Балинт, нахмурясь, смотрел прямо перед собой.

— А получил ты их, — продолжал инспектор как ни в чем не бывало, — от студентки университета по имени Юлия Надь. Так?

Балинт побелел.

— Я еще много кой-чего знаю, — дружелюбно сообщил «тиролец». — Вообще-то полиция в твоем признании уже не нуждается, мы знаем по этому делу все. И я вожусь с тобой, сынок, только потому, что жалею тебя и хочу помочь, то есть облегчить твое положение. Признаешь, что получил листовки от Юлии Надь?

Балинт молчал.

— Можешь говорить спокойно, — весело пророкотал инспектор, — Юлия Надь уже призналась.

— Что? — воскликнул Балинт. И не успел произнести этого единственного слова, как уже знал, что совершил непоправимую ошибку. Он отпустил подлокотники, в которые вцепился так же судорожно, как накануне.

— Ах-ха, — возликовал инспектор. — Словом, признаешь, что знаком с Юлией Надь?

Так как Балинт не ответил, инспектор тяжело вздохнул.

— И какой же ты завзятый упрямый стервец, — сказал он. — Ты все еще не понял, что запираться нет смысла, ты только усугубляешь свое положение… Ну, знаешь Юлию Надь?

— Знаю, — выдавил Балинт.

— От нее получил листовки?

— Не от нее.

Инспектор стукнул кулаком по столу.

— Врешь!

— Не вру, господин инспектор.

— Да как же, к дьяволу в кишки, не врешь! — недовольно, зевая, проворчал «тиролец», — К тому же глупо врешь, без смысла и пользы. А твоего крестного я все равно не выпущу, пока не получу от тебя полного, исчерпывающего признания. Откуда ты знаешь Юлию Надь?

Балинт уставился в стену перед собой.

— Отвечай!

За дверью опять стало оживленно, по коридору все время проходили люди, однажды отчетливо донеслось, как кто-то у самой двери, невидимо отдавая честь, громко щелкнул каблуками.

— Откуда ты знаешь Юлию Надь? — повторил инспектор. — Ну, давай, давай сынок, времени у меня мало, да и терпение на исходе. Откуда ты знаешь Юлию Надь, которая с восемнадцатого января тысяча девятьсот тридцать третьего года до ареста проживала у Лайоша Рафаэля, резчика по камню, на проспекте Ваци, в пяти минутах ходьбы от Нейзелей?

— Видел ее однажды у Рафаэлей, — признался Балинт.

— Ты часто ходил к ним?

— Часто.

— Там и получил от нее листовки?

— Я не от нее получил, — сказал Балинт.

Инспектор покачал головой. Отпер ключом ящик письменного стола, вынул увесистый том по химии, раскрыл книгу на титульном листе и показал Балинту. В углу страницы лиловыми чернилами было написано: «Юлия Надь».

— Знакомая книжка? — спросил инспектор. — Мы нашли ее за шкафом вместе с листовками, и еще одну, в которой была вложена фотография. Эта книга?

— Она, — сказал Балинт.

Инспектор подержал у Балинта перед глазами фотографию.

— Эта фотография была в книге?

— Эта.

— Кто этот человек?

— Его милость Зенон Фаркаш.

— Кто он такой?

— Профессор в университете, — сказал Балинт. — Летом живет в Киштарче, а я его потому знаю, что мать у них дворничихой служит.

Инспектор записывал.

— Ты вложил фотографию в книгу?

— Не я, — сказал Балинт.

— А кто?

— Не знаю, — сказал Балинт. — Она уже была в книге.

— Когда?

На лице Балинта проступил пот.

— Господин инспектор, — сказал он, — эти книги и листовки я нашел на квартире у Рафаэлей и унес их, чтоб им беды какой не вышло, Юлишка Рафаэль моя невеста.

— Знаю, сынок, — бесстрастно сказал инспектор. — Все это и вчера мог бы рассказать.

Балинт пристыженно покраснел: инспектор был прав. Напрасно он целый день мучился, гроша ломаного не стоит все его геройство! Уверенность в себе вдруг пошатнулась, он чувствовал себя смешным, как будто выступил против танка верхом на осле, в бумажном шлеме и с деревянным мечом. Ему удалось пока сохранить лишь одну-единственную позорно ничтожную тайну: то, что однажды он видел Юлию Надь у художника Минаровича.

