Этот распространенный тип невротического поведения подробно рассмотрел в своей книге «Духовные письма» философ Джузеппе Ренси:

Это своего рода книжное донжуанство, и к человеку, страдающему им, вполне можно было бы применить в качестве эпитета неологизм, придуманный итальянским издателем Ванни Шейвиллером, – libridinoso, то есть «книгоблудник». Возможно, так и следует назвать общество подобных людей – «Анонимные книгоблудники». Вот только, надо заметить, сладострастие – наименьший из присущих нам, книгочеям, грехов.

Вам стоит почитать книгу Луи Бойю-Мерме «О библиомании» (1761 г.), чтобы узнать, что одержимый этой страстью с одинаковым успехом предается и всем прочим смертным грехам. Такой человек не только склонен к унынию («он буквально живет в лавках книготорговцев и таскается из одной в другую в компании своей тоски»), он алчен и «неустанно преумножает свои богатства, но не пользуется ими», исполнен гордыни (заставленные полки для него как «триумфальные арки, которые библиоман возводит, чтобы прославить свое нелепое тщеславие»), не избежал чревоугодия, так как «попробовал на вкус все существующие доктрины», но в то же время «крайне дурно питается и скорее истощает свои силы, нежели укрепляет их». Я бы добавил к этому зависть к библиотеке соседа – она, как водится, лучше, богаче, как и трава у него на лужайке перед домом, естественно, всегда зеленее. А еще – гнев, способный подтолкнуть к убийству другого человека, если тот вовремя не вернет одолженную книгу. Семь из семи.

Но мы легко отпускаем сами себе все семь грехов: неслучайно чтение – это вредная привычка, не несущая за собой никаких последствий. Книжный мир – особая территория, где не действуют законы обычного мира, поэтому привычки и склонности, которые в любой другой сфере показались бы нам симптомами невроза, неконтролируемыми навязчивыми желаниями, жуткими извращениями, волшебным образом превращаются там в повод для гордости, в милые заскоки, выражение почтения и преданности самой чистой разновидности любви – любви к культуре. Вспомните хотя бы этот знаменитый запах бумаги, которым упиваются тоскующие по прошлому книголюбы: они надеются таким образом победить постепенно сходящие на нет чувственные ощущения от встречи со словом на электронном носителе. Человеку, который за ужином втайне признается нам, что приходит в восторг от запаха старинных книг, мы скорее всего ответим понимающей улыбкой, но если же этот самый человек – с такой же прямотой – сообщит нам, что сходит с ума от запаха ношеного белья, мы в ответ лишь ошарашено вытаращим глаза.

И все же нельзя отрицать, что в обоих случаях мы имеем дело с тем, что Фрейд называл Riechlust, то есть «наслаждение от обоняния». Некоторые запахи преодолевают барьер вытеснения, столь необходимого для жизни в цивилизованном обществе, и возвращают фетишиста в потерянный рай, находящийся за границами чистоты и греха, в сад наслаждений, которые ныне принято порицать. Но даже если оставить в стороне Фрейда, так ли далек Бодлер, который погружается в «отягченный волною истомы» аромат женских волос, пока его «опьяненный дух» пьет «запах муска, кокоса и жаркой смолы», а больное сердце желает вернуться «в колыхание нег, в благовонный покой»[7], от библиофила, обнюхивающего страницы старинного издания – вплоть до того, что его начинают одолевать призраки, восставшие из книжного алькова?

Итак, мы определились, что обыкновенный читатель – на деле обыкновеннейший человек с неврозом. Осталось понять, с какой стати я принялся взимать с него арендную плату за проживание в воздушном замке. Фрейд предполагал, что психоанализом могут заниматься не только врачи, однако, ему явно не приходило в голову, что за него, вероятно, возьмутся не только психоаналитики. Когда его ученика Теодора Рейка обвинили в том, что он незаконно проводит психоаналитические сессии, так как лечит пациентов, хотя сам закончил философский факультет, учитель встал на его защиту. В моем же случае Фрейд бы первым вызывал полицию – даже не сомневайтесь в этом. Я могу похвастаться лишь тем, что незаконно, без необходимых документов, занимаюсь незаконной – нерегулируемой никакими правовыми актами – деятельностью, причем совершенно безнаказанно, – еще и надеясь, что два этих правонарушения не усугубят друг друга, а напротив, взаимно уничтожатся.

В 2016 году я начал вести на сайте газеты «Интернационале» раздел с письмами читателей и озаглавил его «Консультация книгопатолога». Моя идея состояла в том, чтобы таким образом распознать привычки, причуды, страхи и ритуалы, связанные с чтением книг, составить своего рода первые «Отчеты Кинси»[8], где бы говорилось о тайных аберрациях читателей. После того, как я изучил триста клинических случаев и сам получил столько же приступов ипохондрии, мне, горе-аналитику, стало ясно, что я точно такой же невротичный человек, как и они, а вовсе не авторитетный специалист. Я чувствовал себя прямо как доктор Фассбендер из фильма «Что нового, киска?», то есть Питер Селлерс в жутком парике и с невыносимым немецким акцентом, который заверяет пациента: «Я использую всевозможные нетрадиционные методы». Из ящика с психологическими инструментами я готов извлечь самые разнообразные приборы и теории – более или менее благородные, устаревшие, взбалмошные, непоследовательные, противоречащие одна другой, – лишь бы они позволили мне высказать то или иное предположение о глубинных механизмах, от которых зависит чувство радости и огорчения, возникающее при чтении.

И чтобы вы сразу поняли, насколько я беспринципный человек, признаюсь, что свою книгу я начал с проявления читательской клептомании: заголовок для вступления я украл из книги Чезаре Музатти «Как лечить чужой невроз при помощи самоанализа». Первая глава этой книги называется (нарочно не придумаешь!) «Незаконное занятие врачебной деятельностью».

Спасибо, с вас пять центов.

Одеяльце малыша Линуса[9]и обрывки ткани

Первой моей игрушкой (по крайней мере, первой, которую я помню) стала книга «Бис-Бис и лесные обитатели»[11]. Это небольшое иллюстрированное издание квадратного формата, его авторы – некто Тилль и Магнус. Однако под загадочными скандинавскими именами, как выяснилось, на самом деле скрывались миланец и генуэзец – художник-иллюстратор Пьеро Вентура и детский писатель Джан Паоло Чезерани. Несколько лет назад, когда я весьма лениво и в мечтательном настроении разбирал чердак в доме родителей, эта книга вдруг обнаружилась в какой-то коробке с вещами. Семейство Бис-Бис сильно напоминает мне других персонажей – Барбапапа́, которые появились на свет во Франции несколькими годами ранее. Можно подумать, что все эти создания – представители одного большого рода, но относятся к разным ветвям генеалогического древа, и весьма конкретного. Я имею в виду грушу, так как ее плоды тоже вытянутые, округлые и имеют пышные бедра, прямо как у готтентотской Венеры. У семейства Бис-Бис был заклятый враг по имени Джакка, и если сами они отличались упитанностью, то он призрачное, неосязаемое существо: тень с вытаращенными глазами, завернутая в серый плащ, которая постоянно прячется то за кустами, то за стволом дерева. Его не так-то просто обнаружить на картинках и вытащить из укрытия, особенно если ты трехлетний ребенок. Именно в эту игру мы всегда играли с мамой: «Где Джакка?» – «Вот он!»