Не знаю, сколько еще могло продлиться мое сонное, нездоровое состояние, если бы одно событие наконец не встряхнуло меня. Нервный, изможденный стрессовой ситуацией, в которой вдруг оказался заперт как домашняя канарейка, я клевал носом на социологии; Данко, сидя на соседнем стуле рядом со мной, без пауз постукивал по клавиатуре своего новенького серебристого ноутбука за добрую сотню тысяч – записывал лекцию, хотя я был уверен в том, что в этом не было никакой необходимости, так как преподавательница после каждого занятия скидывала нам материал на почту. Когда я отвлекся на вид напряженно очерченных пальцев Данко, меня кто-то легонько толкнул в плечо – я повернулся назад. На стуле сидела, покачиваясь из стороны в сторону, незнакомая мне студентка: тяжелый темный взгляд, щедрые мазки туши вокруг глаз, бледная кожа, какая-то замысловатая стрижка, синеватый цвет торчащих во все стороны волос. Молча она вдруг протянула мне записку; я потянулся было забрать ее, но Данко сделал это за меня. Стрельнув в мою сторону ледяным взглядом, – «Я ведь предупреждал тебя: никаких контактов с другими студентами» – он принялся тихо читать вслух то, что было написано прыгающим почерком на корявом обрывке тетрадного листка в линейку:

– «Приглашаю тебя посетить репетицию моей эмо-группы. Сегодня в шесть вечера, актовый зал», – Данко медленно поднял на меня недоуменный взгляд.

Я хотел было обернуться назад, но вдруг на свободный стул слева от меня кто-то сел – со скрипом и грохотом, ужасно неуклюже. В этом не читалось никакого намека на естественный для обычного студента страх сорвать возникшим шумом занятие, и у меня не осталось сомнений – этот «кто-то» был из Верхушки. Коллега Данко.

– Поздравляю, ты получил приглашение от Адель! – мне на спину опустилась широкая ладонь; я скосил взгляд в сторону, посмотрел на нового знакомого, появление которого никак не смутило Данко. Светлые кудри защекотали мне шею, когда студент принялся шептать в мое ухо громким шепотом: – Меня зовут Эраст. Приятно познакомиться, Казимир. Буду звать тебе Миром. «Казимир» слишком длинно. А записку тебе передала Адель. Она музыкантка, у нее своя группа, и если она приглашает тебя на репетицию, значит ты должен прийти, либо умереть, если не хочешь, потому что смерть – единственная причина, освобождающая тебя от посещения репетиции. Не знаю, почему она выбрала именно тебя: это, кажется, происходит совершенно рандомно, но не каждый удостаивается чести получить от нее приглашение. Когда я получил свое, то, конечно, не собирался приходить, но она преследовала меня даже в мужском туалете: я зашел отлить, и в щель между полом и дверью она снова просунула этот листок с приглашением. Потом она каким-то образом умудрилась его положить в тарелку моего остывающего супа, когда я отошел взять компот. Спустя неделю преследований я сдался. Так что мой тебе совет: просто посещай репетиции раз в неделю, и с тобой все будет хорошо.

– Никаких репетиций, – Данко раздраженно придавил клавишу, чтобы стереть неправильно услышанную фразу преподавательницы.

– Расслабься, Данко, – Эраст дружелюбно заулыбался, – Ты можешь оставить своего крысёныша мне на время репетиции. Буду следить за ним, чтобы не шмыгнул в какую-нибудь тайную норку, – тут он посмотрел на меня, ласково похлопал по щеке, и мне сделалось невыносимо тревожно, – Обещаю не обижать его. Я слышал, ты его покровитель, бьешь других, если они бьют его?

– От кого ты такое слышал? – Данко перестал писать.

– Это была шутка, – я почувствовал, как Эраст напряженно замер, но голос никак не выдал его настоящие эмоции. Беспечный и кокетливый, он так и звенел жизнелюбием, – Не будь таким серьезным. От тебя разбегутся все девочки.