— А ты нигде больше не встречался с Юлией Надь? — спросил инспектор.

— Нет, — сказал Балинт.

— У художника Минаровича не встречался с ней?

— Нет.

Инспектор кивнул. — А ведь мы там схватили эту особу.

— Но тогда меня там уже не было.

— Знаю, — сказал следователь. — По нашим данным, ты дней за десять до того переехал к крестному отцу. Профессор Фаркаш бывал у Минаровича?

— Не знаю, — раздраженно буркнул Балинт. — Мне гостей не представляли.

Следователь внимательно посмотрел ему в лицо, в водянистых глазах сверкнула мимолетная жаркая искра любопытства.

— Когда нашел листовки у Рафаэлей, почему не отнес прямо в полицию?

Балинт пожал плечами.

— Что за предприятие авторемонтная мастерская, где ты работаешь?

— Маленькое, — сказал Балинт. — Совсем маленькое.

— Ладно, сынок, — кивнул инспектор. Он достал из заднего кармана серебряный портсигар, закурил, выпустил дым через нос, протянул открытый портсигар Балинту. — Спасибо, — нетерпеливо сказал Балинт, — я не курю.

Инспектор ни с того ни с сего громко рассмеялся. — Я так и думал, — сказал он добродушно, — коммунисты не курят. Но поговорим о другом, сынок! Не хотел бы ты работать на большом заводе?

Балинт, который все это время сидел не шевелясь, словно боялся, как бы тело невзначай не выдало того, что скрывал он в сердце, сейчас невольно наклонился вперед и устремил глаза в лицо следователя. Оно выражало высшую степень отвратительной доброжелательности, даже крупные капли пота доброжелательно блестели на лице, словно лужи вокруг свинарника.

— Не хотел бы ты исправить, сынок, то, в чем провинился перед законом? — спросил он. — Отвечай!

— Хотел бы, — сказал Балинт, внезапно бледнея.

Инспектор сверкнул большими желтыми зубами. — Ах-ха, — бормотнул он. — Я ведь знаю, что в общем и целом ты паренек порядочный. Может, тебе даже простят эту тяжкую ошибку, какую ты сейчас совершил, ежели в будущем станешь вести себя как следует. Отвечай!

— Постараюсь, — сказал Балинт.

— Если, конечно, заслужишь мое доверие! — продолжал инспектор, впиваясь взглядом ему в глаза. — Отвечай!

Балинт молчал.

— Живей! — прикрикнул инспектор.

— А что мне надо будет делать? — спросил Балинт.

— Да, можно сказать, ничего… Устроим тебя на ВМ, познакомишься там с людьми и будешь иногда встречаться со мной в какой-нибудь корчме… выпьем по стаканчику пива, ты мне расскажешь, о чем говорят люди у вас, какое у рабочих настроение, не затесались ли среди них вредные элементы.

Балинт молчал.

— Ну? — бесстрастно спросил инспектор. — И деньжата будут, я уж позабочусь, чтобы ты на хорошую работу попал, где можно заработать. Ну?

Балинт глотнул. — Не сердитесь, господин инспектор, но этого я не могу.

— Ах-ха, — крякнул «тиролец». — И почему же?

— У меня память никудышная, — сказал Балинт. — Я через час забываю все, что мне говорят, потому и в ремесле никак не продвигаюсь.

— Вот оно что? — спросил инспектор, облокотившись о стол. — Ну-ну, рассказывай дальше!

— Про что?

— Давай, давай… Вот эту интересную штуку про твою память.

Балинт отщепил пальцы от подлокотников, которые уже начали потрескивать. — В цеху, если меня куда посылают, все поручения записывают на бумажку, не то я половину позабуду. Как-то подмастерье у нас был, по фамилии Славик, он послал меня на проспект Липота за колбасой, а я по дороге забыл, в какую лавку, так он меня чуть не убил.

— Как бил, помнишь?

— Это помню, — сказал Балинт.

Инспектор приподнялся над столом и с такой силой ударил Балинта в лицо, что тот свалился со стула и во весь рост растянулся на полу. Его стул тоже упал. — Как били тебя, помнишь, подлюга, а? — прорычал инспектор с искаженным злобой лицом. — А ну, вставай да пошли, уж я соберу тебе кое-что на намять!

Балинт молча поднялся на ноги и последовал за инспектором. Они долго шли по бесконечным, то и дело пересекающимся коридорам.