– Ну конечно, и вас тоже, Валерий Николаевич, как же без вас? Без вас же в батальоне никуда, – заулыбалась ему Тася.

– Так то в батальоне, – протянул он деланно разочарованно. – А лучше б у таких красавиц…

– Будет и у красавиц. Да с такими-то усами кавалер, не просто абы кто, а целый гусар!.. Да все девчонки в Союзе будут пищать и сохнуть!

Обернулась к Шаховскому:

– А ты как? Что молчишь? Голова не болит? После контузии твоей? Или как у дятла? Не болит голова у дятла? Здравствуй, начштаба, – и легко, переливчато засмеялась.

Она рассчитывала своими подтруниваниями достать Шаховского, сама не понимая, зачем ей это нужно. И наверно, всё же сумела зацепить его.

– Здравствуй, коль не шутишь…

Шаховской повернулся к комбату:

– Товарищ полковник, я отдохну до девяти? У меня в 21.30 сеанс связи с «Гранитом».

– Да. Давай. Конечно… Есть не хочешь? Мы с зампотехом перекусим. Может, тоже будешь?

– Нет, спасибо, пока нет…

– Тогда отдыхай… разбудим…

За маленькими окошками кунга очень быстро, по-южному, стемнело. Не прошло и пятнадцати – двадцати минут, и вечернее закатное небо с большим оранжевым диском солнца сменилось черным бархатом ночи с пробивающимися из темени яркими мелкими звёздочками. Ещё немного, и всё тёмное небо будет густо усыпано этими небесными бриллиантами.

 Обстоятельства не располагали к показушному приличию. И Алексей, не обращая внимания на присутствие Таси, начал переодеваться. Снял с себя бронежилет и «лифчик»^[18].

Тася огорчена, это заметно, но, как «дама армейская», лишь тем, что Шаховской не поддерживает разговора. Она спросила у комбата, продолжая тараторить:

– Валерий Николаевич, что это у нас за начштаба новый такой, сразу спать?..

 Шаховской не торопясь снимает с себя брюки от полевой формы и остаётся в одних хлопчатых плавках. Видно его рельефное спортивное тело. Переодеваясь, он продолжает с ней разговаривать:

– Тебе что? Делать нечего, как меня контролировать? Ты бы у себя какие-нибудь колбочки, что ли, протёрла…

– Сообщаю: нет у меня колбочек! – отчеканила, как отбрила Тася.

Шаховской:

– Ну, тогда мензурки…

– И мензурок тоже нет! – Тася довольна своим умением грамотно и по-умному ставить начальника на место.

Шаховской с наигранным отчаянием:

– Ну, хоть что-нибудь тогда протри…

Тася, радостно-самодовольная:

– Представь себе, нечего мне протирать!..

Шаховской заканчивает переодеваться, надев спортивные адидасовские брюки и поверх тела хлопчатую в мелкую сетку куртку от маскхалата, в которой усталое тело легче дышало. Он встаёт в полный рост, поворавчивается к Тасе, улыбается и спокойно произносит:

– Ну тогда прокипятила б что-нибудь…

Комбат и зампотех рассмеялись, Тася залилась краской. Шаховской тоже улыбнулся. Кладёт ей ладонь на плечо, смотрит в глаза.

Шаховской:

– Тась, ну ты не обижайся только…

Он ложится на своё место и отворачивается к стенке. Разговоры людей и громкая стрельба обычно его не беспокоили, как, впрочем, и большинство военных – так называемая «профессиональная деформация». Закрывает глаза, и его начинает сразу затягивать в сон. Отдаленно слышит голос Таси, которая поняла, что в шутейной перепалке она оплошала, и от этого чувство досады её слегка взбодрило:

– Валерий Николаевич, я вчера солдатам весь положенный им промедол выдала, по два тюбика. Пусть офицеры проверяют, а то опять пообколется кто-нибудь…

– Я дам команду, – обещает комбат…

Глава 11. Ночная атака на РОП

Ошеломительно нежданный звук близкого взрыва резко смёл Шаховского с лежака. Свет вонзился ему в глаза, но сразу померк – это открылись двери кунга и сработал режим светомаскировки. Сквозь дверной проём на фоне тёмного звёздного неба мелькнули выскакивающие силуэты. Едва только они исчезли, неожиданно послышалось резкое гуханье, в раскрытых дверцах, рядом напротив, смертельной пастью распялилась вспышка разрыва. Залязгали болтавшиеся от ударной волны из стороны в сторону дверцы кунга.

