Она любила углеводы больше, чем белки. За ужином она всегда съедала их первыми, а потом с каким-то безразличием ковыряла мясо. Она забывала расчёсываться, пока ее волосы не запутывались. Она ненавидела боевики и ужасы. Она говорила, что реальная жизнь и так достаточно ужасна, что если она собиралась сбежать из нее на какое-то время, то хотела бы убежать во что-то, что заставляло ее смеяться. Поэтому мы смотрели комедии. Она смеялась. А я смеялся над ее смехом.
Я бросил продукты в свою тележку, остановился в проходе с чипсами и схватил пакет с сырными завитками. Новый вид. Который, по-видимому, был превосходным. Всю свою жизнь я не задумывался на столько о закусках.
— Чувак, у тебя кровь на рукаве, — сказал знакомый голос, в котором звучало веселье.
Я обернулся и увидел, что там стоит Пейн, обняв мать за плечи одной рукой.
— Привет, дорогой, — тепло поприветствовала она меня, как всегда, полностью игнорируя тему крови. Как она всегда делала, — мне нужно пойти прикупить мясо для жарки на ужин. Пейн, детка, я догоню тебя у кассы.
И с этими словами она покатила свою тележку от нас.
— Ты не собирался позвонить и, блядь, сказать мне, что ты все еще жив? Когда ты имеешь дело с этим сукиным сыном?
Дерьмо. Да. Это было глупо.
— Извини, чувак. Я был занят.
При этих словах взгляд Пейна скользнул по моей тележке, и уголки его губ приподнялись. — Я это вижу. Она стоит всех тех неприятностей, в которые ты ввязываешься?
— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — уклонился я, не чувствуя, что готов признаться вслух кому-то другому, что у меня были не совсем профессиональные чувства к Алекс. Это было слишком рано. Я был не из тех парней, у которых возникают чувства по любому чертову поводу.
— Шот? — спросил он, и на его лице появилось жесткое выражение, как будто он готовился к худшему.
— Насколько я знаю, он все еще злит парней, которые его держат. Видел его один раз. Алекс передала ему нож. У него есть шанс.
— И…
— И я должен держать ее, пока она снова не понадобится ему.
— Как, черт возьми, ты вляпался в эту историю? — громко спросил он, заставив группу женщин в конце прохода подпрыгнуть и оглянуться. Пейн послал им убийственную улыбку, они покраснели и побрели прочь.
— Не знаю, чувак. Но я собираюсь вытащить нас всех из этого. Вытащить нас оттуда.
Пейн кивнул. — Тебе что-нибудь нужно…
— Я не собираюсь вовлекать тебя в это тоже. Достаточно того, что тебя вообще видели со мной.
— Просто говорю. Если наступит полный пиздец, у тебя есть я.
Пейна не было в моей жизни. На темной стороне. Он был в той части моей жизни, которая касалась выпивки, развлечений и сучек. Но он знал все о темной. Он делил со мной бутылку по ночам, когда кровь на моих руках не давала мне спать. Он помог мне спасти Шота от смерти, когда на него набросились в переулке.
Он совал голову в мои дела, но не совал в них руки.
Именно так я и хотел это оставить.
Для него. И его семьи.
Неважно, что за дерьмо произошло, неважно, что мне больше некуда было обратиться, он не влезал в мое дерьмо.
— Я знаю, чувак, — сказал я, потому что ему нужно было это услышать, — иди, позаботься о своей маме. Я должен вернуться и проверить, как там моя девочка.
Моя?
Моя?
Иисус Христос. Она не была моей.
Словно почувствовав мою внутреннюю борьбу, Пейн откинул голову назад и рассмеялся, звук заполнил магазин. — О, это забавно. Святое гребаное дерьмо. Я никогда не думал, что доживу до этого дня.
— Какого дня? — спросил я, чувствуя, как у меня сжимаются челюсти.
— Того дня, когда ты поймаешь себя на чувствах к какой-то цыпочке, — уточнил он, все еще посмеиваясь.
— Я не… — начал я, чертовски хорошо зная, что это так.
— О, оставь это, — сказал он, хлопнув меня по плечу, — я не говорил, что это плохо. Просто сказал, что никогда не думал, что доживу до этого дня. Иди за едой и возвращайся к своей женщине, — сказал он, направляясь к выходу из магазина.
