Нравится ли ей этот мужчина, Витольд? Скорее да. Она испытывает легкое сожаление, что никогда больше его не увидит. Ей по душе его осанка, его гордая поза, когда он сидит. Его предупредительность, серьезность, с которой он ее слушает. «Женщина, задающая глубокомысленные вопросы»: ей по душе, что он это заметил. Также Беатрис забавляет его английский с безукоризненной грамматикой и идиомами невпопад. Что ей не нравится? Много чего. Особенно его зубные протезы, слишком белоснежные и сияющие, слишком ненатуральные.

Этой ночью она отлично выспалась. Утром погружается в привычную рутину. Она обещает себе, что найдет время послушать компакт-диск, но потом забывает.

Спустя несколько месяцев приходит мейл. Где он взял ее адрес? «Достопочтенная госпожа, я даю мастер-классы в Жироне, в консерватории Фелипе Педреля. Ваше гостеприимство не забыто. Могу ли я оказать вам ответное? Если вы приедете в Жирону, я с удовольствием отплачу вам за ваше радушие. Готов встретить вас на вокзале в любое время». И подпись: «Ваш друг Витольд с трудной фамилией».

Она отвечает ему: «Дорогой Витольд, друзья в Барселоне с удовольствием вспоминают ваш визит. Благодарю за любезное приглашение. К сожалению, занятость не позволит мне приехать в Жирону. Желаю вам успешно провести мастер-классы. Беатрис».

Она наводит справки. Человек с трудной фамилией не соврал: он дает мастер-классы в Жироне. Почему именно в Жироне? Он определенно не нуждается в деньгах.

Чем больше она думает о его возвращении в Каталонию, тем более странным оно ей кажется.

Она пишет ему второе письмо: «Почему вы здесь, Витольд? Пожалуйста, будьте честны со мною. У меня нет времени на красивые выдумки. Беатрис».

Она удаляет: «У меня нет времени на красивые выдумки» и отправляет мейл. У нее нет времени не только на выдумки, но и на околичности, игру слов, завуалированные намеки.

Ответ приходит сразу: «Я здесь ради вас. Я не забываю».

Весь день она размышляет об этом «ради вас». Что бы ни значили эти слова по-английски – или по-польски, который, вероятно, стоит за его английским, – что они значат на самом деле? Он здесь ради нее, как в пекарню заходишь ради того, чтобы купить хлеб? И как понимать его «здесь»? Что это ему дает, если его «здесь» означает Жирону, а ее «здесь» в Барселоне? Или он здесь ради нее, как человек в церкви ради Гос-пода?

В молодости она всегда следовала порывам. Доверяла своему сердцу. «Да», говорило ей сердце. Или «нет». Но (слава богу!) она уже не молода. Она стала мудрее, стала благоразумнее. Видит вещи такими, как они есть.

И что же она видит в поляке? Мужчину на закате карьеры, вынужденного в силу обстоятельств – возможно, финансовых – взяться за работу, согласиться на которую в иные времена он счел бы ниже своего достоинства (консерватория Фелипе Педреля – не самое престижное учебное заведение), мужчину, который, оказавшись в одиночестве в чужом городе, решает затеять интрижку с женщиной, случайно встретившейся ему на пути. Если она согласится, что́ это говорит о ней? Или даже так: что́ это говорит о ней, если этот мужчина считает, что она способна согласиться?

Кроме мужа, у нее не было серьезных отношений. Однако Беатрис годами выслушивала признания и откровения подруг. Она также не обольщалась насчет того, как обычно ведут себя мужчины ее круга. Из своих наблюдений она не вынесла ни большого уважения к мужчинам с их потребностями, ни желания, чтобы волна мужской страсти захлестнула ее с головой.

Беатрис никогда не любила путешествовать. Муж считает ее нелюбопытной. Он ошибается. Она любопытна, даже очень. Но ее интересует не широкий мир и не секс. Так куда же направлено ее любопытство? Ей любопытна она сама. Любопытно, почему, несмотря ни на что, мысль о поездке в Жирону щекочет воображение и вызывает улыбку.

