Спектакль должен утвердить Высоцкого как поэта. У нас есть «Пугачев», спектакль о Маяковском, «Павшие и живые» – спектакль о современных поэтах, спектакли Вознесенского, Евтушенко. Вполне может быть спектакль о Высоцком, который, повторяю, вырос и играл в этом театре. Тем более что сам он говорил, что «меня сформировал театр, люди и окружение театра – писатели, поэты, художники, друзья, которые всегда были у нашего театра». Главная цель спектакля – это память о нем. Мы так и назовем спектакль «Москва прощается с поэтом». Петь в спектакле будет только он сам. Мне кажется, самое продуктивное по форме и решению – взять за основу сам факт смерти и этих трагических дней. Пространство решить через «Гамлета». Я готов послушать любой контрход. Это даже интересно. Предположим – я грубо фантазирую – берется столик, за которым он гримировался, могильщики роют могилу, медленно зажигаются свечи, ставится стакан водки. Это сразу дает настрой делу, как вечный огонь в «Павших». В этом есть ритуальность. И идет песня «Кони», предположим. Его голос… Актеры читают его стихи. Отберем лучшие, раскрывающие его личность. Включим и прозаические тексты его. Почему я избрал традиционную форму поминок? Потому что поминки, которые были у него в доме и в театре по инициативе актеров, перевернули мне душу. Это ритуальная форма в сочетании с ролью, которую он играл всю жизнь и которая влияла на него. Гамлет – это ведь роль мировоззренческая, я видел, как он менялся в этой роли год от года. На поминках выступали мать, отец, друзья. Не сохранились записи поминок, но есть живые свидетели. Поминки сохранились в памяти. Все это очень важно записать. Надо попросить мать, отца записать слова о Володе. Я бы так и сделал: с одной стороны, это поэтический спектакль, с другой – хроникальный. Это был наш поэт, и мы хотим сделать о нем спектакль. Отказать нам в этом очень трудно.
Почему начало с «Гамлета»? Там есть могила, там мы его и хороним. «Гамлет» и удобен, чтобы делать из него драматургию. Идет кусок сцены с флейтой (к счастью, есть запись его Гамлета). «Вы можете меня сломать…» Есть повод перейти на песню. 10–12 песен надо отобрать лучшие, чтобы они прозвучали в спектакле. Есть записи документальные, которые перейдут в актерское исполнение. Надо показать отца, мать – не называя: зрителям будет ясно, что это отец, мать, дети, актеры театра.
ЯНКЛОВИЧ: К нему есть сотни писем – уникальные, они тоже должны войти.
ДЕМИДОВА: Для меня ушел партнер. Единственный из актеров, который нес пол. С ним было легко вести женскую тему. Сцены Гамлета с Гертрудой у нас, если мы были в хорошей форме, шли точно. Я думаю, не сыграть ли сцену с голосом Гамлета, который остался в записи.
СМЕХОВ: Это очень хорошо, театрально! Призрак!
ДЖАБРАИЛОВ: У него великолепные есть сказки.
ЛЮБИМОВ: У Высоцкого есть повесть «Записки сумасшедшего» – тоже с Гамлетом стыкуется. Можно восстановить старый финал с могильщиками. И слухи, которые ходят о нем сейчас, войдут.
БОРТНИК: А не будет ли кощунством показать на сцене поминки, отца, мать?
ЛЮБИМОВ: Кощунство – не сделать спектакля.
СМЕХОВ: На поминках прекрасно говорили Белла, Розовский. Это все неповторимо. Это уже сюжет.
ЛЮБИМОВ: Будет документальная запись слов его отца, матери.
ФИЛАТОВ: Бесконфликтным мы сделать спектакль не можем. Мы должны вывести черных людей. Я говорю о людях, которые его травили. Думаю, что эта вещь возможна для нашей импровизации.
ЛЮБИМОВ: У него есть прекрасная песня «О слухах». Очень хорошо он сам говорил о поклонницах: «Это же половина больных, всю ночь сидят тут, в подъезде, к счастью, много тихих».
АНТИПОВ: Когда его привезли в театр, один человек пришел и сказал: «Я должен его видеть. Я не верю. Может быть, это летаргический сон».
БОРОВСКИЙ: Поскольку по-горячему возникла театральная идея, во многом имеет значение недавность событий. А может быть, контрход и будет совсем другой спектакль – НАШИМ БЫЛ ВОЛОДЯ.
ГЛАГОЛИН: Я не был, к сожалению, на похоронах. У меня есть сопротивление версии о «Гамлете». Когда я думаю о Володе, то, скорее, думаю о нем в «Пугачеве», с его песнями. Это для меня реальность. А Гамлета он играл особенным образом. Его Гамлет – особая роль. Как бы ритуал в будущем спектакле не задавил то, что в нем было. Ведь в нем всегда жила жизнерадостность, большая жизненная сила.
