«Питается братскою кровью благодатная наша земля»

Глава 1

В Воронеже в казарму нагнали ребят с разных частей Западного военного округа. Многие из них с костылями, человек 50, – и я один из них. Нас называют «кавалеристами». По-любому, мы кавалеристы, ведь все мы, боевые ребята, получили ранения на СВО. А так называемых «геморройщиков» больше – это со всякими болезнями да болячками, которые они заработали ещё на гражданке. Среди них есть и легко раненные, которые ни в коем случае не хотят возвращаться на СВО. У геморройщиков разговор один и тот же, и он всегда сводится к вопросу «Как получить категорию: негоден?» У меня такое ощущение, что у них даже в мыслях нет выздороветь, вылечиться. Мне сложно курить рядом с ними, я всегда ухожу. Хотя, у каждого своя судьба. Если правду сказать, то толк от них за ленточкой будет небольшой, разве что в численности войск. Да, удивительный народ «геморройщики». Они похожи друг с другом характером, отношением к жизни, и получается, общая забота и дружба у них особая: пока ты нужен, ты закадычный друг, а как нечего с тебя взять, так ты им не интересен, и липнут к начальству как мухи, шутят, кружат вокруг них, пока от начальника что-то зависит, и как только он ничего не решает, буквально не замечают его. Мне кажется, в жизни гражданской они приживалы и обыватели, ничего их не интересует кроме самих себя и своих забот. Это целое поколение от 30 до 40 лет – потерянное для России. И на фронте тоже из этого поколения только нытики, приживалы и трусы. Бывает очень сложно с ними, потому что они обсуждают приказы прежде, чем их выполнять. Я не могу сказать, что всё это поколение потеряно, только если точно жалкие 10 процентов. А в основном, конечно, русский сильный дух преобладает. Мужики настоящие не жалуются на невзгоды, неудобства, просто выполняют свою работу. А эти братья -геморройщики шумные, жалуются. Они заметные везде и создают атмосферу бунтарства. С ними всё ясно, и на гражданке их не устраивает начальство, государство, президент. Хорошо, что яростные из них убежали из России. Их не призвали, и так лучше – нам было бы с ними тяжело воевать. Были у меня такие во взводе на позиции, сидевшие в углу блиндажа, трясясь от страха, вечно больные, задыхавшиеся и кашляющие. Мы их называли «бородачи». Их было двое, с огромными обросшими бородами. Я их не трогал. Мне было их до омерзения жалко. Они во время боя заряжали мне магазины, подавали гранаты, боясь выйти, чтобы протянуть руку. Я их ставил на пост только с нормальными пацанами, разделяя их. А за разговоры я отправлял их в наказание на дежурство в дзот. А в дзоте, я вам скажу, не рай. Там, когда укроповский танк, «Петруша» мы его прозвали, попадает под дзоту, три часа как минимум гул и звон стоит в голове. Если правду сказать, только выдержанные сильные мужики у меня стояли, как Банзай, Ермак, Охол – это командиры расчета. Дзот стоял на стороне подсолнечного поля между посадками. Открыто виден, но он был мощным, выдерживал прямое попадание. Ребята были там крепкие, командиров расчета из трех человек, я назначал настоящих мужиков. Банзай – взрослый, за плечами Чечня. Он больше всех простоял командиром в дзоте, отражая атаки, не давая пройти сквозь подсолнух, не давая обойти меня, справа поддерживал огнём, когда шел бой у меня. А так, он был веселый парень, шутил. Ко мне ходил без бронника и без автомата, каждый раз преодолевая опасные 50 метров. Но я потом добился, чтобы все-таки ходил с оружием. Мой заместитель Баха назвал его Банзай – так и прилипло. Высокий, коренастый, худой появлялся бесшумно, как ниндзя. Алексей, позывной Банзай, простой деревенский мужик, любитель выпить водки по его рассказам, алкаш, а на войне надежный воин, командир расчета, пулеметчик от Бога.. Банзай. Такие пацаны никогда не дадут Россию в обиду – это надёга. Ранили его, гранатометчик врага с подсолнуха достал, всего в осколках по рукам