Я вылезла из грязи, в которую сама же и угодила, и медленно поплелась домой, так как в босоножках мои ноги попросту проскальзывали на мокрой и грязной подошве.

Я потеряла счет времени, но примерно через полчаса мне удалось-таки добраться до родного дома. Ужасно хотелось ополоснуть свои ноги, снять с себя грязную одежду, завернуться в теплое одеяло и пить чай с мятой. Но эти желания исчезли, как только я вошла в дом. Когда дверь на кухню отворилась, мне тут же в нос ударил резкий запах спиртного.

– Папа, – прошептала я еле слышно.

– Папа! – крик оглушил весь дом, но ответом мне была тишина.

Не обращая внимания на одежду, которая от сырости прилипла к моему телу, и на грязные ноги, что оставляли за собой следы, я быстро прошла в папину комнату.

Сердце сжалось, когда я поняла, что папаша в очередном запое.

– Папа! Папочка, вставай! – начала я трясти своего родителя за плечи.

– М-м? – протянул он, не открывая глаз.

– Ты что, опять в запой ушел, да?!

Он снова молчал.

– Да проснись же ты уже! – верещала я.

Он открыл глаза и, ничего не говоря, размахнулся и ударил меня ладонью по лицу.

– Че разоралась?! Не видишь, я сплю! – орал он мне в лицо.

– Где ты успел-то?!

– В Караганде, – сказал папаша и улегся на другой бок.

Я молча встала и вышла из комнаты. Пройдя на кухню, стала рассматривать в зеркало последствия его удара. Как и ожидалось, на моей щеке красовался красный след от его пятерни.

– Стоп. А на что он пил? – вдруг осенило меня.

Я знала, где папа обычно хранит деньги, и немедленно пошла с замиранием сердца считать, сколько их у нас осталось.

Обычно папа оставлял деньги в своей сумке. Как и ожидалось, внутри нее оставались жалкие гроши, на них разве что можно было купить только пачку сигарет. Этим не наешься.

Я принялась тихо плакать от досады и снимать с себя мокрую одежду, которая ощутимо потяжелела от воды. Кое-как приведя себя в порядок, я решила поесть. Ведь еще вчера мною было приготовлено два блюда. Но и поесть мне было не суждено. В кастрюле, где еще вчера были щи, сиротливо лежал алюминиевый половник с остатками овощей на дне. А сковородка с котлетами и кастрюля из-под пюре были сложены в раковину. И это было неудивительно, ведь на кухонном столе стояли четыре граненых стакана, а под ним красовались бутылки.

– Папа все пропил, – обида вновь сдавила мое горло, и я заплакала с новой силой.

Я не знала, что мне делать. У мамы денег не допросишься. Идти к дедушке с бабушкой тоже было не к месту, так как они сами жили очень скромно, если не бедно.

На носу выпускной, папа в очередном запое, а дома есть нечего. Мне ничего не оставалось делать, как пойти в свою комнату и по-детски свернуться в комочек в обнимку со своим зайцем Филей. Так всегда бывало, когда Насти рядом не было, я прижимала к груди единственный мамин подарок и с ним говорила, будто бы с живым.

Близился вечер, отец так и не выходил из своей комнаты, а его храп стоял на весь дом. Казалось, что мой желудок уже переварил сам себя, настолько сильно хотелось есть.

Продуктов, кроме пары яиц, закруток и корки заплесневелого хлеба дома не было. Я думала о том, чтоб пойти к бабушке и дедушке, но как-то стыдно было к ним обращаться. Они все чаще и чаще жаловались на свое самочувствие. Бабушка нередко лежала с повышенным давлением на диване, а у деда болят коленные суставы и спина. Со спиной вообще беда, иногда скрутит – и все. Работа останавливается. Поэтому они себя сами еле обслуживают, а тут еще я приду. Нет, так не выйдет.

За окном дождь стал утихать, и я решилась осуществить задуманное. Повсюду на дороге были многочисленные лужи разной глубины и ширины. Я вспомнила, как в детстве прыгала по лужам, идя за ручку с папой. Мы заливисто смеялись и весело шутили. Дома, конечно, мы дружно отхватывали от матери, но что я, что папа не обращали особенно на это внимания. А сейчас мне хочется упасть лицом в эту лужу и зареветь. Нет больше той мамы, того папы, и таких, казалось бы, молодых бабушки с дедушкой. Нет больше той семьи. Есть мы, но каждый по отдельности.

