— Эстер! — вскричал он изумленно, обратив крутой нос и острый взгляд к двери. — Ты ли это?

Молодая женщина была в гладком темно-сером английском костюме и белой блузке, на маленьких ножках красовались желтые юфтевые туфельки, на руках — серые перчатки, на светлой серебристой головке — миниатюрная серая бархатная шляпка: это была сама элегантность, изысканная, подчеркнуто сдержанная. Свежее, без косметики, круглое лицо казалось девичьим, едва тронутым женским познанием. Губы не были напомажены, два небольших резца во рту чуть-чуть расходились в стороны, словно красота этого правильного лица оставляла место и очарованию неправильности. Игнац пожирал ее глазами. — Ты красивее, чем когда-либо, — пробормотал он, склоняясь к руке Эстер.

Она промолчала, то застегивая, то расстегивая перчатку. Игнац еще раз взглянул на ее визитную карточку. — Эстер Карикаш… Что это?

— Моя девичья фамилия.

— Ты развелась с Шике? — недоуменно спросил Игнац.

Эстер подняла на него холодные, синие, как море, глаза. — Нет, не развелась.

— И при этом пользуешься девичьей фамилией?

— Почему вы со мной на «ты»? — спросила Эстер.

Игнац на мгновенье смутился. — Ты тоже говори мне «ты»! — вспыхнув, предложил он.

— Говорить «ты»? — певуче протянула Эстер. — Нет желания.

Она села в кресло возле стола, юфтевые туфельки плотно прижались друг к дружке, руки покойно легли на колени. Игнац, широко расставив ноги, высился над нею в воинственной позе мужчины, собравшегося завоевывать и покорять.

Но холодный взор Эстер был недоуменно отстраняющим, и напряженные колени мужчины вдруг словно обмякли, ноги сошлись вместе. — Очаровательно! — пробормотал Игнац; его уши пылали. — Как это вы говорите? «Нет жалания!» Давно же я не слышал этого! Очаровательно!

Так как Эстер по-прежнему молчала, а ее чистый лоб как бы светился легкой насмешкой, Игнац вспомнил вдруг почему-то свои ноги и безобразно отросший за последние годы животик, несмотря на занятия теннисом по утрам… да, он уже несколько лет не видел Эстер. Игнац отошел от нее и устало опустился в свое кресло. — Чему вы смеетесь? — спросил он.

Эстер улыбалась, показывая ему свои мелкие зубки. — Скажите, вы очень сильный человек?

Игнац тоже ответил ей улыбкой. — Сильный?

— Я имею в виду здесь, в министерстве? Влиятельный ли?

— Чем могу быть вам полезен? — осведомился Игнац, мужское тщеславие которого сразу же приободрилось, едва она упомянула о его влиятельности. Власть, как и дающие ее деньги, восполняет ушедшую молодость, силу, радости жизни, разглаживает волшебными пальчиками морщины на мужском челе, убирает с глаз округляющийся животик, закрывает лысину густой шевелюрой. Она придает уверенность в себе и самым наличием своим завораживает равно женщин и мужчин. — Чем могу быть вам полезен? — спросил Игнац и опять метнул на замкнутое лицо Эстер победительный взгляд.

— Зенон попал в беду, — сказала она просто.

— Кто?

Эстер серьезно, без улыбки смотрела на Игнаца. — Зенон Фаркаш.

— И почему это вас интересует? — злорадно спросил Игнац.

Эстер не потупилась, все так же прямо смотрела ему в лицо.

— Вы знаете, что он мой любовник.

— Все еще?

— Навсегда, — просто ответила она.

Игнац отвел от лица Эстер наглый взгляд, светски любезно склонил голову. — Виноват!

— Ничего, — ответила Эстер тихо, как будто приняла всерьез небрежное извинение. — Можете ли вы помочь нам?

Игнац помолчал.

— Вы из-за него пытались тогда покончить с собой?

— Да, — сказала Эстер.

Игнац опять склонил голову. — Виноват. Увы, из-за меня вы этого не сделали. — Эстер едва заметно повела плечами, но от всевидящих глаз Игнаца ее презрительное движение не ускользнуло; кровь бросилась ему в голову. — Знаю, что я был для вас лишь прихотью, Эстер. Я подчинился своей судьбе, справился с этим. Но если бы вам когда-нибудь пришло в голову…

— Можете вы помочь нам? — спросила Эстер.