и по ногам. Расскажу, как это было: шли на меня с двух сторон, наседая хохлы. Был плотный долгий бой. Заряжающие не успевали подавать магазины. Чую, Банзай молчит, то есть не слышно его пулемёта. Я Бахе пулеметчику приказываю взять вправо, в сторону дзоты длинными очередями. Нам не видно, но расположение дзоты мы знали точно. Это его и спасло. Послал команду узнать, как он там. Лежит Банзай, автомат на изготовке, в одной руке граната без чеки. Встречал гостей он так, сказал помощник его. Раненный Банзай, но с гранатой в руке. А помощника его с простреленной ногой положили на плащ-палатку и унесли, а Банзай ушёл сам на Мотолыгу, кряхтя, опираясь на солдата. А третий с расчёта как раз был у меня во время жары. Не смог уйти на позицию, так как работал у меня, делал дела. Он приходил за провизией, позывной Ермак. Он поначалу жаловался на страх и на то, что не высыпается в дзоте. Но я его менял, был с ним ласков, чувствовал, что этот парень воин, пусть с хитрецой, это значит, не глупый. Невысокий ростом, суховат, но жилистый парень. Пулемёт таскал на себе легко. И когда помогал носить провизию начпроду, был боек, шёл уверенно с тяжелым грузом. Ермака, как пулемётчика, вырастил Банзай. Он и стал командиром расчёта вместо наставника. Сразу проявились уверенность и четкость в Ермаке, а хитрость и жалобы были спрятаны в далекий ящик. Когда я писал списки на награждение, дзот у меня был в первую очередь. Кто ходил в дзот на дежурство, начинал понимать, что такое обстрел позиций танком противника. В блиндаже танк не так ощущался. Перекрытие потолка было из дорожных плит в два слоя, и сверху насыпано земли с полтора метра. Когда лупил по нам «Петруша», только обсыпалась глина, и у всех были напряженные лица, только и всего. Пост был из двух человек. Они были внутри блиндажа, стояли у входа и убегали между разрывами быстро оглядеться, посмотреть, не идёт ли враг, и забегали обратно – иначе никак. Стоять в окопе под обстрелом танка было опасно. Мы так приспособились делать, и это было эффективно – никто не получал ранения, и в то же время мы следили за обстановкой вокруг. В начале октября были коптеры только украинские. Мы научились от них прятаться. Просто выполняли всё то же, что при обстреле танком. Был у меня небольшого роста мужик, воин. Юра Зимоглят, красавчик, позывной Зима. Но для меня он был ушастый. Ему было за 50. Будто пеленгатор, он знал всё на расстоянии, и даже шорох приближения врага, не говоря уже о летающих, что жужжали словно большие пчелы. Но всё-таки закинул нам гранату хохлятский коптер на ступеньки. До сих пор перед глазами эта падающая Ф-ка, осколочная граната. Крик «Граната!» не спас Капусту (товарищ), а он сидел у входа, только сменился с наряда. Здоровый рязанский мужик зашел и плюхнулся на нары, три метра летел мне на руки при взрыве. Ранение было в голову, я сам бинтовал его. Справа голова была мягкая. Мне было больно и обидно, что ничем не могу помочь. Он только хрипел, тяжело дыша. Не спасли его, погиб на мотолыге по дороге в госпиталь. Ранило в грудь и в руку осколком и Юру, так я лишился «ушей». Я его ещё не видел после ранения, может списали из-за возраста. Я помню, как Ушастый, приставив ладони к ушам, водил головой как локатором, прищурив глаза, уходил весь во слух, и не раз он заранее предупреждал о движении противника в нашу сторону. И мы уже стояли готовые принять бой. В то время, в начале, у нас не было ни тепловизоров, ни ночников – все полагались на зрение и на слух. И тем более у нас не было своих птичек. Как появились ночник и тепловизор, ночью стало попроще, нам увереннее, и часовой более спокойно контролировал всё кругом, ничего не боясь, видел всё живое вокруг, и даже мышь или куницу, и точно видел бы человека. Постоянно смотреть в прибор невозможно, потому что глаза потом фокусируются на обычный мир целую минуту.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.