Выпили и остальные, по инерции, будто бы кто-то отдал приказ, и они его исполняют, не думая, не сомневаясь, как и положено хорошему солдату.

– Кого это ты там снять решил? – громко спросил другой сержант, стоявший у окна казармы. Здесь собирались те, кто не пил, в основном контрактники-полугодовики – вахтовики, как их называли другие, заключившие контракт на пять лет с продлением. Ужин давно прошел, отцы командиры выдали бидон сивухи в честь праздника, а вот какого не знал никто. Праздник и есть праздник, чего голову забивать всякой ерундой – раз празднуют, значит, правильный, родной.

– Да этого сученыша, – процедил сквозь зубы пьяный сержант, не разобрав в вопросе открытой издевки. – Нам же п…

– Да тебя там не было! Вот если бы по тебе вдарили из всех орудий, да еще дроны налетели! Ты бы обосрался и стал молить пощады! – заорал сержант Дворников и вскочил с места. Маневр не удался, и он повалился на пол.

– Ты себя побереги, для подвигов-то, – усмехнулся сержант и поставил кружку на подоконник. Ничего в нем не выдавало готовность к драке, как обычно, только вдруг нападавший оказывался на полу с разбитым лицом или вывернутой кистью. Это знали уже все, кое-кто получил свою долю.

– Да ты кто, …, такой? Отсиживаешься здесь, а мы свои жизни кладем! Десять наших пацанов полегли там, а ты, сука, живой! – орал ему в лицо сержант Дворников, с трудом доковылявший до окна. Его шатало, и все видели, что он готовиться начать драку. Смешки раздавались из всех углов, те, кто уже лег, поднялись, не желая пропустить этот цирк. Каждую пьянку в честь праздника, и когда сержант с взводом тырили бутыли с самогоном, все заканчивалось дракой.

– Кондратьев, не бей убогого. Грех это, – громким басом сказал один вахтовик на нижних нарах, широкий и высокий мужчина с густыми черными волосами и бородой.

– Саныч, я его и не трогаю. Дай мальчику выговориться. Видишь, накипело, – ответил сержант у окна и внимательно посмотрел на своего визави, болтавшегося на шатких ногах. – Девчонка это, а не пацан. На мою сестру похожа, она такая же в школе была. Вот я не пойму, что она вам сделала?

– Не поймешь?! Не поймешь?! – заорал Дворников, его затрясло, как при судорогах. – Да ты вообще знаешь, что мы тут делаем?! Мы Родину защищаем! Родину! А такие как ты, уроды и предатели, за просто так страну продадут! Нет, мы вас всех выведем на, – тут он сильно икнул, еле сдержав рвоту. Отдышавшись, он продолжил орать. – Всех, всех расстреляем! Змее скормим! Вот с вас первых надо начинать!

– Проорался? – спросил его сержант Кондратьев, когда тот затих. – От кого Родину защищаем? От этих бедных людей, которых заперли в подземелье? Ты вообще читал контракт? Что там написано, что ты должен делать?

– Родину защищать! Они младенцев жрут! Рожают и детей жрут! Их надо убить, всех, сразу и навсегда! – хрипло орал Дворников, силы его кончались, и вместо крика из вонючего рта доносился хриплый смрад.

– А на хрена детей рожать, когда можно любого взрослого зарезать и разделать? У него и мяса больше, и вот он, не надо ждать. А ребенок пока дозреет, пока родится, потом его надо выкармливать. Какая-то глупая пищевая схема, сам не думал, а?

– А они их туда продают! Этим, туда на Запад! И их там жрут, даже кости сжирают! – хрипел Дворников. – Это же все знают! А пацана этого и детей надо уничтожить! Их надо было уничтожить на месте, а тела сжечь!

– За что? Что они успели такого сделать? У нас нет таких законов, чтобы просто так убивать, тем более, детей.

– А это не дети! Ты что, дебил, не знаешь? – Дворников хрипло расхохотался. Его поддержали пьяные солдаты за столом, кого-то от смеха вырвало прямо на соседа. – Это же бактериологическое оружие! Их специально подбрасывают, чтобы переправить к нам, а там они заражают всех! Если бы не мы, то перезаражали бы всю страну! Ты понимаешь, сколько бы умерло, сколько бы сдохло?! Твоя сестра бы сдохла, понял ты!

– А чего ж они сами не болеют и не умирают? Если бы они были переносчиками и не болели, то еще на карантине бы их истыкали так, что нашли бы антитела, сделали бы первичную вакцину. Сам-то понимаешь, какую чушь гонишь?

– Да чего ты ему объясняешь, он же дурак, еще и пьяный, – крикнул с места Саныч, его поддержали. – Нечего об эту мразь мараться!