Она без труда находит дорогу к консерватории – безликому зданию в старой части города. Коридоры пусты (середина дня). Следуя за знакомой мелодией, она открывает дверь с табличкой «Зал № 1» и оказывается в конце небольшого концертного зала. У рояля на сцене поляк и какой-то юноша. Она бесшумно опускается на сиденье. Студенты числом около тридцати, составляющие аудиторию, не обращают на нее никакого внимания.

Прорабатывается медленная часть второго фортепианного концерта Рахманинова. Юноша исполняет жалобную и тягучую вступительную мелодию. Поляк кладет ему руку на плечо.

– Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-а, – пропевает он, вытягивая последнее «ля». – No demasiado legato[4].

Юноша начинает снова, стараясь не увлекаться legato.

В широких брюках и рубашке с расстегнутым воротом поляк выглядит более расслабленным, чем ей запомнилось. «Отлично. Надо же, выучил несколько слов по-испански!» Хотя, чтобы преподавать музыку, много слов не надо. Sì. No[5].

Она еще не слышала, как он поет. Голос у него неожиданно низкий, текучий, словно темный поток.

Однако в этой сцене ее занимает не музыка, а драма. Поскольку эти двое на сцене, поскольку в зале сидят зрители, учителю и ученику волей-неволей приходится играть роли. Как юноша относится к советам, с которыми, возможно, не согласен (вероятно, legato ближе его сердцу)? Принимает он точку зрения учителя или бунтует? Или делает вид, что принимает, но внутренне бунтует, обещая себе, что потом, уже без поляка, вернется к первоначальному замыслу? А что поляк? Играет он роль деспота или по-отечески мягкого наставника?

Поляк наклоняется и исполняет прерывистые начальные аккорды. Поет голосом кларнета: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-а». Затем вступает правая рука, и Беатрис немедленно слышит разницу. Меньше legato, меньше чувства, больше напряжения, подъема.

Юноша повторяет и на этот раз делает все правильно. Какой молодец. Схватывает на лету.

– Продолжайте, – кивает поляк.

Урок окончен, студенты расходятся. Она остается в глубине зала. Поляк подходит к ней. Что он ей скажет?

Он берет ее за руку. Благодарит по-английски за то, что приехала. Выражает удовольствие, что снова ее видит. Хвалит ее платье. Его комплименты не нравятся Беатрис. Слишком гладкие, отрепетированные. Впрочем, скорее всего, это его английскому не хватает легкости. Возможно, в Польше он считается весьма обходительным господином.

Она тщательно подбирала одежду. Это значит – одета она строго.

– Мы можем поговорить? – спрашивает Беатрис.

Они гуляют по аллее вдоль реки. Стоит погожий осенний день. Падают листья, и все такое.

– Я снова спрошу, – говорит она, – почему вы здесь? Что забыли в Жироне?

– Приходится где-то быть. Нельзя находиться нигде. Это свойственно людям. Но нет, я здесь ради вас.

– Вы так говорите, но что означают ваши слова? Чего вы хотите от меня? Вы же пригласили меня не для того, чтобы я посетила ваш мастер-класс? Хотите, чтобы я с вами переспала? Тогда позвольте сказать сразу: на это не рассчитывайте.

– Не сердитесь, – говорит он. – Пожалуйста.

– Я не сержусь. Я раздражена. У меня нет времени на игры. Вы пригласили меня. Зачем?

Почему она сердится? Ей нужно от него что-то, что он отказывается ей дать?

– Дорогая госпожа, – говорит поляк, – помните поэта Данте Алигьери? За всю жизнь его Беатрис не обмолвилась с ним ни словом, но он любил ее до конца своих дней.

Дорогая госпожа!

– И поэтому я здесь – чтобы узнать, что вы намерены любить меня до конца своих дней?

– Мне не так уж много осталось, – говорит поляк.