Необходимость исторического подхода к понятию социалистического реализма обуславливает, на наш взгляд, принцип анализа проблемы. Говоря коротко, мы попытаемся рассмотреть социалистический реализм не как «стиль», характеризуемый определенными формальными признаками, а как ведущую историческую тенденцию искусства нашей эпохи, как внутреннюю закономерность развития художественной культуры в эпоху пролетарских революций, в эпоху перехода от капитализма к коммунизму. Исходным пунктом для нас будет здесь гениальное сталинское определение метода советского искусства как метода социалистического реализма, раскрытое на Первом Всесоюзном съезде советских писателей А. А. Ждановым и А. М. Горьким.

Впервые самое понятие социалистического реализма было сформулировано в 1932 году И. В. Сталиным. Это замечательное определение, положившее конец всевозможным кривотолкам и извращениям, которые имели место в конце двадцатых — начале тридцатых годов в смысле определения метода советского искусства, отчетливо показало деятелям нашей художественной культуры основной смысл и направление их работы на пользу народа под руководством Коммунистической партии.

Каковы же были те конкретные исторические условия, в которых И. В. Сталин дал свое определение метода советского искусства как метода социалистического реализма?

Около 1930—1932 годов окончательно вырисовалась победа близкого народу реалистического искусства. Чувствуя шаткость своих идеологических позиций, формалисты в эти годы пытаются активизироваться. Организуется из осколков распавшихся формалистических группировок объединение «Октябрь». В Российской ассоциации пролетарских художников (РАПХ), куда вошло много художников-реалистов, верховодили формалисты и пробравшиеся в руководство ассоциации политические проходимцы, враги народа и партии. Но это оживление формализма отнюдь не было свидетельством его силы. Напротив того, оно было результатом его слабости. Формализм пытался дать последний бой побеждающему и крепнущему реализму.

Формирование нового метода искусства связано было с определенными трудностями, трудностями роста, поскольку богатство новых проблем, вставших перед искусством в эпоху социалистической реконструкции, разумеется, не могло быть освоено сразу, без определенного, хотя бы и краткого периода поисков, тем более, что к этому времени был уже накоплен большой художественный опыт в раскрытии нового в жизни Страны Советов, нуждавшийся в том, чтобы быть обобщенным.

Теоретическая мысль — искусствоведческая и критическая — резко отставала от этих важнейших задач. В ту пору она была еще в большой мере заражена, с одной стороны, эстетством, с другой — вульгарной социологией. Этим попытались воспользоваться воинствующие формалисты, которым немало помогали безграмотные путаники, ничего не понявшие в революционной сути учения марксизма-ленинизма. Рапховцы делали попытку увести советское искусство от решения конкретных жизненных задач в дебри мертвой схоластики; реальные потребности художественного развития затемнялись путаными абстрактными рассуждениями.

Естественно, что в среде художников в 1929—1931 годах разгорелись споры о методе: они были выражением насущных интересов нашего искусства, но критики РАПХ и «Октября» максимально запутали вопрос. Был выдвинут тезис о том, что методом советского искусства является «диалектический материализм». Подменяя конкретное требование о необходимости для художника овладения идейной сокровищницей марксизма-ленинизма, рапховские «теоретики» требовали, прибегая к грубо примитивной аналогии, создания «диалектико-материалистической формы», тем самым в сущности издеваясь над философией марксизма-ленинизма. Им удавалось иногда на время сбить с толку отдельных художников-реалистов. Так, художник П. Соколов-Скаля написал картину «Прорыв», в которой попытался в соответствии с требованиями «теоретиков» изобразить событие «во всех связях и опосредствованиях». В этой картине в центре написана мартеновская печь, около нее трудятся ударники в нарочито «динамических» позах (статичная форма объявлялась признаком «метафизического метода»), немного в стороне — рабочие, не охваченные ударничеством, еще дальше — лодыри, совсем близко к краю — специалист, собирающийся включиться в работу, и, наконец, у самой рамы в темноте — скрывающийся вредитель. Все фигуры изображены намеренно схематично, опять-таки в угоду «теоретикам», утверждавшим, что индивидуализация образа есть «признак буржуазного мышления». В результате получилась странная смесь наивной аллегории и наглядной диаграммы.

П. Соколов-Скаля. Прорыв (авария на керченской домне № 1).

Формалисты из кожи лезли, чтобы доказать, что их пустое и бессодержательное искусство и есть якобы творчество по законам диалектического материализма. Искусствовед И. Иоффе доказывал, например, что картины одного из самых заядлых формалистов-мистиков Филонова есть подлинное выражение «пролетарского мировоззрения», так как его искусство «динамично», изображает не «эмпирическую действительность», а ее «диалектическую суть» и т. д.

Вся эта чудовищная путаница, декларировавшаяся формалистами и их пособниками, усугублялась еще и тем, что консолидации советских художников, стремившихся честно служить своим искусством народу, бурному развитию искусства советского характера, препятствовали узкие, групповые рамки художественных организаций. Враги народа, пробравшиеся в РАПХ, сознательно раздували вражду между художниками, стараясь свести на нет плоды терпеливой работы партии по воспитанию и перевоспитанию мастеров искусств, они распределяли художников по определенным, надуманным политическим рубрикам, отыскивали у них «правые» и «левые» уклоны, стараясь всячески воспрепятствовать движению основной массы мастеров к реализму, к народу.

Коммунистическая партия резко осудила подобные попытки перенесения политических понятий на область искусства. В письме Билль-Белоцерковскому И. В. Сталин писал: «Правые» или «левые» — это люди, отклоняющиеся в ту или иную сторону от чисто партийной линии. Странно было бы поэтому применять эти понятия к такой непартийной и несравненно более широкой области, как художественная литература, театр и пр.». И далее: «... применять их в художественной литературе на нынешнем этапе её развития, где имеются все и всякие течения, вплоть до антисоветских и прямо контрреволюционных, — значит поставить вверх дном все понятия».

В свете этих партийных указаний нам ясно, какую вредную роль играло раздувание групповщины в тот период, когда основная масса художников, прочно встав на платформу советской власти, искала пути к новым высотам близкого народу искусства. Начиналась решительная борьба против антинародных формалистических тенденций, которые были еще очень живучи, хотя почва из-под ног формализма в основном была выбита вследствие ликвидации в СССР эксплуататорских классов, стремления которых могли питать и питали различные, враждебные интересам передового советского искусства направления.

В этих условиях необходимо было разрушить старые, ставшие тормозом организационные формы развития советского искусства и вооружить его ясным пониманием его идейно-творческого пути. Эти огромной важности задачи были осуществлены в 1932 году Коммунистической партией. 23 апреля 1932 года было издано постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Этим постановлением был положен конец групповщине, препятствовавшей дальнейшему развитию советского искусства. Постановлением объединялись в единый союз все художники, поддерживающие платформу советской власти и стремящиеся участвовать своим творчеством в социалистическом строительстве. Так определялась основная, жизненная программа советского искусства.

В том же 1932 году И. В. Сталин в беседе с писателями определил метод советского искусства как метод социалистического реализма.