Сегодня девочка не выдержала, всю ночь просидела она возле сараюшки, глядя в тёмное, хмурое, сыпавшееся на землю колючей моросью небо, и под лопатку кольнуло дурное предчувствие, потянуло домой со страшной силой. Бороться с собой стало выше её сил, Ася вскочила с брёвнышка, подоткнула длинную юбку и бегом помчалась прочь от жуткого места.

Она понимала, что непременно вернётся, слишком велик риск того, что ведьма сотворит лихо её семье. Даже её временное бегство могло обернуться трагедией, Ася осознавала это, но то, что гнало её в предрассветный час по лесу, было сильнее страха.

Пусть. Пусть колдунья накажет её, уже неважно, главное узнать, всё ли в порядке дома, увидеть родных, обнять маменьку, сестрицу, растрепать белобрысые вихры братишек. Да и просто зайти в родной дом, насладиться волшебным запахом свежеиспечённого хлеба, занять своё место за столом. Просто хоть немного побыть там, где ей рады, где её любят и ждут, где всё родное и бесконечно любимое, где басит батюшка, одёргивая сыновей, развоевавшихся в горнице, где лёгкой, неслышной тенью ходит по избе маменька, то доставая котелок из печи, то принимаясь за рукоделие. Где трещит сорокой неугомонная Зоенька, и, пряча смеющиеся глаза, добродушно ворчит на неё бабушка, грозясь отшлёпать балаболку.

Дом… Как, оказывается, соскучилась по нему Асенька. Даже по собственному имени соскучилась. За месяц стала забывать, как зовут её, ведь карга просто девкой кличет. Сколько ни говорила ей Ася – без толку. Да что с неё взять, ведьма и есть, даром, что ворожбы не творит. За месяц, проведённый в доме старухи, ни разу не наблюдала Ася, чтобы та хоть как-то способности проявила. Вот только состояние своё девочка объяснить не могла и сопоставить его со странным преображением старухи.

Всё чаще кружилась голова, всё сильнее наваливалась усталость, и если поначалу утренний поход за водой казался прогулкой, нынче – трудом непосильным. Аппетит пропал совсем, Асе всё меньше и меньше требовалось пищи, чтобы насытиться: хлебца кусочек, воды глоточек. Силы таяли. Ещё чуть-чуть, она и бадейку с водой поднять не сможет.

А ведьма будто и рада, что ученица её силы день ото дня теряет. Приглядывается к девочке, одобрительно качает головой, довольно потирает ладони каждый раз, когда приступ дурноты выгоняет девочку из избы. Ася догадывается, что та силы у неё забирает, но что делать с этим, понятия не имеет. Как защититься? Уйти? Слишком просто. Мало того, что ей это вряд ли поможет, так ещё и семью своим безрассудным поступком под удар поставит, а этого девочка допустить никак не может.

Скакали в такт её бегу мокрые деревья, едва заметная тропка терялась в предрассветном тумане, но Ася не боялась темноты, не боялась сбиться с дороги, лес больше не пугал девочку. Страх перед ведьмой уничтожил всё, что так пугало раньше, теперь в душе Аси жил только один страх, животный, первобытный ужас перед существом, не поддающимся пониманию. Казалось бы, всего лишь старуха, немощная и внешне совсем не опасная, но было в ней что-то, заставляющее трястись поджилки. Как глянет на Асю колючими злобными глазами, девочка замирает, пошевелиться не в силах, а внутри смерзается липким комком ужас. Теряются слова, путаются мысли, всё её существо занимает страх. Им и питается ведьма, из него и силы черпает, а Ася никак не может переступить через себя, смело взглянуть ведьме в глаза, грубо ответить. Она, будто зверёк, загнанный хищником, сжимается в комок и безропотно ждёт своей участи.

Приступ дурноты накрыл девочку внезапно. Кинул на колени, заставил исторгнуть нехитрый вчерашний ужин пополам с желчью. Тряслись руки, кружилась голова, заходилось в сумасшедшем заячьем беге сердечко. Ася всхлипнула, утёрла рот мокрым рукавом, с трудом, преодолевая себя, поднялась на ноги. Бежать точно не сумеет, но надо идти. Пусть медленно, пусть еле-еле, но уходить подальше от страшной поляны, от выжившей из ума старухи. И Ася пошла. Задыхаясь, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, она двигалась вперёд по едва заметной в хмурой рассветной мороси тропинке.