– Надо, надо мараться, а то никто не поймет. Останутся одни дебилы, которые перережут друг друга или перетрахают, – ответил Кондратьев. – Забыл, что они в бане творят после этой сивухи?

– Так что мы тут делаем? – спросил один из солдат из-за стола. Он смотрел на сержанта полупьяными глазами, а на лице рождалась какая-то мысль.

– Охраняем периметр, держим контур. Это у тебя в контракте написано, как проспишься, почитай внимательно. Мы ВОХРа, никакой борьбы здесь нет.

– А зачем их охранять? Там же много мирных, я знаю, дети, женщины, а волонтеров чего мочить? – нахмурился солдат.

– А вот это гостайна. Если ты задашь этот вопрос своему командиру, то черный костюм быстро отправит тебя обратно, в лучшем случае. А могут и срок пришить за предательство. Не забывай, ты здесь зарабатываешь бабло – это легкий заработок. У каждого из нас есть свои причины здесь находиться, а вот этот идиот идейный. Таких, как он, сюда вербуют пачками, чтобы другим не мешали жить. Проспишься, поговорим, а дрянь эту лучше не пей, дебилом станешь, – Кондратьев одним пальцем оттолкнул Дворникова от себя, сержант примерялся, как бы ударить, но не мог определиться, куда бить.

– Я защищаю Родину! – прорычал Дворников и выбежал из казармы, два раза свалившись по дороге.

Он вернулся с автоматом наперевес. Все расступились, пьяные за столом рухнули на пол, забрались под стол.

– Вот она, храбрая гвардия! – патетично, как было положено в агитационных роликах, воскликнул Кондратьев. – Не отступим, не сдадим ни сантиметра родной земли!

– Заткнись! Заткнись, сука! – орал Дворников, тряся перед ним дулом автомата. – Я тебя застрелю, застрелю, гнида!

– Нет, не застрелишь. Ты, дебил, до сих пор ничего не понял.

Дворников нажал кнопку, снял автомат с предохранителя. Ручка привычно завибрировала, подтверждая выполнение команды. Он вдавил собачку до упора, но автомат не издал ни звука, даже не прощелкал вхолостую. Дворников ставил и снимал автомат на предохранитель, тыкал пальцами во все кнопки, снял магазин, патронов было полно, но не один не хотел заходить в патронник.

– Ты дурак, – сказал Кондратьев и отобрал у него автомат. Свободной рукой он дал ему в челюсть, и Дворников рухнул на пол. – Надо еще разобраться, кто тебе дал оружие в казарме без команды. Запомни, дубина, ты не можешь никого из нас пристрелить. Сначала ты должен вырезать у меня метку из плеча. Забыл, как автомат в тебя чип всаживал?

– Я защищаю Родину! – твердил на полу Дворников до тех пор, пока его не вырвало на себя.

– Эй, дружки, уберите это говно и вымойте пол, – приказал сержант дневальный пьяным солдатам под столом. Два дневальных ткнули палками с электрошокером в солдат под столом, одного, который вылез и кинулся драться, огрели разрядом. – Так, даю десять минут, иначе всех на губу отправлю.

– Ты лучше вот это забери и рапорт напиши о пьянстве, – сказал Кондратьев, передав сержанту автомат.

– Что толку писать, – отмахнулся сержант. – Сам знаешь, придет отписка, что праздник, что солдатам надо давать психологическую разрядку.

– Лучше бы отправляли канавы чистить. И голова бы прояснилась, и толку больше для всех, – заметил Саныч. – Надоело уже, вся казарма опять провоняла! Если надо спаивать, пусть выделят отдельную комнату. А там хоть на пол срать будут, плевать.

– Ты забыл про единение коллектива и чувство локтя, – ехидно улыбнулся Кондратьев. – Если наши командиры наблюют на себя, так их нянечки отпидорят, как малыша в ванночке вымоют.

Черный от сажи кочегар багром открыл заслонку печи, выпуская бешеное пламя. Огонь вырывался, облизывая и хватаясь за все, до чего дотягивались красно-желтые языки пламени. Стало невыносимо жарко, Маша чувствовала, что скоро упадет в обморок. Голый по пояс кочегар разравнивал уголья в печи длинной кочергой, больше напоминавшей гарпун для большого и сильного морского хищника. Он ловко уворачивался от языков пламени и искр, норовивших исподтишка ухватить его за руку или впиться в тело. Маша наблюдала за его танцем с пламенем, стараясь не смотреть на Кая и Федю, готовивших новый мешок с телом ребенка. Здесь были все – все, кто попал к ним в отделение, никто не выкарабкался. Антибиотики, которые принес Кай, сначала помогали, детям и взрослым становилось лучше, но через несколько дней болезнь возвращалась, стремительно добивая больного.