– И кто же автор? – прозвучал ее спокойный, четкий голос в наступившей вмиг тишине. Мне хочется посмотреть в глаза этому горе-"художнику". Если он считает, что ему все позволительно, пусть выйдет сюда и объяснит мне и классу, почему он решил самоутвердиться столь примитивным способом, за счет оскорбления ближних… Что, смелость получается однобокой? Ее хватает лишь на свершение низкопробных поступков?.. Хорошо, если этот таинственный мелкий пакостник не желает давать объяснений, так пусть хотя бы выйдет молча и заберет неудачное творение своих рук, как забирают назад небрежно брошенные слова в чей-либо адрес сквернословы, сознавая собственную вину. Я же даю честное слово не упрекать и тем более никак не наказывать того, кто это сделал. Думается, ему и так будет достаточно неприятно и стыдно, чтобы впредь подобного не повторять.
Но и на сей раз класс безмолвствовал, и не нашлось ни единой души, кто отважился бы сделать хотя бы шаг к исправлению допущенной грубой жизненной ошибки, устранению следов проявленного легкомыслия.
– Да-а, – сокрушенно покачала головой искренне удивленная и озадаченная преподавательница, – честно говоря, не ожидала я, что мои воспитанники так слабы духом и неспособны на открытый поступок – лишь только исподтишка… Ну что ж, тогда, вместо урока чистописания, проведем своеобразное испытание, тест на чистоту совести. Возражающих нет?
Ни возражающих, ни тем более возмущающихся не было. Класс продолжал безмолвствовать. Царила гнетущая атмосфера нервного напряжения: ребята (мальчишки и девчонки) молча переглядывались, словно пытались узнать и спросить друг у друга: "Не ты ли случайно надкусил и бросил эту несчастную ватрушку?" И все как бы отвечали: "Нет, не я…" "Но тогда кто же?"
– Тогда приступим, – начала испытание Елизавета Николаевна, – беседовать придется индивидуально с каждым.
Вопросы, задаваемые учительницей испытуемому, были предельно просты, но они предполагали лишь два варианта ответа: либо "да", либо "нет". Причем человек с совестью (в детстве, к счастью, данным важным в жизни качеством владеют почти все, это уже многие взрослые, к сожалению, его утрачивают, как невыгодную и весьма хлопотную вещь) обязательно должен был бы запнуться, стушеваться при ответе, не соответствующем действительности, как спотыкаются, "засвечиваются" при проверке на детекторе лжи.
Первым "принял огонь" на себя сидевший на первой парте с краю Мира Шевкунов, умница, отличник, душевный и общительный мальчик. Он, разумеется, без проблем прошел этот тест и был с Богом отпущен домой (успешно ответивших на ее вопросы Елизавета Николаевна не задерживала). Парта же, за которой сидел Славик Драйзеров, истинный виновник происходящего, находилась в середине второго ряда. И по мере сужения круга опрашиваемых, неотвратимого приближения к нему, он все острей ощущал, как внутри разрастается животный страх, грозя вырваться наружу и сдать своего хозяина на милость праведного судии. Когда, наконец, очередь опроса дошла до грешника, щеки его пылали, как на раскаленной сковородке. Весь вид его, жалкий и смущенный, выдавал внутреннюю тайну. Он обреченно смотрел на любимую женщину и как бы умолял ее: "Простите, Елизавета Николаевна, мне горько и стыдно. Но только не разоблачайте того, которого вы всегда и во всем ставите в пример одноклассникам!" И она, словно прочитав его мысли на расстоянии, великодушно и ласково подала ему ответный беззвучный сигнал: "Не волнуйся, мой мальчик, я не выдам тебя, ты и так, вижу, сильно переживаешь. Я сейчас так задам вопрос, что любой твой ответ – и "да", и "нет" – будет расцениваться как отрицательный, то есть отрицающий твою причастность.
– Ты, надеюсь, тоже, – уже вслух произнесла учительница, обращаясь к Славику, у которого замерло от страха сердце, – не бросал булочку?
– Конечно, нет, – с усилием выдавил он из себя. – И это действительно была правда уже хотя бы потому, что в компотной лужице на подносе пребывала не булочка – ватрушка.
– И ты, зная, с каким тяжелым трудом дается людям хлеб, съел бы ее до конца, будь она твоя?
