– Как его полностью? – спросил я.

Капитан меня понял.

– Вадим Нефедович Тарасов. Родился в 1939 году на Брянщине. В сорок втором году прибыл в Свердловск с эшелоном эвакуированных детей. Родители, надо полагать, погибли.

– Вы считаете, что Тарасову можно доверять?

– Смотря что.

– А если действовать через Любу?

– Тогда можно. Очень он ее любит и ребенка…

– Какого ребенка?

– Был у нее первый… Ну, ошиблась она… Родилась девочка Маринка. Полтора года. К Вадиму привязалась девчонка так, что не оттащишь…

– Мне бы хотелось, Игорь Емельянович, съездить с вами к Любе, а затем к Тарасову.

– Что ж, можно. Только я человек служивый, договоритесь с начальством.

– С точки зрения дисциплины, Игорь Емельянович, вы позволили себе много, но с человеческой позиции все правильно. Закон писан для людей и во имя людей. Это у нас, к сожалению, до сих пор не все понимают. Быть может, пройдет не так уж много времени, и Вадим Тарасов станет уважаемым человеком в городе. Это будет ваша заслуга.

– Скажите, товарищ майор, вот вы хотите поехать к Любе Цветаевой, а не могли бы вы разъяснить мне вашу задачу?

Я посвятил капитана Трапезникова в свой план и договорился, что в шесть часов заеду за ним в уголовный розыск.

Ждать звонка из Верхнеславянска остался Лунев.

Ровно в шесть я подъехал на «газике» к уголовному розыску. Капитан сел в машину и дал адрес Машкову.

– Как думаете, капитан, мы застанем ее дома? – спросил я.

– Сегодня Люба оставит ребенка в яслях и с полшестого будет дома.

– Почему она оставит ребенка? Вы что, предупредили ее?

– Да. В обеденный перерыв я ездил на завод.

– Почему? – Я был удивлен.

– Считал, что имею на это моральное право. Кроме того, она должна была знать, что ребенка не следует брать домой.

Я внимательно посмотрел на Трапезникова: конечно, он был прав.

Люба нас встретила в новом английском костюме, причесанная, надушенная. Где-то она раздобыла фрукты и купила несколько банок сгущенного молока.

Заметив мой взгляд, она сказала.

– Вадим очень любит сгущенку, прямо так, на хлеб.

– Вот что, Люба, – я взял слоника, – мы эту вещицу захватим с собой.

Она молча кивнула.

– Я разговаривал с начальником об изменении меры пресечения, так или иначе завтра мы возьмем у него подписку о невыезе и привезем Тарасова в город. Вадим заедет к вам.

Мы ехали молча. Каждый из нас был погружен в свои мысли. Я обдумывал предстоящую встречу и не заметил, как Машков затормозил возле ворот. Люба осталась в машине, а мы миновали вахту, поднялись на второй этаж и вошли в следственную камеру, где нас уже ждал Тарасов. Он выглядел моложе своих лет, все-таки парню было тридцать. Его светлые волосы вились, непокорная прядь спадала на лоб. Темные, сросшиеся на переносье брови выгодно оттеняли ясные глаза. В нем было что-то озорное и самобытное. Одет он в модные узкие брюки, светлую, относительно чистую рубашку и куртку под замшу на «молнии». В верхнем кармане куртки явно дамский платок.

Поздоровались, сели за стол. Я предложил ему место напротив. Тарасов опустился на табурет.

– У меня к вам, Тарасов, серьезное дело, – начал я. – Опасный политический преступник скрывается в этих местах. Мы напали на его след, но хотелось бы ускорить ход событий. Вы должны помочь.

– Я? Вы, наверное, ошибаетесь… – Тарасов взглянул на капитана, словно ища поддержки.

– Посмотрите, Тарасов, на этого слоника. – Я вынул его из кармана и поставил на стол. – Вы помните, как он вам достался?

– Ну, помню… – Смущенный неожиданностью, глядя в пол, он продолжал: – Купил с рук на базаре… Старичок продавал с бородкой, в очках, на переносье перевязанные тряпицей… Такой… в брезентовом плаще и шляпе…

– Наружность вы, Тарасов, описали правильно, только он не продавал этого слоника. Я понимаю ход ваших мыслей: ну вот, думаете вы, еще одно старое дело и новый срок!