Силы кончились примерно на середине пути. Ася в изнеможении опустилась на мокрое бревно, резко дёрнула ворот платья. Ей всё казалось, что глухой ворот душит её. Ткань треснула под рукой, но легче не стало, воздуха не хватало категорически, и девочка догадалась, что находится на поводке. Невидимом, но очень крепком. И, чем дальше она будет уходить от домика на поляне, тем сильнее станет задыхаться. Но вернуться… Нет, вернуться к ведьме она не в силах. Лучше умереть, задушенной невидимым поводком, чем безропотно подчиняться прихотям злобной старухи, тем более, всё равно ей недолго осталось, ведьма до конца выпьет все силы, и тогда… тогда наступит смерть. Так есть ли смысл тянуть, продлевая жалкое существование униженного, беспомощного существа?

Ася решительно встала, шагнула на тропу и… столкнулась с вылетевшей из-за ёлки сестрой. Обе завизжали от внезапного испуга, не узнав друг дружку, метнулись было бежать в разные стороны, да осознали, что нет опасности, запоздало сообразили, кого видят перед собой.

– Заинька?! Ты как здесь? – оправившись от потрясения и испуга, дрожащим, срывающимся голосом спросила Ася. Она тормошила, обнимала сестру, не в силах оторваться.

– Фу, Васька! Ну и напугала же ты меня! – вывернувшись из рук сестры, села прямо на мокрую траву Зоя. – Я к тебе спешила, глупая. Дома без тебя тоска. Все будто в тени превратились – ходят, молчат, маменька плачет часто. Всё в оконце глядит, тебя высматривает, а ну как вернёшься к нам. А ты что здесь? – тараторила девочка.

– А я… Я к вам иду. – Ася улыбалась, на сестру глядючи. Как соскучилась она по ней, даже представить себе не могла, а поди ж ты, увидела – и нахлынуло. – Сердечко изболелось. Тоскую я одна. Ну говори скорей, Зойка! Как вы там? Как маменька, батюшка? Как братишки?

– Да всё ладно у нас, – отмахнулась Зоя. – А вот у тебя дела совсем плохи… Худо тебе, сестрица?

– Откуда знаешь? – удивилась Ася.

– Вижу. Ты как будто… занемогла, Асенька? – придирчиво разглядывая сестру, нахмурилась, сведя к переносице соболиные брови, Зоя.

– Ох… не то, Заинька, но… ведьма из меня силы тянет, боюсь… до смерти доведёт.

– Ой! – Зоя часто заморгала, явно собираясь заплакать. – Ты поэтому ушла, да?

– Нет, Заинька, я навестить вас хотела, совсем уйти не могу, страшусь, худо вам сделает карга старая.

– И что же, бороться с ней нельзя?

– Да я и не пробовала.

– Отчего же?

Ася помолчала. Как объяснить сестрице, что ужас, наводимый ведьмой, до костей промораживает? Как рассказать, не то что слово сказать против, она и глаз поднять не смеет.

– Пойдём домой, Заинька. Я родных увидеть хочу. В последний раз…– так и не ответила на вопрос сестры Ася. И о поводке благоразумно промолчала. Будь что будет. Дойдёт, сумеет воспротивиться воле колдуньи – добро, нет… ну что ж, всё равно помирать…

– Отчего ж в последний раз? – резво вскочила на ноги Зоя, засуетилась, хватая сестру за руки. – Ты, сестрица, хоть и старшая, а совсем глупая. Останешься дома, и ничего твоя ведьма сделать не сможет, не достать ей тебя в деревне, она там много лет уж не появляется. Да и старая, не дойдёт.

– Ой дойдёт. Дойдёт и не запыхается. Она за этот месяц изменилась дюже, будто… сил набралась…

Зоенька беспечно махнула рукой, помогла встать сестре. Без её помощи та, пожалуй, и не справилась бы.

– Вась, может, покушаешь? – внимательно оглядывала сестру Зоя. – У меня корзина за ёлкой. Я одёжу тебе несла зимнюю, гостинцы.

– Да, – согласно кивнула Ася и почувствовала, как сжался в голодном спазме пустой желудок. Давненько она голода не испытывала, и забыть успела, что это такое. – Я бы поела…

8

Вот уже двое суток бесцельно бродила Яся по чужому городу. С утра шёл мелкий холодный дождь, пришедший на смену заморозкам. Никак зима не уймётся, всё нападает и нападает чередой циклонов, ей всё едино, что декабрь на дворе, что апрель.