Шаховской почти мгновенно перешёл в боевое состояние, машинально накинул через голову лёгкий бронежилет и схватил автомат тем крепким хватом, которым цепляются за спасательный круг. Это ведь и есть их – солдат – «спасательный круг», когда даже «Дама-смерть», если ты находишься с оружием в руках, забирает с собой вроде как «поласковей».

Какие бы при этом невообразимые и жестокие узоры ни оставило на солдатских телах современное беспощадное вооружение, с оружием солдату всё не так мучительно, и почти не больно… Без своего оружия в бою смерть становилась болезненной и зачастую долгой и постыдной.

Офицер выскочил вслед за сотоварищами на землю. Вокруг следовали близкие частые разрывы. Это именно по ним, по их штабу, работали из миномётов. Шаховской профессионально, в силу привычки и обязанностей, быстро начал осматривать местность и оценивать картину этой кишащей огнями реальности. Её нужно запечатлеть побольше и поточнее, а мозг уже сам отработает информацию.

На всё это ему хватило нескольких стремительных секунд обзора. Он впился глазами в окружающую панораму горных вершин, мельтешащих вспышками выстрелов. Огненные стремительные стрелы трассирующих пуль резали чёрную ткань небосвода, летя навстречу друг другу: с гор на ротный опорный пункт, и с него по горам. И во всей той опасной трескотне на момент её начала было больше хаоса и бестолковой пальбы, чем организованного системного огня.

Взрывы не умолкали и приближались к летучке. Пока Шаховской оценивал ситуацию, откуда-то со стороны и как будто издалека стали проявляться голоса комбата, зампотеха, Таси. Они кричали ему, но он напряженно всматривался в картину боя: «Лёха, ложись! Падай! Да падай же!» Громко прорвался голос Таси: «Лёшка, сюда!», и он почувствовал чей-то резкий рывок за руку.

Шаховской потерял равновесие и свалился на кого-то. Он упал в некое подобие окопчика, которое за полчаса – час успел выкопать водитель летучки. Это был совсем условный окопчик. Скорее это неширокая продолговатая ямка, глубиной на штык лопаты, у которой вдоль неё был насыпан бруствер высотой сантиметров двадцать.

Вот в этом подобии окопчика, спрятав голову за бруствером, и укрывались все разом: трое офицеров, Тася и водитель летучки. Только в тех обстоятельствах непонятным образом, но все там уместились. Кого-то потряхивало дрожью. Шаховской на ощупь понял, что рядом, чуть под ним снизу, находилась Тася. Рывком сняв с себя бронник, накинул на лежащих людей, стараясь главным образом прикрыть женщину. Затем, приподняв голову над бруствером, продолжил изучать обстановку, решая, как отразить эту атаку душманов.

 Огонь из миномётов по их позиции несколько поутих и сместился.

– Что ж арта не стреляет? – спросил зампотех высоким голосом, слегка дрожащим и заикающимся от напряжения.

– Не камикадзе, под таким огнём к орудиям не встать, – глухо ответил комбат.

После незначительной паузы совсем рядом раздался особо сильный взрыв. Жахнуло очень громко и основательно. Задрожала плотная, каменистая твердыня под ними. На людей полетели комья земли, мелкие камни, песок. Тася невольно вскрикнула.

Зампотех подрагивающим от естественного испуга голосом взволнованно спросил:

– Тася, задело? Ты ранена?

– Испугалась чуточку, – глубоко вздохнув и подавляя внутренним усилием свой страх, ответила Тася. Произносить слова ей оказалось крайне непросто, и приходилось буквально выдавливать их из себя.

– Нам бы «крокодилов» сейчас, – процедил сквозь зубы комбат, не особо на что-то надеясь.

– Вызову! – моментально принял решение и среагировал Шаховской.

За несколько долгих минут огонь седьмой роты приобрёл осмысленный характер. Вместо остервенелой пальбы очереди стали короткими и явно прицельными, потому что расчерчивали своими трассами не по всему чёрному небосводу, а летели короткими порциями по верхушкам гор, где укрывались душары. Значит, бойцы успели сориентироваться, взять себя в руки, а офицеры выявили угрозы и дают грамотное целеуказание. То есть все уже просто выполняли свою смертельно опасную, но привычную работу. А уверенная стрельба и точные попадания действовали буквально как бальзам на душу… И это радовало.