– Увы! Даже не верится, что два наших народа вели кровавую войну. – Оливье вздохнул и надолго замолчал.

– Но какая красота! Я, честно сказать, не ожидал, – произнес француз через пять минут, внимательно оглядев и Красную площадь, и все сооружения на ней. – А что это? – с удивлением спросил он, показывая на большое здание напротив Кремля.

– Здесь находится наш самый главный магазин – ГУМ. И если ты хочешь купить подарки своим родным и близким и сувениры друзьям, то лучшего места не найти.

– Это я оставлю напоследок. А это что? – Француз указал на круглое возвышение с каменной оградой напротив Спасской башни, рядом с памятником Минину и Пожарскому.

– Это – Лобное место. Это возвышение было построено специально, чтобы с него цари обращались к народу, а патриархи – к верующим в дни православных праздников. Около Лобного места в дни православных праздников останавливались крестные ходы, и с его вершины патриарх или высший архиерей осенял верующих крестным знамением и благословлял их. А в обычные дни с Лобного места царские дьяки оглашали самые важные указы – ведь люди в былые времена были неграмотные, и все воспринимали на слух. Здесь объявлялось об избрании патриарха, о начале войны и о подписании мира. Но у многих людей Лобное место ассоциируется с эшафотом – потому что прямо напротив него Петр I приказал казнить взбунтовавшихся стрельцов, а с Лобного места был зачитан указ о том, чтобы рубить им головы и вешать. Огромные виселицы, на которых вешали сразу по несколько человек, были установлены прямо напротив стен Кремля.

– В Париже это происходило на Гревской площади, прямо напротив Ратуши. Такая милая площадь – старинное, словно из сказки, здание Ратуши, в центре – огромный фонтан, заполненный водой, вокруг него сидят люди, что-то пьют и едят, весело смеются, а как подумаешь, что там происходило на протяжении веков – брр! Прямо мороз по коже!

Они пересекли Красную площадь, обогнули Арсенальную башню и Могилу Неизвестного Солдату, перед которой застыли в торжественном карауле строгие часовые, и спустились к Александровскому саду.

– Мое самое любимое место рядом с Кремлем, – обернулась к Оливье девушка. – Раньше здесь протекала река Неглинная, на берегах которой люди гуляли, а в ее чистой воде ловили рыбу. После победы над Наполеоном реку убрали под землю, в каменную трубу, а на освободившемся месте разбили сады. Здесь цветет больше тысячи роз, фантастически пахнут жасмин и сирень, цветущие липы. и ты дышишь их ароматом – и одновременно ароматом тысячелетней истории, которая пронизывает это место.

Они посидели на скамейке напротив Итальянского грота, полюбовались на фонтаны Александровского сада и подошли к величественному памятнику Александру I.

– Победив Наполеона, он стал самым могущественным человеком на земле. Правда, пережил он Бонапарта всего на три года. Хотя существует поверье, что император не умер, а, устав от государственных дел, инсценировал свою смерть, чтобы превратиться в старца Фёдора Кузьмича, который жил в Сибири простой и праведной жизнью, каждый день молился и совершал разные чудеса.

Оливье наклонился к Марине и посмотрел в ее лучистые глаза:

– Устала? Показывать достопримечательности – очень утомительная работа.

Марина Журавлева негромко рассмеялась:

– Есть немного…

– Можно мне тогда будет пригласить тебя в ресторан? Ты не сочтешь это неуместным?

Девушка покачала головой:

– Нет, ни в коем случае.

– Только у меня одна проблема… – Оливье Шарпантье наморщил лоб. – Я совершенно не знаю ваших московских ресторанов. Может, ты сама порекомендуешь мне, куда тебя отвести?

У Марины на языке вертелся «Кафе Пушкинъ», но она вовремя вспомнила, что туда ее водил Абросимов, директор фирмы «Фокус-Плюс».

– Недалеко есть хороший ресторан «Старая башня». Он, впрочем, не такой старый, как башни Кремля…

Оливье Шарпантье развел руками:

– Я полностью доверяю твоему выбору!

– Тогда пошли, это буквально в нескольких шагах.

В «Старой башне» играла негромкая музыка. Стены здесь были обшиты дубовыми панелями, на полу лежали толстые ковры, и сама атмосфера, казалось, говорила, что доступ сюда открыт только избранным. К потолку тянулись круглые стеклянные колонны-аквариумы, в них плавали экзотические рыбы.

