Здесь, к сожалению, воспоминания обрывались. Что-то, видно, ей помешало довести их до логического финала. Собственно, до какого?! Розовое детство всегда остается самым дорогим воспоминанием в жизни, о нем и хочется рассказывать. А потом начинается взрослая жизнь, весьма далекая, увы, от романтических, розовых тонов. Грустно от этого, господа, очень грустно. О более старшем периоде своего житья-бытья Лена буквально несколькими скупыми строчками изобразила в официальной бумаге-автобиографии, составленной по случаю перевода мужа на более ответственное и высокое место службы:
"…Когда мне исполнилось девять лет, я пошла в первый класс начальной школы, в родной деревне Волчихе. После ее окончания пошла учиться в пятый класс семилетней школы в селе Мало-Мамлеево нашего Лукояновского района. Там я успела окончить лишь шесть классов, и в 1951 году мать забрала меня к себе в город Нижний Тагил, куда она завербовалась на стройку. В Нижнем Тагиле я и закончила свое образование – восемь классов в средней школе № 38. Нигде не работала и снова уехала в деревню Волчиху к бабушке. с дедушкой. Однако через пару лет вернулась к матери и жила, в общем-то, на ее иждивении, пока в феврале 1958-го не вышла замуж."
Обыкновенные биографические данные, мало что говорящие непосвященным. А между тем, за указанный ею промежуток времени в жизни Лены произошли весьма бурные, драматические события.
11.
Оказавшись в большом городе, сулящем столько неожиданных соблазнов, Лена как натура романтическая, любознательная, метущаяся, конечно же, не могла не потерять голову и не влюбиться. Предметом ее интереса стал Александр, взрослый, двадцатипятилетний мужчина. Он был старше Лены на десять лет. После неудачного брака (Саша прожил с женой лишь год, когда она вдруг ему заявила, что уходит к другому, одумавшемуся, а за него, Сашу, вышла, значит, как бы в отместку этому некогда горячо любимому ею Коле, коварно изменившему их многолетним симпатиям) и длительного одиночества Александр решил развеяться, встряхнуть, так сказать, стариной. Приняв на грудь сто пятьдесят, отправился на центральную городскую танцплощадку. Туда же в первый раз со своими новыми подружками пришла и пятнадцатилетняя Леночка. После размеренной деревенской благодати, когда круг знакомых и образ жизни были стабильными, девушка, разумеется, ощущала себя в городской, разгоряченной толпе весьма неуверенно, неуютно. Такой вот скованной, смущенной, нервно теребящей модную по тем временам капроновую косынку, стоящей ото всех поодаль, в сторонке, и заприметили ее наблюдательные глаза Александра. Он как бы невзначай, осторожно, чтобы, видно, не спугнуть, подошел к ней и заметил очень даже спокойно и миролюбиво:
– Вы знаете, мне весьма симпатичны такие скромные девушки, как вы. Вы меня не бойтесь: ничего дурного в моих планах и мыслях нет. Просто очень скверно и тоскливо на душе. К тому же чертовски одиноко, хоть волком вой. Не будете возражать, если приглашу вас на танец?
Лена робко посмотрела ему в глаза, и ее щеки налились пунцовой краской. Ответ был понятен без слов.
– Не подумай, пожалуйста, что я пьющий, – окрыленный первым успехом, продолжал разговор в танце Александр, уже перейдя на более близкое "ты", – это я для храбрости немного употребил, а так, в общем-то, только по праздникам, особым случаям. К спорту больше тянет. Когда-то в школе имел первый юношеский по бегу на длинные дистанции. Теперь, правда, забросил: работа, быт заедает… Представляешь, от меня ушла жена. До сих пор, честно говоря, поверить не могу. Я, видите ли, был для нее лишь предметом мести.
– Это как? – впервые заговорила Лена. Ей было интересно его слушать.
– Она, как потом выяснилось, любила вовсе не меня – другого человека. Но тот человек ушел к новой знакомой. Вот она, будущая моя половина, от злости и отчаянья решила ему доказать, что и без него может устроить собственную судьбу, то есть согласилась стать моей женой. А вскоре он снова поманил ее, и она охотно отозвалась, благо детей мы еще не успели завести. Она все откладывала, откладывала, будто чувствовала и знала наперед, чем наши отношения закончатся. В результате, как видишь, оказался я третьим лишним… Давай с тобой подружимся, а?! Тебя, кстати, не смущает наша разница в возрасте?
Конечно, возрастной барьер поначалу сказывался на их отношениях, но постепенно Лена все больше и больше привыкала к нему, и даже порой казалось ей, что жизнь без этого парня немыслима. Ее юное, отзывчивое сердце с пониманием, сочувствием и жалостью отнеслось к тому, что он поведал о себе в первый же день их знакомства. И захотелось хоть немножко унять его тревоги, помочь поверить в доброе, вечное, захотелось стать ему нужной. Саша был несказанно благодарен этой девушке, она полностью овладела его помыслами, чувствами, поступками. Днями в качестве токаря трубил на заводе, а вечерами мчался к ней на свидания. Они посетили все кинотеатры, которые были в городе, исходили десятки, а может, и сотни километров асфальтированных дорожек под луной, выезжали в лес на пикник, даже ради интереса посетили несколько раз забегаловки – пристанище для алкашей, где в густом табачном дыму потягивали дешевый портвейн и весело смеялись о чем-то своем.