Тарасов взглянул на меня, и я понял, что защитная реакция в нем еще сильна.

– Этого слоника я купил на базаре с рук, – повторил он упрямо.

– Вы поможете нам выйти на этого старика?

Тарасов молчал. К лицу его прилила кровь, и на висках, нервно пульсируя, вздулись жилки.

– Я купил слоника на базаре! Скажите же ему, Игорь Емельянович!

– Вадим, ты врешь, – спокойно произнес Трапезников. – Помнишь, там, у Любы, ты говорил правду, я поверил тебе и сорок минут сидел на скамейке… Сейчас ты врешь.

Наступила пауза длительная и гнетущая.

– Ну как, как я могу вам помочь застукать пахана? – Но, спохватившись, поправился: – Старика.

– Завтра мы за тобой заедем, – сказал я. – Сначала ты расскажешь нам все, что тебе известно, затем отвезем тебя к Любе, поживешь у нее. Ты будешь ходить по городу в тех местах, где вы с ним встречались. Как только ты увидишь его…

– Нет! Ничего не было! Не было! Не было!..

– Вадим, без истерики! – перебил его Трапезников.

Тяжело, когда такой здоровый, сильный человек плачет. Трудно было и капитану, он подошел к Вадиму.

– Возьми себя в руки, а то разнюнился, как сморчок… Мы сейчас приведем к тебе Любу, она приехала с нами. Смотри, Вадька, будь с ней поласковей, и так ей горько…

Мы вернулись к газику.

Капитан помог Любе выйти из машины, подал ей пакет с передачей и проводил через вахту.

Мы сидели долго в полном молчании. Наконец капитан Трапезников не выдержал, вылез из «газика», сказав:

– Пройдусь немного… – и скрылся в подорожном ельнике.

Видимо чувствуя напряжение этого ожидания, преодолевая неловкость, Машков спросил:

– Это жена его?

– Да, жена, – ответил я.

– Ничего из себя, видная… – сказал Машков, и снова наступило молчание.

Где-то из-за решетки жидкий и хриплый тенорок затянул песню.

Наконец вернулся Трапезников, неся в фуражке десяток грибов с аккуратно обрезанными ножками.

– Глядите, Федор Степанович, – сказал он, высыпая из фуражки на сиденье грибы, – какие ядреные рыжики! Глядите! – Он выбрал гриб покрупнее и поднес его ближе. – А пахнут как! – Он шумно втянул в себя воздух. – Сосной! Мхами! Можжевельником! Нет, что ни говорите, красивое дело – грибная охота!

В это время появилась Люба Цветаева, открыла дверцу машины, положила свой пакет меж сидений и сказала:

– Вадим завтра вас ждет.

– А передачу что же? – спросил Трапезников.

– А передачу? – повторила она. – Яблоки, сказал, отдай Маришке. А сгущенку отнеси домой, я завтра приеду – сожру банку! Так и сказал: «Сожру целую банку!..»

Я тщательно готовился к встрече с Вадимом Тарасовым, для меня он был первым свидетелем, который общался с Юсовым и мог опознать его по фотографии.

Раньше времени из Верхнеславянска звонил Гаев. Им удалось обнаружить еще трех свидетелей.

В минуту раздумья постучал в стенку Шагалов – вызывала Москва.

– Федор Степанович! – Я сразу узнал голос полковника Каширина. – Здравствуй, старина! Сегодня авиа выслали тебе материалы, фотографии, списки руководства, описание интерьера. Кроме того, я послал тебе несколько книжек, они могут быть полезны. Будь осторожен. У тебя вопросы есть?

– Прошу ускорить ответ на наш запрос в Онеге!

– Записал. Все?

– Как будто все.

– Подумай.

– Сегодня мы направим запрос на проверку Черноусова по материалам трофейного архива СД. Очень прошу, Сергей Васильевич, ускорить.

– Все?

– Теперь все.

– Желаю удачи! Жму руку!

Полковник Шагалов слышал мой разговор с Кашириным.

– Вот увидите, Тарасов опознает Черноусова… – сказал он.

– Но может и не признать его ни в одном из предложенных снимков.

– Почему?

– Он видел Юсова в брезентовом плаще, шляпе и в очках, у нас же на фотографиях люди хоть и с бородой, но без верхней одежды и очков, кроме одного, я не знаю, кто это…