Тщательно проштудировав меню, Марина сделала заказ.

– Это будет настоящая русская пища? – полюбопытствовал Шарпантье.

– Это будет комбинация, – улыбнулась девушка. – Из русского – блины с икрой на закуску и щи. А десерт предлагаю французский – крем-карамель.

Им принесли вина.

– Вино – отличное, хотя и итальянское, – попробовав, объявил Оливье Шарпантье. Он посмотрел на Марину: – После того, что ты испытала, получив от меня несколько бутылок бургундского, ты, наверное, еще не скоро сможешь вернуться к французским винам?

Девушка вспыхнула:

– Это точно.

– Извини. – Оливье накрыл ее руку своей ладонью. – Я не хотел тебя обидеть. Я понимаю, что тебе нелегко сейчас. Я сам когда-то именно так и начинал – практически с нуля. И мне потребовалось очень много времени и сил, чтобы раскрутиться. И удачи, кстати.

Марина отпила вина. Она словно пряталась за бокалом от глаз Шарпантье – ярко-синих, внимательных, устремленных на нее. Она улыбнулась через силу:

– Лучше расскажи о себе. – Ей хотелось сменить тему разговора.

– Боюсь, тебе будет неинтересно.

– Ты говорил, что тебе пришлось начать свой бизнес практически с нуля. Расскажи!

Он пожал плечами.

– Это было действительно так. Дело в том, что мне не хотелось просить помощи у отца. Совсем никакой. Хотелось всего добиться самому. Поэтому я… очень рано ушел из дома. И начал самостоятельную жизнь. А это было тяжело. Страшно тяжело. Приходилось полагаться только на свои силы – и больше ни на что. – Он вздохнул. – В конце концов, я выстоял. И доказал и себе, и окружающим, что что-то могу и сам, – признался он с довольной улыбкой.

– А твой отец… он мог помочь тебе?

Оливье Шарпантье улыбнулся:

– Он и сейчас может помочь мне. И не только мне. Он ежегодно выделяет один миллион евро на нужды бедных жителей развивающихся стран. У него в Африке – несколько подопечных деревень, он их, считай, и содержит. Так что с деньгами у него все в порядке… Да и с остальным – тоже.

Марина не удержалась от вопроса:

– Он что, какой-то влиятельный человек?

Оливье пожал плечами:

– Трудно одним словом ответить на этот вопрос. Мой отец – представитель старинного знатного рода. Наши предки упоминаются в хрониках Франции еще со времен первых Генрихов, когда они были виконтами де Шатоден и графами дю Перш. Всегда рядом с королями – пусть и не на очень высоких должностях. Зато прославились своей преданностью и честностью. Потом род несколько оскудел, во время революций и войн его члены лишились своих фамильных поместий, но слава и имя остались. А в современной Франции это ценится. Благодаря этому отца охотно вводят в состав правлений различных компаний и банков – отсюда его деньги. Считается, что его репутация положительно сказывается на репутации того банка или фирмы, в правлении которых он заседает.

Марина лукаво улыбнулась:

– Так что же ты не пошел по его пути?

– Просто не захотел. – Оливье Шарпантье пожал плечами. – По его пути идет мой старший брат. И сестра. Они оба – во всех смыслах «правильные», довольно-таки аристократичные… у них превосходные манеры, да и репутация – тоже. – Он ухмыльнулся. – Уж они-то точно никогда не были бунтарями. А мне… мне всегда хотелось испытать себя. Посмотреть, чего я на деле стою. – Он пожал плечами. – К тому же, если ты имеешь в виду возможность унаследовать от родителей их состояние и самому жить безбедно, то во Франции это практически недостижимо. Во-первых, родители никому ничего не отдают, пока живы. А поскольку средняя продолжительность жизни во Франции давно перевалила за восемьдесят, ты можешь себе представить, что это на самом деле означает. А во-вторых, наследство облагается непомерно высокими налогами, и значительная часть его бесследно исчезает. В общем, наследство – это мечта идиота. – Он снисходительно улыбнулся: – А я, как мне кажется, не идиот. Но самое главное – я хочу быть самостоятельным. Не независимым от всего, а именно самостоятельным. Мне это нравится. Я так и живу. – Он посмотрел на Марину, лукаво улыбнулся и подмигнул: – Мне кажется, тебе тоже нравится так жить.