– Я хочу её видеть! – решительно заявила Яся. Ужас отступил. Чего уж бояться, когда всё, что могло случиться, свершилось. Самое страшное, да, но поправить… обратного хода нет, время не отмотать назад.

– Не надо, Ясь. Нам нужно вызвать… ну кого там положено… не знаю…

– Я пойду, – мотнула головой Яся. – Ты со мной, Трояк?

– Ты уверена? – Генка смотрел с сомнением. А сорвётся в истерику, и что он будет делать с ней? Пожалуй, присоединится.

– Да. С тобой. – мальчик протянул руку, уверенно сжал холодные пальцы девочки.

– Идём.

Мама лежала на кровати. На ней был серый домашний костюм с розовым зайцем на груди и почему-то одна тапочка на ноге. Вторая валялась возле двери. Шикарные каштановые волосы, предмет Яськиной зависти, разметались по подушке, казалось, женщина просто спит, но невидящий взгляд в потолок говорил сам за себя.

Яся смотрела на мать отстранённо, находясь в состоянии близком к шоковому, но, тем не менее, цепкий взгляд улавливал всё вокруг, складывая увиденное на полочку памяти. Пустые упаковки из-под снотворного, ополовиненный стакан воды на прикроватной тумбочке, горшок с цветком не на месте, земля в горшке мокрая, этого совершенно точно быть не могло, Яся всегда поливала цветы сама, сегодня – забыла. Так же не ускользнули от цепкого взгляда синяки на мамином запястье – но всё это вспомнится потом, когда придёт время, сейчас же Яся замерла почти у дверей каменным истуканом, не в силах ни пошевельнуться, ни даже заплакать. Так и смотрела на маму расширенными от ужаса глазами, забыв о Генке.

– Что она носила на шее? – вопрос друга прозвучал как бы издалека, только теперь Яся вспомнила о мальчике, медленно повернула голову, увидела, что он, хмурясь и кусая губы, крутит в руке пустую упаковку из-под таблеток.

– В смысле? – прошептала она.

– У неё на шее след, как будто сдёрнули что-то…, – торопливо пояснил мальчик. – Что это было?

– Шнурок кожаный с оберегом, – до девочки вдруг дошло. – Так… Генка, именно за ним они и приходили!

– Кто они? – Генка моргнул растерянно, взлетели вверх длинные белёсые ресницы.

– Те, кто убил её.

– Убил?! Она же… – он протянул Ясе упаковку. – Она же сама…

– Нет! – решительно тряхнула головой девочка. – Не сама. Здесь были двое. Одного она знала. Раз дверь открыла… Я чувствую запах мужского парфюма… И ещё… Запах лекарств. Таблетки не пахнут, тут другое… Да и таблеток таких в нашей аптечке не было.

– Офигеть! Яська, идём ко мне. Переночуешь, успокоишься… Нельзя тебе здесь.

– Ты думаешь, я сочиняю? – глаза девочки подозрительно сощурились, Генка отступил.

– Да нет… Но не оставаться же тебе здесь.

– Нет. Нельзя. Мне бежать надо, и как можно дальше. Мне здесь опасно, теперь на меня охоту откроют.

– Ты чего, умом тронулась? Кому ты нужна? – не поверил паренёк.

– Ты не понимаешь, Генка… – отчаялась что-либо объяснить Яся. – Ладно, идём к тебе. Я только вещи соберу… А ты протри упаковку от таблеток и всё, чего касался.

Мальчик не ответил. Спорить с человеком, который от горя разум потерял, себе дороже. Ну в самом деле, два часа под окном стояла, никто и не заметил, а говорит, опасность… Правда послушно сделал то, что девочка велела, протёр блистер краешком собственной футболки.

– Только…, – доставая из шкафа небольшую спортивную сумку, обернулась к нему девочка, – Ты своим, пожалуйста, не говори, что мама… – Яся осеклась, Генке показалось, невероятными усилиями ей удалось сдержать слёзы, но справилась, мотнула головой, снова посмотрела на него. – Не надо пока никому ничего знать. Я тебе потом всё-всё расскажу, а пока не спрашивай, ладно?

– Ну хорошо. Только… Ясь, полицию бы вызвать.

– Не нужно. Завтра с утра участковый дядя Ваня зайдёт, он всегда заходит, у него с мамой… отношения. А я сюда не вернусь.

– Совсем?

– Совсем. Мне опасно. И вообще, если оберег найти не удастся, через год… и меня не станет.

– Какие страшные вещи ты говоришь! – содрогнулся мальчишка. – Не сочиняешь?