Я продолжала вспоминать дела давно минувших дней, мое сознание все больше и больше вытаскивало из памяти фрагменты такого, казалось бы, на первый взгляд, совершенно обычного детства, и каким оно теперь кажется через призму лет. Детство – золотое время для меня было, жаль, что я не смогла оценить это по достоинству. Теперь мне только и остается, что вспоминать это все и тихо плакать, пересматривая старенький фотоальбом с черно-белыми снимками.

Когда до отделения оставалось всего каких-то там несколько метров, со мной что-то начало происходить. В голове послышался шум, потом в глазах стали появляться черные точки, их становилось все больше и больше, а после земля из-под ног ушла. Я поняла, что падаю в обморок, и в последний момент ухватилась за ствол дерева, стоящего рядом со мной. Мне удалось совладать с собой и не потерять сознание, хоть я и была близка к этому.

Ладно, черт с ней, с этой гордостью. Придется взять предложенные Муркой деньги. Другого выхода у меня нет.

Только вот я совершенно не знала, где он может быть. Внутри теплилась слабая надежда на то, что он может находиться на аллее, где они обычно собираются.

Мерным шагом я направилась туда. Мой путь пролегал через ларьки, которые скучковались у нас на площади. И как же мне повезло! Возле такого ларька стояла машина Мурки. Я встала рядом с ней и стала ждать ее владельца.

Не знаю, сколько времени прошло в ожидании, но, думаю, прилично. Когда вдалеке показалась знакомая мне фигура, я уже стояла и тупо тряслась от холода. Не сказала бы, что погода была слишком холодной, просто именно я так себя чувствовала. От голода и одежды не по погоде тело покрывали мурашки, а меня саму била мелкая дрожь.

– Мурка! – закричала я, когда он был еще на приличном от меня расстоянии.

Он в свою очередь с недоуменным видом посмотрел на меня, потом оглянулся по сторонам и ускорил шаг по направлению ко мне.

– Мурка! Я… я ничего не написала… – мой голос дрожал от холода.

– Точно?! То есть ты согласна на наши условия?

– Да. Только давай быстрее.

– Так, на твое счастье я еще не успел раздать все парням.

Я молча стояла, трясясь от холода, и ждала, пока он откроет дверь авто.

– Садись, – из-за плеча сказал мне Мурка.

Я послушно открыла дверь и опустилась на переднее сиденье «запорожца».

– Короче. Мы Борзому стрелу забили. Мы его это… В общем, больше он к тебе не подойдет. Пойдешь с нами?

– Зачем?

– Затем. Мы твоему обидчику самосуд устроим, считай. Так что, пойдешь?

– Не. Меня от одной его рожи воротит теперь.

– Ну как знаешь! Зато можешь быть спокойна, больше он не полезет.

– Надеюсь на это очень сильно.

– Ладно. Хватит кота за хвост тянуть. Открывай бардачок.

Моя рука потянулась к бардачку. Маленькая дверца открылась, и я, как-то не дожидаясь команды Мурки, вытащила оттуда пухлый черный пакет.

– Этот? – уточнила я на всякий случай.

Мурка ответил не сразу, так как пристально смотрел на дорогу, затем, улучив удобный момент, повернулся ко мне и сказал:

– Да, этот.

Пока я пересчитывала деньги, Мурка опасливо оглядывался по сторонам, будто не купюры мне передал, а партию оружия. Хотя беспокоиться было не о чем, ведь он отвез нас в то место, где только малолетки ныкаются, чтобы напиться или покурить.

– Твою мать. Лор, ты долго там еще? Можно как-то побыстрее?! – с явным раздражением обратился он ко мне.

– Нет, не можно! – с таким же раздражением ответила я.

Вскоре дело было сделано, о чем я ему и сообщила.

– Ладно, пойду, – сказала я и уже собиралась покинуть салон автомобиля, как вдруг он схватил меня за руку.

– Стой. Не надо ходить с такими деньжищами на улице. Тем более ты вроде бы не рядом с площадью живешь.

– Отвезешь меня домой?

– Без проблем.

За столь короткую дорогу мы не сказали друг другу ни слова. Не о чем нам с ним было говорить. У меня внутри будто бы что-то сломалось, и было совсем не до разговоров.