– Нет в тебе пролетарской солидарности, а ещё Солженицын призывал зеков помогать друг другу.

Кучак подбоченился:

– То-то я гляжу по его произведениям, как о себе только и думали они, живя по принципу: умри ты – сегодня, а я завтра.

– Ну, есть конечно, но и о помощи друг другу там тоже написано. Кто о товарищах по несчастью не заботится, кончают плохо. Ты, к примеру, знаешь, что президенты южной Кореи все сплошь сидели, а иные убиты даже были?

– Так уж и все? – недоверчиво поинтересовался я.

– Точно говорю, никаких исключений, по крайней мере, до сих пор не было. С другой стороны – приличная богатая страна, но стоит проигнорировать заботу о людях – и вот вам итог.

Кучак не растерялся и презрительно возразил:

– Я тебе не президент страны Утренней Свежести и опекать тебя не обязан.

Костя повернул к нему лицо:

– Ну ладно, ладно, я вроде шутки сказал, ты не злись особенно. Кстати, для всех говорю, Солженицын закончил свой «Архипелаг ГУЛАГ» в год двух юбилеев: 50 лет советской власти 100 лет со дня изобретения колючей проволоки…

Рослый Сергей задумчиво потёр переносицу:

– М-да, фактик любопытный, но ты бы лучше историю из личной жизни нам поведал.

– Историю, говоришь? Их полно. Какую же вам преподнести? О, вот как раз подойдёт, именно в масть. Последефолтный год, Крещение. За окном мороз, состояние – зимняя спячка. Мать с женой выпихивают меня из квартиры, под предлогом набрать святой воды – не торчать же им в очереди на холоде. Время – три часа дня. Поупирался я малость – рано ещё, святить-то не скоро начнут, а они своё талдычат: мол, в очереди будешь в числе первых. Что делать? Ругаться с бабами – попусту тратить время и нервы. Вытащи л из кладовки канистрочку из-под антифриза, на четыре литра, оделся потеплее и отправился под пустобрехские напутствия жены и матери «на задание». Выхожу из подъезда и сталкиваюсь нос к носу с Витьком. Он из нашего дома, живёт на первом этаже, только метров на двадцать поближе к магазину. У него тяжелый похмельный синдром и торопился он ко мне – занять денег на выпивку. С деньгами тогда у большинства неважно было, но меня не коснулась подобная проблема – работа вахтовым методом в Москве, позволяла жить, с оговорками, безбедно. Витёк – такой же Поплавок Грузилович, как наш жмодливый Александр Васильевич: тихарь, любитель выпивки и рыболюб.

Кучак недовольно засопел, но проглотил язвительную реплику молча. Мстительный Костя, довольный, что уколол старичка, продолжил:

– У приятеля замерзший видок: большая сопля съехала на усы, а коленки, как он выразился, вот-вот лопнут от холода и скрипят, как ржавый механизм. Деньги в кармане есть, возвращаться домой не надо, да ещё мои бдят – жена у дверного глазка, а мать у окна стережёт, когда я появлюсь на улице. Спрашиваю у Витька: «У тебя дома кто есть?» Оказалось – никого. Мчимся к нему. Я ещё рукой помахал, когда выходили из подъезда, мол, всё в порядке, а сами в магазин и, потом, к нему. Витькина жена Юлька, к нашему счастью, находилась на работе. О ней стоит сказать отдельно. В своё время приятель женился, по его выражению, на бесформенном куске мяса, весом сто три килограмма космической глупости. К жизни она относилась с беззаботной лёгкостью и имела три основных состояния: большую часть жизни улыбалась и глуповато смеялась, иногда крикливо истерила, а ещё, постоянно налегала на еду, усаживаясь за стол раз десять за день. Если сказать короче: обаятельная улыбка, мозговой вакуум и пытливо жующий рот. Как с ней уживался Витёк, понятия не имею. Я бы такую вытолкал на второй день.

Кучак вновь не смолчал:

–Почему не в первый?

Костя хмыкнул:

– Попробовать, оценить все ж таки надо.

– Чую, что оценил, – не утерпел дед.

– С ума сошёл? Я же почти верующий! Не перебивай, старый, а то рассказывать перестану.