– До конца, – сказал Славик, облегченно вздохнув и лизнув языком пересохшие губы. Здесь, в принципе, он тоже не очень-то покривил совестью, потому как о нелегком труде хлеборобов имел весьма смутные представления.
33.
О, эта неспокойная (вечно на колесах) армейская жизнь! Пожив в городе пару – от силы другую месяцев и проявив вдруг недюжинные способности в бухгалтерии, Игорь (к приезду какого-то крупного начальства нужно было срочно привести в порядок документацию, финансово-имущественные показатели части, и так как главный специалист в этой области нуждался в помощи, чтобы управиться побыстрей, добровольно вызвался Драйзеров) крутым образом поменял профиль своей служебной деятельности – вместо боевой переквалифицировался на интендантскую. И, получив должность начальника продовольственного снабжения, был направлен в отдаленный сибирский гарнизон в Тюменскую область. Семью, конечно, сразу он не мог с собой взять: гарнизон только-только создавался, и постоянного жилья для нее еще не было, да и Славика не хотелось срывать из школы посреди учебного года. Драйзеров-старший, в общем-то, осознанно (подвернувшийся случай лишь помог ему в этом) сделал свой выбор, свою ставку на интендантство. Во-первых, здоровье, как и жизнь, дается людям один раз, и, заметно надорвав его уже в ранней молодости, в начале тернистой служебной карьеры, было бы просто глупо для него и непростительно для вершителей человеческих судеб в погонах продолжать способствовать этому стремительному, губительному процессу разрушения здоровья. Ну и во-вторых, надоело жить если не впроголодь, то и без особого разнообразия в пищевом ассортименте, порой в ожидании последующей (предыдущая заканчивалась удивительно быстро) зарплаты перебиваясь тем, что Бог пошлет. Новая же Игорева должность открывала перед семьей новые, более широкие в этом аспекте горизонты. Во всяком случае, голод не грозил уже точно.
Конечно, с тревожным сердцем оставлял Игорь семью, особенно беспокоясь за Лену: как-то она поведет себя в его, по всей видимости, достаточно долгое отсутствие. И письма, его душевные письма, проникнутые теплой, нежной заботой о семье, были той спасительной отдушиной, которые помогали ему переносить разлуку, были связующими нитями с родными, дорогими его сердцу людьми. На их написание тратил он почти все свое свободное время, которое обычно выпадало поздним вечером: работать приходилось чрезвычайно много, интенсивно, как на возведении строящегося объекта, подлежащего сдаче в эксплуатацию в минимально короткие сроки… Да, Игорь очень любил свою семью. Многие, многие женщины в этом смысле могли бы позавидовать Лене…
"4.02.68г… Сегодня суббота. После работы пришел в комнату гостиницы и так почему-то грустно стало. Я сел и решил писать вам письмо. Сейчас я в комнате один, мой сосед, начальник вещевого имущества, уехал в Свердловск с отчетом. Я уже рассказывал в предыдущем письме, как ехал, как добирался сюда, какая здесь еще не загубленная человеком, великолепной красоты природа, местность, какие уникальные условия жизни. То письмо вы, конечно, давно должны получить, но почему-то все нет ответа, а я его так жду!
Уже пошла третья неделя, как я здесь. Время летит быстро. Не знаю, как там вам, но мне, честное слово, времени в сутках не хватает – такой завал работы. До моего приезда все было запущено. После подобной практики мне смело можно идти работать на гражданке главным бухгалтером. Сейчас жду ревизора, чтобы принять склад и всю продовольственную службу. Как все наладится, стабилизируется, отпрошусь на пару дней в Тагил, чтобы повидать вас. А летом, возможно, уже переедем сюда всей семьей. Вещи будем перевозить багажным вагоном, потому что контейнерной площадки здесь нет: эту железную дорогу построили недавно. Помнишь, Лена, мы еще по телевизору смотрели документальный фильм о ее – "Ивдель-Обь" – строительстве. Вот она и есть… Жилой пятиэтажный дом должны к маю сдать. Как раз Слава закончит второй класс. Пойду в отпуск, съездим на Украину и, я думаю, после отпуска можно будет перебираться на место. Квартиру хочу взять на втором этаже, потому что это наиболее выгодный вариант во всех отношениях. Разумеется, с балконом, как ты хотела. А пока придется немного потерпеть.
