест Деникина, Маркова и генерал-квартирмейстера М. И. Орлова за попытку вооруженного восстания против Временного правительства. Деникин заявил, что сместить его с должности могут только Верховный или Временное правительство, но он вынужден подчиниться насилию. На автомобилях в сопровождении броневиков арестованных доставили на гауптвахту, где толпа встретила их грубой бранью.
Вскоре на гауптвахте, превратившейся в тюрьму, оказались также командующие армиями фронта: Особой — генерал от инфантерии И. Г. Эрдели, 1-й — генерал-лейтенант Г. М. Ванновский, 7-й — генерал-лейтенант В. И. Селивачев; кроме того — главный начальник снабжения фронта генерал-лейтенант Е. Ф. Эльскер, его помощники генерал И. В. Павский и полковник Сергиевский, сухорукий, израненный генерал-майор М. И. Орлов, поручик В. В. Клецапдо, комендант поезда главнокомандующего, штабс-ротмистр кн. Д. А. Кропоткин, в возрасте старше 60 лет, доброволец. Вскоре Селивачева, Павского, Сергиевского и Кропоткина отпустили, но посадили военного чиновника Будиловича, еще совсем юношу, сказавшего гневной толпе, что она не стоит и мизинца арестованных. На третий день ареста Деникин обнаружил в камере подброшенную газету с указом за подписью Керенского и Савинкова об отчислении его от должности главнокомандующего Юго-Западным фронтом с преданием суду за мятеж. В этой же газете были помещены аналогичные указы о генералах Корнилове, Лукомском, Маркове и Кислякове.
Деникина поместили в камеру № 1. Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. Нары, стол и табурет. Рядом — зловонное место. Тяжело дышать. В двери небольшой глазок. С улицы доносится истеричная отборная ругань. Несутся обвинения: «продался немцам», «хотел открыть фронт», «попил нашей кровушки», «гноил нас в тюрьме, теперь… — сам посиди за решеткой». «Барствовал, — …теперь попробуй полежать на парах… хотел лишить земли и воли». Из озлобленных сердец вырывается столетиями накопленная обида. Но среди охранников находились и те, кто выражал сочувствие, проявлял заботу. «Тяжко на душе. Чувство, — вспоминал потом Деникин, — как-то раздваивается: я ненавижу и презираю толпу — дикую, жестокую, бессмысленную, но к солдату чувствую все же жалость: темный, безграмотный, сбитый с толку человек, способный и на гнусное преступление и на высокий подвиг!..» Но скоро полегчало — на охрану тюрьмы пришли юнкера школы прапорщиков. Порой когда толпа, дико ревела и угрожала самосудом, юнкера выкатывали пулеметы. Для себя Антон Иванович решил: если в камеру ворвется толпа, первому он размозжит голову тяжелым графином с водой, чтобы сразу, без мучений, пасть от рук опьяненных кровью «товарищей». Две недели он не выходил из камеры.
Тем временем с арестованными начала работать следственная комиссия во главе с главным прокурором фронта генералом С. А. Батогом. Деникин сразу же показал: 1) все арестованные с ним ни в каких активных действиях против правительства не участвовали; 2) распоряжения по штабу фронта в связи с выступлением Корнилова отдавались только им; 3) считал и считаю деятельность Временного правительства преступной и губительной для России, но восстания против него не поднимал. Комиссар фронта эсер Иорданский начал форсировать предание арестованных суду и получил на это согласие Временного правительства. Не исключалась, по-видимому, и возможность вмешательства толпы с целью предрешения исхода суда.