Но Игнац не покинул поле боя; к тому же он не любил, чтобы его прерывали. — Если бы вам когда-нибудь пришло в голову, — повторил он, искусно подрагивая голосом, — что один час интимности может вновь оживить прошлое, тогда подумайте о смиреннейшем вашем почитателе.

Эстер не улыбнулась. — Спасибо, Лаци, — сказала она, глядя на свои туфельки. — Я рада, что оставила приятные воспоминания… Отчего вы не женитесь?

— Я остался рабом вашим, — галантно улыбался Игнац.

Эстер продолжала смотреть на свои туфельки, и только по легкой дрожи паутинок-волос на молочно-белых висках можно было догадаться, что она тихонько смеется про себя. — Ну, будьте же покорны мне, если так! — сказала она очень ласково, и в голосе слышалась улыбка. — Помогите нам!

— Как?

— Профессор Фаркаш был у меня сегодня, чуть не на рассвете, — сказала Эстер и, подняв голову, открыто встретилась глазами с Игнацем. — За восемнадцать лет он сегодня впервые вошел в мой дом.

— И как отнесся к этому ваш муж? — бесстыдно спросил Игнац.

— Разумеется, Зенон не знает, что я сейчас у вас и прошу о помощи, — сказала Эстер, так естественно и уверенно переступая через грязный вопрос государственного секретаря, как в детстве, у себя дома, в степи, перепрыгивала босыми ножками через еще теплые, дышащие паром коровьи лепешки; Игнац смотрел на нее с невольным уважением. — И он никогда не должен узнать об этом! Вы обещаете?

— Извольте, — ответил Игнац. — Но почему профессор Фаркаш посетил вас?

Эстер улыбнулась.

— Вообразите, в университете над ним собираются учинить какое-то судилище! За богохульство.

— Знаю, — раздраженно прервал ее Игнац. — Насколько мне известно, завтра.

Эстер опять улыбнулась. — Завтра.

— Ну-с?..

— И не совестно вам всем? — спросила Эстер, и ее прелестное, по-девичьи округлое лицо стало еще моложе от сдерживаемого смеха. — Взрослые люди играют в такие глупенькие игры!

Игнац собрался было отмахнуться от наивной женской болтовни, ответив снисходительно и успокаивающе, словно ребенку, но слова на полдороге застряли у него в горле: на мгновение в нем забрезжила ошеломительная догадка, что Эстер, может быть, права. Ее лицо было так естественно и просто, взгляд так ясен, а стройный стан так уверенно крепок, как будто ей известны были ответы на все вопросы бытия — от рождения и до самой смерти. Ответы молодости? Женской мудрости? Но тогда почему она не может разобраться в своих собственных делах?

— Если память мне не изменяет, скандал разгорелся из-за статьи вашего супруга, — коварно напомнил ей государственный секретарь.

На этот раз Эстер не уклонилась. — Если бы я не оказалась тогда в больнице, статья не появилась бы.

Игнац наклонился вперед, глубоко заглянул ей в глава. — Скажите мне откровенно, Эстер, как вы можете в течение восемнадцати лет делить себя между двумя мужчинами?

Эстер опустила веки. — Что корова, что баба, свое возьмет…

— Поэтому?

— Я же не спрашиваю вас, — проговорила Эстер, — как вы можете делить себя между пятьюдесятью женщинами.

В душе Игнаца под мужским самодовольством вдруг словно бы вскочил маленький прыщик, причиняя слабую боль. — Скверно, — признался он против воли. Эстер кивнула. — Догадываюсь. И когда-нибудь поплатитесь за это, да и я тоже. — Голос ее внезапно опять налился сладкой вкрадчивостью. — Но вы еще молоды, вам еще можно вернуться на праведный путь. Женитесь на красивой работящей девушке и поучитесь любить!

— Почему вы не разойдетесь с мужем, если любите Фаркаша? — спросил Игнац.

Эстер покачала головой. — Я нужна ему, — сказала она тихо. — Он очень больной человек, я не могу его покинуть.

— А Фаркаша?

— Никогда!

— Ему вы тоже нужны?

— Да, — сказала Эстер. — А он нужен мне! Вы можете помочь нам?

— Как и в чем? — хмуро спросил Игнац.

— Сегодня утром, — певучим своим говорком стала рассказывать Эстер, — когда я была еще в постели, вдруг является Зенон и объявляет, что завтра над ним собираются устроить судилище и, если это произойдет, он тут же бросает университет и уезжает за границу.