– Это по работе… Что он сказал?

– Ничего, – мать пожала плечами, – просил его навестить, как сможешь. Но сказал, что это очень срочно. Ты куда, сынок? Разве до утра дела не подождут? Это из-за Гоши?

Я уже снова обувался и надевал куртку:

– Дело важное, мам, совсем забыл, надо в одно место смотаться. Ты не волнуйся, скоро буду!

– А ужинать?

– Я поел.

– Где это ты поел? – мать уперла руки в бока.

– В гостях, мам…

– И когда ж ты этих гостей к нам приведешь? – мать хитро прищурилась.

– Зачем?

– Со мной познакомить.

– Таких гостей, мам, с родителями не знакомят. Все. Дверь замкну. Тебе спокойной ночи, я ушел…

Я вышел на лестничную площадку, чувствуя спиной, как мама качает головой. Ничего. Переживет. Могут же у сына быть личные тайны. У реципиента, похоже, никогда не водилось. Но Андрей Петров уже давно не тот. Пора ей привыкнуть…

Общественный транспорт уже почти не ходил. До ресторана “Октябрь” пришлось добираться на такси, которое удачно тормознул на улице.

Швейцар при входе сразу узнал меня, не стал ни о чем спрашивать. Память на лица у него отменная, профессия такая. “Ряженый” учтиво распахнул передо мной дверь, на которой, как всегда по вечерам, болталась табличка: “Мест нет”.

Гоша сидел на своем месте. Глаза пьянее обычного, сразу видно, что прицел сбит. Чем-то расстроен. Меня позвал, значит, есть новости.

– Привет, Курсант, – не вставая с диванчика, Гоша протянул руку и одновременно кивнул своим гамадрилам. Те поспешили оставить нас вдвоем.

Гоша дождался, пока они отойдут подальше, и выставил на уже опустевший стол портфель из коричневой кожи. Щелкнул бляхой пряжки и, откинув клапан, запустил в него руку:

– Это мой человек нашел в квартире Зинченко.

Гоша выудил на стол… Видеокассеты. Вот блин, я надеялся, что там улики посерьезнее, и уже приготовился высказать ему претензии, мол, зачем их вытащили из квартиры, нам же их под протокол официально изымать потом надо будет, чтобы было чем доказывать, а тут видеокассеты. Я взял одну, на одной из них красовались голые тети похотливой и одновременно “гостеприимной” наружности с томными глазами и полуоткрытым ртом. Название фильма на немецком, “Josefine Mutzenbacher”, ясно говорило о содержимом.

Еще три кассеты с подобными шедеврами немецкого кинематографа.

– Знаешь, что это? – спросил Гоша.

Я решил не шокировать его своими познаниями в VHS-формате (первые домашние видеомагнитофоны в СССР еще не производились, лишь некоторым счастливчикам удавалось привезти из заграничных поездок иностранную технику) и недоуменно пожал плечами.

– Это называется видеокассеты, – нравоучительно пояснил катала. – С записями пикантных фильмов без перевода.

Голос у него при этом был уж очень знающий.

– Зачем ты их забрал из квартиры? Зинченко может понять, что у него кто-то был.

– Ты же сам говорил, что искать нужно что-то необычное. Тем более, домушник мой не понял, что это такое. И взял, так сказать, для образца. Не беспокойся, Зинченко не заметит пропажи. Такого добра у него полшкафа. Вряд ли он хватится пары-тройки видеокассет. Наш маньяк обожает порнуху. Теперь твой ход. Думай, как его прижать!

– Больше ничего не нашли интересного? – разочарованно проговорил я.

– Нет, а что, этого мало? – Гоша удивленно приподнял брови. – Да у него там целая порноиндустрия. Его же за жабры можно взять!

– Индустрия, это когда производство и продажа, а если для себя, то, по нынешним временам, аморалка и поганой метлой из партии. Только что нам это даст? Озлобится, насторожится и на дно заляжет. А нам доказательства нужны его причастности к убийствам, а не к просмотрам сомнительных фильмов.

– И что я тебе должен был найти? Трупы в шкафу?

– Кассеты я заберу. Если понадобится, будет чем надавить на Зинченко. Только это не преступление.

Гоша хлопнул по столу кулаком:

– Он же извращенец чертов! Это о многом говорит!

– В том-то и дело, – покачал я головой, – Что сексуального подтекста в убийствах не усматривается. Мотив убийцы нам не понятен.