ЗОЛОТУХИН: Идея поминок закономерна. Но надо точнее изучить ритуал поминок. Ведь у одного поминают водкой, а вообще-то это грехом считается. Поминки могут быть разные. Тут важно решить, куда и как направлять собственную волю и фантазию зрителей. Важно, что мы хотим сказать от себя: каким его мы помним и каким хотим, чтобы его запомнили. Безусловно, это не должен быть плач.
АНТИПОВ: Надо для работы привлечь весь коллектив театра.
ЛЮБИМОВ: Вот когда мы будем репетировать спектакль, тогда может вся труппа помочь. А на данной стадии это странная идея. Я хочу возразить Глаголину. Высоцкий очень менялся, и решать этот образ через «Пугачева» – это очень лобовое решение. Нельзя изобразить из него Хлопушу. Он, наоборот, просил эту роль не играть. Последнее время он метался в поисках, понимал, что кончен период его жизни как барда. Его нельзя отнести к явлению «бардизма», извините за нескладный термин. Он не был певцом протеста, но он удивительно точно выразил настроения и думы граждан наших, и поэтому они десятками тысяч его провожали.
ФИЛАТОВ: В том, что говорил Бортник, есть резон. Способ мышления в этом спектакле должен быть особым, это должно быть про жизнь, а не как абстрактный коллаж про наших людей, лишенный конкретностей. Форма должна состоять из живых людей, как в спектакле «Товарищ, верь!». Только там разница в 150 лет, а тут в полгода. Именно по этому пути надо идти. Из жизни с сюжетным разворотом. Тут нельзя ждать, пока все перемелется.
ЛЮБИМОВ: Конечно, театр – такой жанр, что не может ждать. Это писатели напишут о нем через 30–40 лет. Но это будет другое.
СМЕХОВ: Есть проблема драматургии спектакля, «Гамлет» очень драматургичный материал. Идеей спектакля должна стать идея реабилитации большого, прекрасного поэта. Ведь сколько незнания о нем существует в народе. Надо отделить его жизнь от слухов. У него самого есть прекрасная песня «Слухи». Мне кажется, к работе над спектаклем надо привлечь прекрасных поэтов. Филатова обязательно. Надо выявить многообразие жанров поэзии Высоцкого. От высокой поэзии до стилизации матерной, городской, современной, которой нет ни у одного из поэтов. По-моему, тут должны быть просто хроникально-документальные вещи. Такой-то год – студент. Бац! Разбил стекло студии МХАТ, написал «На Петровском на базаре…». Отложим, может в будущем пригодится. Пробовал себя в фантастике. А история «Вертикали»! «Кассандра», когда он вытащил из себя свое бельканто особое, когда понял, что единственный из людей может рвать глотку и не порвет.
ЛЮБИМОВ: Почему я защищаю форму поминок? Лучше формы не придумать? Помните, как говорила Додина и на многое раскрыла мне глаза: «Я знаю Володю 25 лет. Больше всех… Больше всех…» И все о нем рассказала. Ее рассказ всегда будет живой, потому что всегда это будет ее рассказ, ее личные слова. Саша Трофимов на поминках прочел стихи. И они открыли мне глаза на многое. У многих родилась потребность написать стихи в его память, лучшие мы повесим перед спектаклем в фойе. И еще до спектакля должен звучать его голос, песни, тексты. Конечно, не так, как в «10 днях», мы другую форму должны найти.
ДЕМИДОВА: Сегодня мы все под впечатлением этих тяжелых дней. У Гейне, по-моему, есть замечательные слова «Мир раскололся, и трещина прошла по сердцу поэта». Его смерть завершила трагический этап нашего поколения. А ведь начинали мы так весело по гладкой стене, надеясь дойти до вершины. Срывались одни, продолжали карабкаться другие, перестали лучшие, кому Бог дал талант.
Срывались на самой высокой ноте Шукшин, Лариса Шепитько, Володя. Завершен круг. Теперь я вообще не знаю, как жить с людьми в профессии. Может быть, еще найдем второе дыхание? Я не знаю. На последнем спектакле «Гамлета» было очень жарко, душно. Петров сидел за кулисами и говорил: «Фронтовые условия». Это не вязалось с его видом, и я пошутила: «Да, Игорь, это по тебе особенно видно». И хотя усталость осталась, но эта шутка изменила наше самочувствие. И уже после спектакля я сказала: «А слабо, ребята, сыграть еще раз заново?» И все засмеялись. А Володя – у него было качество – как нож, через все, через всех – посмотрел своими пронзительными глазами и сказал: «А слабо…» (вяло, горько).
