Когда я выхожу из здания полицейского управления — на улице уже идет снег. Крупные хлопья падают с неба и сразу же тают под ногами, превращая тротуары и дороги в темное, блестящее полотно, от которого отражается свет ночных огней и неоновых реклам города. Рядом со мной останавливается черная, бронированная туша автомобиля представительского класса и из него легко выпрыгивает Нему, «Говорящая Рыба», в своем неизменном офисном костюме и в очках, которые она на ходу поправляет рукой в тонкой кожаной перчатке.
— Все ли в порядке, босс? — спрашивает она, открывая передо мной дверь.
— Все в порядке, — отвечаю я ей: — машину не надо пока. Я пешком пройдусь немного, хорошо?
— Как скажете, босс. — Нему кивает и исчезает в недрах автомобиля. Автомобиль — тут же дает газу и красные стоп-сигналы его исчезают вдали, заслоненные другими красными огоньками. Вот кто не задает лишних вопросов, так это Нему. Лисички бы вопросами замучали, а почему пешком, это может быть небезопасно, смотрите какой район неблагополучный, вы бы хотя бы бронежилет одевали и каску с лицевой броней. Но «Говорящая Рыба», несмотря на свое прозвище — не сильно любила языком трепать.
Я иду по вечернему городу, вдыхая воздух, наполненный выхлопными газами и женскими духами, легкими нотками теплого лета и моря с солнцем, иду, так и не застегнув пальто и улыбаясь чему-то про себя. Все на свете однажды заканчивается, не правда ли? Вот и история про обычного японского школьника подходит к концу. Потому что с какого-то момента я перестал быть обычным японским школьником. И это по-своему грустно. Ведь там, на допросе у следователя я сказал правду, я не знаю, что именно произошло с Зрячим и понятия не имею, где его искать. Подозревать — подозреваю, но ведь это как со всяким подозрением — к делу не пришьешь. Под современной сценой «Seiteki Dome», вниз — этажа три всяких технических помещений, труб и коридоров, куда именно пропал со сцены бывший глава культа я не знаю. И что именно с ним случилось — тоже не знаю. Я знаю, с кем именно он там, в своем неизвестном никуда, — встретился. С Шизукой-тян, которая покинула сцену заранее. А еще я знаю, что для слепого человека оказаться в ярко освещенном и незнакомом помещении, помещении, где со всех сторон играет громкая музыка и он не может сориентироваться на слух — это как для обычного человека оказаться в Темной Комнате. Хотя… мне кажется, что Ши-тян не стала бы его мучить. Она уже переросла все это и в ней я не видел желания отомстить. Скорее закрыть гештальт. Поставить точку. В любом случае, когда она в тот вечер вернулась в «Логово» — она ни слова не сказала об этом, а мы у нее и не спрашивали. Прошло — забыто. Страница перевернута.
И да, Ши-тян — уехала. Она тоже попыталась пройти процедуру эмансипации, но ей не разрешили, учитывая попытку ее похищения и прочие истории. Так же настоятельно рекомендовали сменить место жительства и назначили новых опекунов. Драться с системой защиты детей было не с руки, да и сама Ши-тян сказала, что вернется как паспорт получит, а пока уехала на Окинаву. В тепло.
Косум и ее девочки оправились от травли органами и комитетами города, Ю-тян передала им в дар то самое поместье в пригороде, где Шизуку держали, полностью частные земли, никаких проверок больше, хотите пройти — будьте добры ордер в суде получите сперва. Мы с Косум выпили в том самом баре за успех и дружбу. Выпили и подрались, конечно же. Помирились потом.
Папа… вроде бы у него с мамой все наладилось, хотя какая-то напряженность все еще присутствует. Он продолжает работать в Бьянка Петролеум, компания все еще работает, не смотря на многочисленные иски. Неожиданно — мама устроилась на работу. Ну… не то чтобы на официальную работу, она у меня начала курировать Нему-сан, потому как она с «Говорящей Рыбой» оказывается лично была когда-то знакома. Что, конечно, только добавило папе подозрений. Так что у нас в доме появилась домработница, какая-то из девиц Нему, с татуировкой на шее и постоянной улыбкой во все тридцать два зуба. Хината ее обожает, называет не иначе как Сакура-онэ-сан. Сакура-старшая-сестра и никак иначе. Что тоже подозрительно. Так и вижу, как эта самая Сакура мою сестру плохому учит, а та рада стараться, уж чего дурного она как губка впитывает. Ну, во всяком случае травить ее в школе сразу же перестали, как узнали, что за ней Сакура-онэ-сан заходит, с татуировкой на шее и кастетом в кармане, как и полагается любой порядочной горничной. Ах, да, еще и перевели Хинату в Академию Белого Феникса, пусть соседи облезут. После всего происшествия весь комитет соседей по благоустройству приходил к нам в дом в полном составе, едва на коленях не ползали, умоляли мою маму простить их и зла не держать. Ну мама зла держать не стала и все им высказала в лицо. Не сдерживаясь в выражениях. Хината когда рассказывала — даже сказала что парочку новых ругательств узнала. Впрочем, я теперь с ними не живу, эмансипировался же. Вот и приходится новости через сестренку узнавать. Она, кстати, писала, что Айка очень хочет встретиться, да только времени у меня совсем нет.