Конечно, Данко нисколько не расслабился, но, стоило ему с невозмутимым, слегка омраченным неприятной шуткой Эраста видом начать дальше стучать по своей глянцевой клавиатуре, – каждая кнопочка под его пальцами делала приятный слуху щелчок, «цок-цок», «цок-цок», как будто скачет крохотный жеребенок размером с ноготь – как Эраст ожил, встрепенулся, отряхнул плечи своего свежего пиджака от налета напряженности и принялся снова рассказывать мне про Адель и ее эмо-группу. Несмотря на всколыхнувшийся во мне интерес, я по-прежнему ощущал себя пленником неловкой ситуации, и мне затылком чудился тяжелый взгляд Адель – и тогда я сразу представлял, как она подбрасывает мне бумажки с угрозами в мой любимый горячий цикорий, как стреляет в меня конфетти, и всю мою фигуру облепляют насмешливые взгляды. «Он пропустил репетицию Адель», – говорили они, «Вот идиот, и надо было же умудриться так накосячить».

В перерыве между парами мы с Данко – а точнее будет сказать, Данко и я, – спустились в кафетерий. Каждый раз, стоило мне увидеть его работающим, во мне просыпалась такая невыносимая злоба на всех в этом проклятом университете, что крохи оставшегося аппетита исчезали. Когда я был злым, мне нравилось невинно выводить Данко из себя. Разными способами я пытался прощупать почву его характера – узнать, где начинается и заканчивается его терпение.

– У меня сегодня нет денег, – грустно произнес я, останавливаясь напротив витрины с рядом блестящих квадратиков пирожных, – Родители больше не присылают мне денег, ведь думают, что вуз покрыл все мои расходы. И как мне теперь быть? Голодать?

На самом деле у меня были деньги – небольшая сумма, которую я успел накопить за полгода и которую взял с собой из дома, когда уезжал. Этой суммы должно было хватить на скромную еду в универе в течении двух-трех месяцев.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Данко оторвал свой взгляд от кусочка морковного торта и лениво посмотрел на меня с выражением лица, которое я потом назвал «Данко, тоскующий по рациональности».

– Я подумал, может ты бы заплатил за меня? Ведь из-за тебя я остался без поддержки родителей. Много плохого, честно сказать, случилось по твоей вине. Так что я бы не отказался от пирожного «картошка» и чашечки чая с персиком.

– Иди работай, – Данко пожал плечами, – Раз у тебя нет денег.

– Но я ведь теперь студент дневного отделения. Как ты себе представляешь, что я иду на работу? Может, порекомендуешь мне пойти в ночной бар? Разливать виски скучающим мажорам типа тебя?

– Мне наплевать, – Данко раздраженно отошел к кассе, чтобы оплатить свой морковный торт, но я четко заметил, каким недовольным и даже расстроенным он стал.

Ему было не наплевать – это я понял верно, потому что, будь это правдой, он бы проигнорировал мои слова, но, когда мы сели за крайний столик у окна, Данко сухо продолжил свою мысль; слова из его рта вылетали с невиданной для него разгоряченностью. Никогда прежде Данко не показывал себя с такой стороны – теперь он впервые за долгое время показался мне живым человеком, способным испытывать простые земные эмоции: я видел, как его переполняла обида и гнев, и горечь сочилась из темных складок его шерстяного пальто, как жирные сгустки меда на пчелиных сотах.

– Если я сделался твоим смотрителем, это не значит, что я превратился в твою няньку. Тем более – в твоего друга. Хватит выливать на меня свои переживания и проблемы. Твое присутствие негативно сказывается на моем здоровье: теперь у меня постоянно болит голова и стал хуже аппетит. Потому что ты настоящая заноза в заднице. Но проблема не только в этом. Проблема в том, что мне придется как-то уживаться с тобой и терпеть твое присутствие, хотя мне никогда этого не хотелось, и все, чего мне хочется – это тишины. Чтобы ты молчал большую часть времени, потому что каждое твое слово так или иначе меня раздражает. Теперь я буду есть свой морковный торт, а ты будешь молчать, иначе я за шиворот тебя выброшу в окно, и будь уверен – на это никто не обратит внимания.

Я посмотрел на оконную раму низкого окна – если бы я упал оттуда, то безболезненно приземлился на серый, заснеженный газон возле университета.

– А почему ты тогда меня терпишь, если можешь просто швырнуть в окно? – я поковырял пальцем лаковое покрытие деревянного стола, – Может ты даже смог бы убить меня безнаказанно?