– Нет. Мама чувствовала, будто знала, что погибнет из-за этого оберега, это не просто поделка из дерева, Ген. Это старинный оберег, его история начинается в середине девятнадцатого века. Он передаётся от матери к старшей дочери.

– И куда же ты? У тебя родня есть? – История оберега Генку не интересовала, куда больше волновал вопрос, что теперь станет с подружкой.

– Нет. Не знаю. Куда-нибудь.

– Ладно, подумаем. Ты собралась? Идём отсюда скорее, мне как-то не по себе, – стесняясь собственной трусости, признался Генка.

– Да. Пошли. Свет только не гаси, пусть так останется. Мы и так глупость сделали, в коридоре и в маминой комнате свет зажгли. – Яся подумала. – Давай через окно из моей комнаты выберемся, – решила она.

Генка жил с родителями в красивом трёхэтажном коттедже, попасть на третий этаж, которым мальчик владел безраздельно, можно было как из дома, так и со двора, что Ясю в сложившейся ситуации не могло не порадовать. Общаться с Генкиными родителями она была не готова. Более того, никому не нужно знать, где она проведёт эту глухую ночь, полную безысходной тоски и отчаяния.

Они пробирались огородами, Яся была уверена, что за домом кто-то наблюдает, выбрались из окна в задней комнате, пролезли через дыру в заборе, ломились напрямки, ломая голые ветки густого кустарника, стараясь не попадать в круги света, отбрасываемые тусклыми фонарями. Погони не было. Страх, в разы усиливающий восприятие, дал бы знать, он заставлял прислушиваться, ловил звуки, тени, доносил запахи. Всё спокойно кругом. Если и существовал надзор за домом девочки, то был он со стороны улицы, Генка и не подумал бы, рванул на улицу, так гораздо ближе, но Яся оказалась умнее, как бы ни была напугана и потеряна, а сообразила, как от слежки избавиться.

В Генкином доме всё было знакомо ей. Они дружили с самого детства, и сколько раз Яся была в гостях у него – не сосчитать. Стоило Генке протянуть руку в темноте, Яся перехватила её.

– Не включай свет, с дороги увидят, заинтересуются. Давай сначала шторы задвинем, – и сама уверенно двинулась к окну.

– Какая ты! – искренне восхитился мальчишка. – Всё просчитываешь!

– Это потому, что мне опасность угрожает, и тебя подставлять под удар не хочу, – устало ответила девочка, повалилась на пуфик и разразилась слезами. Генка, не зная, как утешить, мялся рядом, что-то говорил растерянно, больше междометьями, чем связным текстом, не знал, куда руки деть, а оттого беспрерывно чесал голову, взлохмачивая отросшие белобрысые вихры.

– Ясь, – наконец вымучил он что-то связное, – А хочешь, я дяде позвоню? Он с твоей бедой быстро разберётся. Он военкором работает, все горячие точки объездил.

– И что с того? – всхлипнула девочка. – Где тут боевые действия?

– Ты не понимаешь… Он крутой, он всё может! – Столько уверенности и гордости было в его словах, что Яся улыбнулась невольно.

– Нет, Генка, – покачала головой она. – Мне помочь он не сможет. Ты не переживай, я только посплю чуть-чуть и уйду.

– И куда пойдёшь?

– Мы об этом уже говорили, – вытирая слёзы рукавом толстовки, отмахнулась Яся. – Некуда мне идти. Пойду… куда-нибудь. На вокзал.

– Даже не думай! Надо же придумать такое!

– А что мне остаётся? – девочка пожала плечами, бросила на непонятливого собеседника сердитый взгляд. – Ты не понимаешь что ли? Меня либо убьют, либо в детдом сдадут, а это равносильно первому, потому что найти меня там будет очень легко.

– Ты погоди, Ясь. Поживи у меня несколько дней, а там… придумаем что-нибудь. Обязательно придумаем, я тебе обещаю!

Яся горько усмехнулась и не ответила, лишь смотрела, не замечая, как теребит мальчишка рукав и без того растянутого свитера. Генка хороший друг, с ним в разведку можно, но её беде помочь он не в силах. И не стоит впутывать в историю ни его, ни дядю-военкора. Незачем.

Яся уйдёт рано утром, когда Генка, умаявшись за ночь, заснёт беспробудным сном, напоминанием о ночных событиях останется лишь надпись на стене чёрным маркером: «Спасибо за всё. Ты настоящий друг. Буду помнить». Генка строго-настрого запретит матери отмывать послание, надпись так и останется памятью о страшной ночи, и мальчик, тоскуя о подружке, будет перечитывать и перечитывать короткие скупые слова.