Что еще? Натсуми так и не отвечает на звонки и сообщения, а жаль. Зла на нее я не держу, поступила она правильно, вот только поговорить с ней все равно охота. Девчонки-одноклассницы, староста и Томоко — вот они с удовольствием поддерживают связь, даже пару раз сходили в караоке, откуда я потом сделал вывод что школьницам газированный алкоголь категорически противопоказан.
Я иду по вечернему городу и снег падает сверху вниз большими белыми хлопьями. Рядом, коротко взвизгнув сиреной — останавливается полицейский «Крузер», с бронированными боками, все-таки усилили местный департамент после всех этих перестрелок в городе. Раньше на патрульные автомобильчики без слез не глянешь, а сейчас — вот такая бронированная туша, с армированными стеклами и внешней решеткой на боковых панелях.
— Эй! — окликает меня офицер, открыв дверь и ступив из «Крузера» на тротуар одной ногой: — а ну стоять! Ты арестован!
— Да? — поднимаю я бровь: — и какое же преступление я уже успел сегодня совершить?
— Ты просто преступно мил и похитил сердце моей напарницы! — поднимает палец офицер Морико-сан и изображает выстрел указательным пальцем прямо мне в голову. Бум!
— Я так полагаю, Оя-сан сегодня не с вами? — уточняю я: — она бы со стыда сейчас умерла.
— Она у автоматов пачинко осталась. — машет рукой Морико: — читает молодежи знаменитые Три Проповеди Ои. А я все это уже раз триста слышала, вот решила пока тебя задержать. Хоть какой-то улов сегодня — симпатичный мальчик, да еще такой красавчик!
— Вот все расскажу Нобу-сенпаю. — угрожаю я: — он ревнивый.
— А ты не рассказывай. — предлагает мне Морико: — пусть это будет наш секрет. А потом Нобу узнает и голову тебе оторвет.
— Правильно мне телохранительницы говорили — неблагополучный райончик, — говорю я: — не успел от полицейского участка отойти и уже угрозы жизни и здоровью.
— Да ладно тебе! — улыбается Морико: — чего в гости не заходишь… — в этот момент рация внутри «Крузера» пикает, шипит, издает гортанные звуки и Морико — быстро впрыгивает назад в машину, опускает стекло и машет рукой: — мне пора, Кента-кун! Заглядывай к нам иногда! — и бронированный полицейский «Крузер» врубает мигалку и сирену, рвет с места прямо в сутолоку вечернего города. А я иду дальше.
На каком-то углу меня берет под руку девушка. Юрико. Она молча идет рядом со мной, удерживая меня за руку и время от времени — поднимая голову вверх и отмахиваясь от снежинок, норовящих сесть ей на лицо.
— Ты чего тут делаешь? — спрашиваю я у нее: — прогуляться вышла?
— Я ж тебя отслеживаю по городу. Ты у нас видный парень, а я одинокая девушка, мне богатый любовник нужен, — серьезно отвечает мне Юрико: — вот и вышла на охоту.
— Какой я богатый любовник. У меня ни йены за душой, все Обществу отдал, забыла? — усмехаюсь я.
— Серьезно? — поднимает бровь Юрико: — вот со мной не надо в такие игры играть, Кен-та-кун. Знаешь, сколько всего активов у Общества Божественной Истины по всей стране? Да, они формально принадлежат Обществу, но распоряжаться этим имуществом единолично можешь только ты. И ты это знаешь, мерзкий, хитрый и двуличный тип. До сих пор поражаюсь твоему иезуитскому складу ума. Подарить все свое и тут же забрать и свое, и чужое. И это меня называют мошенницей.