— Она не моя женщина, — громко крикнул я в ответ.
— Продолжай пытаться убедить себя в этом, чувак, — сказал он, прежде чем исчезнуть.
Я вздохнул, закончив покупки и направляясь обратно к дому с более тяжелым чувством, чем, когда уходил. Не потому, что я не знал, что это правда. Я знал. Я не был дураком.
Я проводил много времени с женщинами. Большая часть этого времени обычно проводилась внутри них. А потом я исчезал. Обычно я не задерживался, чтобы познакомиться с ними поближе. И даже если бы я это делал… они никогда не интересовали меня.
А Алекс интересовала. Она была запутанной, темной и сложной. Но в то же время она была милой и забавной (хотя сама так не думала), умной и преданной.
Она не отшатнулась от моей темноты и не попыталась пролить в нее свет. Потому что она жила в тех же глубинах, что и я. Мы просто… понимали друг друга.
Мне было насрать, чем она дышит.
Я хотел убедиться, что она продолжит это делать.
Чего бы это ни стоило.
Чтобы я мог проводить с ней больше времени.
Я подъехал к дому, взял сумки и направился к двери.
— Алекс, открой, куколка. Руки заняты! — крикнул я, пиная дверь.
Но ответа не последовало.
Я сразу же почувствовал, как у меня внутри все сжалось, когда я бросил сумки на ступеньку и потянулся к ручке. И она повернулась в моей руке.
Она, блядь, повернулась у меня в руке.
Воздух покинул мои легкие, я потянулся за пистолетом и в то же время распахнул дверь.
— Алекс! — я позвал, входя. Ничего. Никаких признаков борьбы ни на кухне, ни в гостиной. Я направился в ванную. Потом в спальню.
И именно там я нашел ее одежду, перевернутую на полу рядом с кучей ее записных книжек. Сумки не было.
Ее сумки не было. Я вылетел обратно в гостиную, пытаясь придать этой информации смысл.
Мой взгляд упал на кофейный столик, чтобы найти там ее чашку с кофе, содержимое которой немного разлилось. Как будто она поставила ее в спешке.
Ее ноутбук исчез.
Ее сумка и ноутбук исчезли.
Мой пистолет опустился, чувство страха сменилось острым приливом ужаса и беспокойства.
Затем я оглянулся на стол и обнаружил там свой ноутбук, сверху был сложен листок бумаги с моим именем, нацарапанным на нем.
Именно тогда я понял.
Наверняка знал.
Все кусочки встали на свои места, и головоломка склеилась воедино.
Она ушла.
Но ее не похитили.
Нет.
Она бросила меня.
— Блядь! — крикнул я, бросая пистолет на диван и потянувшись за запиской. Какая-то часть меня не хотела это читать. Не хотела знать, что там написано. Что это могло значить, что она ждала, когда я оставлю ее в первый раз, чтобы она могла ускользнуть? Таков был план с самого начала? Она просто, блядь, использовала меня? Позволила мне использовать ее тело, чтобы у меня не возникло подозрений? Значит, я все это время не знал, что она собирается сбежать?
Чертовски глупо с моей стороны.
Я был лучше.
Я с рычанием открыл записку.
«Брейкер,
Во-первых, я сожалею о сердечном приступе. Я знаю, что вернуться и найти дом пустым, должно быть, было отстойно. Но ничего не поделаешь. Я клянусь. Это к лучшему. Ты не сможешь защищать меня и Шотера одновременно. Это невозможно. Тебе всегда придется выбирать. Ты же знаешь это. Лекс ни за что не позволил бы тебе заполучить нас обоих. Он так не работает. Тебе нужно выбрать Шота.
Поэтому я делаю этот простой выбор для тебя.
Я получила ответ на пост. Кто-то другой берется за это. Может быть, это даже будет сделано до того, как тебе придется беспокоиться о возвращении Лекса. Я не знаю. Я не посвящена в этот план. Все, что я знаю, это то, что с этим разбираются, и мне сказали, что мне нужно уйти.
Это не был какой-то гениальный план, который я замышляла.
Это то, что мне велели сделать.
Но даже ты должен понять, что это единственный выход.