На Александра Васильевича зашикали и он притих с недовольным видом. Остальные слушали:

– К деторождению семейная пара не стремилась, может это и помогало мирному сосуществованию. Ой, ладно, я отвлекся. Когда краснющая, как из бани распаренная, Юлька вломилась в квартиру, мы заканчивали третью бутылку…

Оценив опустошение, произведенное нами в холодильнике, она взвилась и поволокла нас обоих к двери, обещая утопить в Уперте. Это речка наша Уперта, в Богородицке. Сказать по-местному – в ней утонуть можно лишь особо пьяным, либо особо старательным… У выхода взмолившийся Витёк был помилован, а я вытолкан в подъезд. Куртку с канистрой он мне в окно подал. Одеваюсь я, значит, на морозе и раздаётся рядом со мной такой миленький мелодичный голосок: «Что за срочная эвакуация? Видать по всему, муж не вовремя вернулся?»

Оборачиваюсь, рядом стоит бывшая подруга жены толстушка Валя (они разругались года за три до того). Взгляд лукавый, готовый к приключениям, даже ищущий их. Слово за слово, смекаю: не всё так дурно складывается…

Спустя минуту мы с ней направились в сторону церкви, через парк. Наш дворцово-парковый ансамбль знаменит, кстати, на всю страну. Если кому из вас неизвестно, то это резиденция графа Бобринского – сына Екатерины II и Григория Орлова. Его дворец теперь является музеем.

Кучак покряхтел:

– Как ты, негодник, попёрся в храм с чужой бабой?

Костя покачал головой:

– С чего ты взял, что мы пошли в церковь? Я сказал, что мы пошли в сторону церкви, а это, как говорится, немножко другое. Жила она в той стороне. Снежок поскрипывает, мы весело шагаем в предчувствии приключений… Жила она в старенькой двухэтажке дореволюционной постройки. Бабки у подъезда со злобным любопытством на меня косятся и без стыда обсуждают меж собой: «Гляди, нового нашла и с виду чистенький, не то, что прежний. Тот сантехником был, ходил в рванье, да ещё несло от него дерьмом».

Я чуть было не остановился. Валентина, с высокомерной невозмутимостью аристократки взяла меня под руку и втащила в потрёпанную годами дверь. Да, редкая выдержка, такая встречается разве что у мошенниц, проституток и актрис. Поднимаемся на второй этаж. Спиной к нам стоит фигуристая тётка в новеньком спортивном костюме в обтяжку. Избыточное количество эмблем «Адидас» явно говорит, что сшили одежду в полулегальном подвальном цеху. Тогда все рынки и магазины ломились от поддельной продукции. На звук наших шагов особа в фальшивом «Адидасе» оборачивается, и я обмер, глядя на её лицо: вылитая Хиросима Нагосаковна после ядерной бомбёжки. Она приветливо улыбается физиономией из фильма ужасов и, представьте, чарующим мелодичным голоском заявляет:

– Ой, какой интересный молодой человек с тобой Валюша. А я к тебе собралась – так одиноко и скучно, выпить захотелось. У меня коньяка аж шесть бутылок…

Я, честно говоря, хотел драпануть, но только услышал о коньяке, как моя брезгливость сдалась перед желанием употребить дорогостоящий напиток. Думаю, так поступил бы на моём месте каждый из присутствующих.

Двое активно закивали, я промолчал, как не пьющий спиртное в принципе, а Сергей философски подал реплику:

– Правильно говорят, что не бывает некрасивых баб, а бывает мало водки…

Кучак расстегнул две верхних пуговицы; то ли от горячего чая его бросило в жар, а может от избытка впечатлительности:

– Никогда мне с двумя сразу не доводилось…

Костя шумно шмыгнул носом:

– Помолчи уж старый ловелас, дай дорассказать. – Он уселся поудобнее, оглядывая нас с лукавством – Сидим, пьём, время мчится незаметно, разговоры – все откровеннее, а выпитое прибавляет уверенности. После третьего стакана меня перестало раздражать отсутствие книг, а лицо из «ужастика» приняло вполне терпимые черты. Дамы стали спорить о моде и подошли к журнальному столику, заваленному рекламной макулатурой из жизни публичных ничтожеств, которые, видать приплачивают журналистам, чтобы те не давали забыть стране об их существовании. Грешным делом, не понимаю, как люди могут обходиться без литературы. Но судя по тому, что это стало повсеместным явлением, западники, да и наши скользкие либералы достигли серьёзных успехов в дебилизации населения… Пардон, отвлёкся. Склонились они к этому столику, ко мне, представьте себе, спиной и…