Именно Александр стал первым мужчиной в ее жизни. Причем со своей девственностью пятнадцатилетняя Лена рассталась вполне осознанно и без малейшего сожаления. В общем, им было хорошо вдвоем.
Порядка двух с половиной лет длилось это райское наслаждение, их знакомство. Лена настолько сильно увлеклась их отношениями, что напрочь забросила учебу в школе, частенько пропускала уроки, не говоря уже о подготовке к ним. И едва-едва, на одни тройки, закончив восемь классов, решила поставить крест на своем дальнейшем образовании.
Удачно складывающиеся отношения Лены с Сашей, к сожалению, как небо и земля, отличались от ее домашней атмосферы, которая с каждым днем, с каждым месяцем накалялась, приближаясь к критической плюсовой отметке. Рано оборвавшееся замужество, тяжелый физический труд до изнеможения в годы войны и частая смена мест работы в послевоенные годы – все это отложило недобрый отпечаток в жизни Евдокии Петровны, мамы Лены. И в чрезмерном питие она находила свою отраду. Пила, разумеется, не в одиночку, а приглашая таких же безвольных, опустившихся подруг и дружков-приятелей, собутыльников, одним словом. Они входили во вкус, захаживая в дом все чаще и чаще без всякого приглашения, постепенно превращая его в обыкновенный притон. Когда Лена, вовсе не желавшая мириться с шумной, пьяной обстановкой в доме, пыталась вразумить мать и просила, требовала прекратить устраиваемые здесь пьяные дебоши, Евдокия Петровна, острая на язык, за словом в карман не лезла, отвечала едко, грубо и хлестко, нередко сильно обижая родную дочь:
– Молода ты еще мать учить. Не твои – свои пропиваю, кровно заработанные, неворованные. А что друзья мои тебя не устраивают, так это опять же не твое – мое личное дело: с кем хочу, с тем гуляю и пью. Я же не вмешиваюсь в шашни с твоим хахалем. Живешь с ним, ну и живи, встречайся себе на здоровье, сколько передок позволяет…
До слез доводили эти речи бедную Леночку. Забьется куда-нибудь в угол, выплачется в платочек или в подушку под шум пьяной брани и гама, и вроде как легче становится на душе. А потом бежала к любимому, к Саше, и сбивчиво, взахлеб делилась с ним своими бедами и переживаниями:
– Что мне делать, дорогой, посоветуй, как вырвать матушку из этого омута?
– Боюсь, – с грустью в голосе ответствовал Александр, – что здесь уже ничего изменить невозможно. Горбатого, как сама знаешь, лишь могила исправит. Видно, надо смириться и потерпеть еще немножко…
Лене вполне понятен был смыл слова "немножко". Саша уже неоднократно признавался ей в любви и самым серьезным образом подумывал о женитьбе, то бишь об их семейной жизни. Они, собственно, уже были подготовлены к этому морально, но вот в бытовом отношении… Прежде всего их обоих очень волновал вопрос: где жить? Со своей первой супругой Александр сам был в примаках, то есть проживал у ее родителей, ну а когда расстались, естественно, вернулся в родное гнездышко – небольшую смежную двухкомнатную квартирку, где и без него было достаточно тесновато, ютились мать с отцом, престарелая бабушка и два младших брата. Где уж тут было разместить седьмую, а в перспективе и восьмого, а там и девятого (ведь рождение близнецов – не такая уж и редкость) человечков?! О ветхой времянке, где проживали Лена с матерью, нечего было и думать: притон будущим молодоженам не подходил ни по каким статьям. По месту работы Саша стоял в очереди на получение жилья, но, сами понимаете, господа, на сколько лет, возможно, даже десятилетий могла растянуться эта печальная, нескончаемая очередь для обыкновенного труженика, рядового рабочего огромной и великой страны. А счастья-то хотелось сейчас, пока молодые. Оставался в запасе, конечно, еще один реальный вариант – снимать жилплощадь у чужих людей. Но тут проблема упиралась в, казалось бы, пустяковую, маленькую формальность: расписываться им было еще рановато, поскольку Лена не достигла официально признанного совершеннолетия; объединиться же на чужой площади в качестве сожителей не позволяли строгие, особенно по тем временам, нравы общества: если уж развод становился поводом для сурового общественного осуждения, порицания через публикацию соответствующих объявлений в газете, то что уж там было заикаться о куда более устрашающем грехе – сожительстве! Так что, милые дамы и господа, наслаждаясь нынешней свободой любви, не забывайте, каким непростым, тернистым был к ней путь, пробиваемый, прокладываемый героическими усилиями наших прогрессивных предков.