– И откуда ты такой умный взялся? Умеешь настроение испортить. Принес мне домушник кассетки, я уже обрадовался. Вот он, наш извращенец, попался. А ты так все складно по полочкам разложил, что все мои цепочки прахом пошли.

Я промолчал, не знал Гоша, что в будущем таких “извращенцев” каждый второй будет. Это сейчас “клубничка” под запретом. В восьмидесятых, с расцветом видеомагнитофонов, охота начнется на потребителей такого контента. Свет будут вырубать в видеосалонах и врываться внутрь. Когда нет электричества – кассету не вытащить. Так сказать, с поличным попались. Не только эротика запрещена, но и фильмы вроде “Крестного отца”. Бред, конечно, но в нашей стране много бреда было. А сколько еще будет…

– Есть зацепка, – попытался успокоить я Гошу. – В машине Зинченко я волокна нашел, похожие, что по делу изъяты были. Жду результатов экспертизы.

– Ты только, как узнаешь, мне сразу сообщи… Ладно? – спесь с Гоши сошла, и глаза были, как у побитой собаки.

– Договорились, если пообещаешь не устраивать самоличные расправы.

Мы попрощались, и я поехал домой. Гоша любезно предоставил мне своего водителя с машиной. И машина была именно белой “Волгой” новой модели. Я присмотрелся к водителю – готов был уже в каждом видеть маньяка. Но улыбчивый старикан с брюшком и обвисшим, как у бульдога, лицом никак не походил на убийцу. Да и физически он не вывезет молодых и сильных девушек душить. От него бы те отбились.

Тут мне в голову закралась одна навязчивая мысль: “А может, кассетки это не папашки, а сынка?”. Надо будет как-то это выяснить. После поездки на природу Зинченко-младший к нам уже в друганы-товарищи записался. Хоть Лизка его и бортанула, нагло и опрометчиво променяла такого неотразимого и обаятельного стилягу в немецких кедах на быдловатого боксера, Женька на нее не обижался. Видно, не слишком она ему понравилась. Ему больше Сонька по душе пришлась. Но, на мое удивление, Сонька оказалась кремень. Не клюнула на заграничный прикид, карманы, полные рубликов, и новенькую “Волгу”. Либо изменилась она (хотя про горбатых пословицу никто не отменял), либо я в женщинах перестал разбираться. Золото от медяшки не отличал – как и положено юнцу.

Будильник дребезжал особенно мерзко и громко, будто его в пустое железное ведро уронили. Странный звук. Я открыл глаза. В моей комнате темень. Странно, что-то часы сбились и будят меня среди ночи. Сел на кровати и протер глаза – только тогда понял, что это был не будильник, а городской телефон.

Черт! Какого хрена среди ночи звонить? Нам и днем-то редко кто названивал. Трошкин или Быков иногда, и матери пара подруг. Но не за полночь же.

В голове мелькнула нехорошая мысль: что-то случилось скверное, раз ночью звонят. Я пошлепал к телефону.

– Алло, – пробурчал я и спросонья чуть не выдал: “Слушаю, Нагорный” – заученную фразу из прошлого, которую всегда говорил, когда поднимал трубку ночью, потому что знал, что сто процентов по работе домогаются.

– Петров, разбудил? Это дежурный Степанченко, у нас убийство. Девушка молодая, предположительно, задушена. Горохов распорядился поднять тебя и еще кое-кого из его группы. Так что собирайся и дуй в УВД.

– На чем я тебе приеду, на палочке верхом? Отправляй за мной машину, – снова я выдал фразу из прошлого. Теперь точно вслух.

– Ты что, Андрей? У нас на все управление две машины в ночь работают, сам как-нибудь давай.

– Ладно, ты мне скажи, где труп? Адрес.

– На Набережной в районе дома 54. Там, в рощице. Только что обнаружил мужик, что бессонницей страдает. Он с собакой пошел прогуляться. ППС там пока место оцепили, вас ждут.

– Понял, передай Горохову, что я сразу на место подъеду, один фиг такси вызывать, – я сбросил звонок и набрал номер такси.

Наскоро оделся, зажевал по пути пару пирожков с капустой, что мать вчера принесла от тети Клавы (принято раньше было соседей пирогами и булочками домашними угощать) и вышел на улицу. Из материной спальни ничего слышно не было, не разбудил, значит.