– Я напилась. Извини. Я ничего не соображала. Наверное, мне надо расставаться с ним. Я наделала кучу ошибок.

– Каких еще ошибок? Что он-то тебе сделал?! – все еще кричала я.

– В общем, у меня задержка уже долго что-то, – замялась Настя и опустила глаза в пол.

– Сколько?! День, два, неделя?! Это гормоны все, че ты вообще… – кричала я, пока меня не прервала подруга.

– Уже вторая пошла.

– Ч-что?

– Ну да. Я сначала думала, что совпадение. У меня и раньше так было, а тут вот так вышло.

– Вы вообще предохранялись?!

– Что мы делали? – не поняла меня подруга.

– Ну презервативы надевали?

– Кого?! В нашей аптеке только спирт и бинт. Больше ничего! Где я тебе тут найду такую роскошь?! – с ухмылкой отвечала подруга.

– Отлично! Так, и что теперь?

– А ничего. Я в больницу в город поеду, там аборт сделаю. Вот в понедельник родители пойдут на работу, и я уеду на денек. Скажу, что в институт надо съездить, узнать кое-чего по поводу поступления. А потом свалим с тобой отсюда. После сегодняшнего вечера мне как-то страшно стало находиться рядом с ним.

По дороге мы что-то обсуждали и сами не заметили, как дошли до ее дома.

– Ты ко мне или к себе пойдешь? – спросила Настя.

– Пошли к тебе, если ты не против. Все равно домой идти боязно.

– Пошли.

Мы тихо разделись и легли спать. В сон нас сморило одновременно, однако я спала плохо. Мне снились бредовые сны, слишком яркие и непонятные. Обычно такие беспокойные сновидения у меня бывают, когда я тяжело болею или в моей жизни происходят трагические события, наподобие сегодняшнего.

– Мур, хватит херней страдать! Он изнасиловал ее, и ты видел, какой он неадекватный по отношению к Лоре! Она мне сама рассказала, что ты за ним бегал позавчера, по всей площади его ловил!

– Да, Юль. Да! Тысячу раз да! Я знаю, что у него фляга течет, притом очень давно! Но и ты тоже пойми! У него батя два года назад повесился! У матери сердце больное, если его посадят, а его точно посадят, то мама у него умрет, а может, и инвалидом останется!

– С чего ты это взял?! – перешла на крик Юля.

– С того! У нее сердце больное стало после смерти его отца! Борзый ее единственный сын! – выгораживал своего друга Мурка.

– А то, что он девочке жизнь испортил, это ничего? Да?! Что-то мне подсказывает, что когда он на Лору залез, то о маме явно не думал!

– Да понятно, что он виноват! Понятно! Но нельзя так!

– А как?! Как можно-то теперь?!

– Вообще есть один вариант, – сказал Мурка, значительно понизив тон.

– Да ты что? И что же ты предлагаешь?

– Короче, я ща соберу деньги с пацанов, так же и с Борзого спрос будет не маленький, с него больше всех возьму. Принесу эти деньги Лоре. Потом при ней же со всеми парнями попинаем его, вот и все.

– Знаешь, что?

– Что, Юль?

– Делай что хочешь, – без эмоций сообщила девушка и вышла из машины Мурки.

Собственно, Мурка так и поступил и уже утром ехал по проселочной дороге по направлению к дому Лоры с деньгами и пока без Борзого.

Мой сон прервался, когда часы показали 10:42. За окном вместо привычного пейзажа, а именно яркого солнца, от которого на асфальте можно было бы спокойно пожарить яичницу, а также стоящих мирно деревьев, небо было затянуто сплошной синей тучей, у которой, казалось, не было краев. Я быстро встала с кровати и стала быстро напяливать на себя одежду, так как хотела успеть добежать до нашего отдела милиции.

– Лора, доброе утро.

– Доброе, теть Надь, – крикнула я из коридора Настиной маме, которая стояла уже позади меня на кухне.

– Ты куда бежишь? Сядь, позавтракай!

– Извините, дела! – коротко бросила я, так как на прощание с ней у меня времени не было. Хотелось быстрее написать заявление и помыться. Я не чувствовала ни голода, ни холода, мне просто хотелось смыть с себя всю эту грязь и забыть об этом как о страшном сне.

Я вышла за ворота Настиного дома и принялась закрывать их. Из-за ветра тяжелая железная дверь плохо поддавалась закрытию, поэтому мне пришлось развернуться к ней лицом и надавить обеими руками.

Ворота были закрыты, и в ту же секунду у меня за спиной раздался громкий гудок автомобиля.

Я вскрикнула и обернулась на звук. Предчувствие мое после увиденного стало нехорошим, причиной тому послужил старый «запорожец», за рулем оного сидел Мурка.

– Что тебе нужно?! – грубо поинтересовалась я.

– Сядь в машину, поговорить надо.

– Не о чем мне с тобой говорить!

– Да, я знаю, что произошло. Не переживай, я полностью на твоей стороне.

Я обернулась по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, быстро запрыгнула на переднее сиденье к Мурке.

– Говори!

– Не тут же, – заявил он и надавил на педаль газа.

Мы неслись как сумасшедшие к краю поселка. Позади нас оставались жилые дома, и на смену им пришли кусты и деревья.

– Куда мы едем?! Неужели нельзя тут поговорить?! – обеспокоенная ситуацией, спросила я у водителя «запорожца».

– Так будет лучше, поверь.

В моей голове начали зарождаться нехорошие мысли о том, что история может повториться, только вместо «Победы» будет «Запорожец», а вместо Борзого – Мурка.

Мы подъехали к заброшенному коровнику и остановились аккурат возле него.

– Лор.

– А?

– В общем, я знаю, что произошло у вас с Борзым. Он не прав, абсолютно не прав. Я понимаю твои чувства по отношению к нему. Понимаю, что тебе сейчас очень плохо, и то, что ты хочешь его посадить, я тоже понимаю. Но у меня есть к тебе дело.

– Что еще за дело такое?!

– Мы тут собрали для тебя деньги, не очень большая сумма, но тебе она пригодится, тем более ты в институт поступать собираешься. И еще мы с парнями посоветовались и поняли, что Борзого тоже наказать надо. Сегодня мы ему почки опустим, еще и на коленях извиняться перед тобой будет, и кровью будет ссать неделю. Я клянусь тебе.

– Так, стоп. А зачем тебе это?

– Так… Я могу тебя взамен кое о чем попросить?

– Я тебя внимательно слушаю! – моя правая рука вцепилась в поручень на двери, а живот неприятно заболел от волнения.

– Взамен не пиши, пожалуйста, на него заявление, а то у него мама болеет.

– Повтори, пожалуйста, еще раз, что ты сказал, – четко произнесла я, а моя голова отказывалась воспринимать всерьез такую информацию.

– Короче, держи деньги, приходи вечером смотреть на драку, но не пиши заявление, по рукам?

– А, собственно, почему я не должна его писать?

– Понимаешь, у него батя два года назад повесился, у матери сердце больное, если его посадят, то матери плохо станет.

– Ах мамаше его плохо станет?! А мне было не плохо, а просто зашибись?! Знаешь, что я тогда вообще чувствовала?! Конечно же, ты ничего не знаешь!

– Лора…

– Заткнись! Мамаша, видите ли, у него больная! А че ты за его мать-то переживаешь?! Он вот не переживал за нее, когда меня насиловал! А ты че, а?!

– Ты не понимаешь… просто…

– Завали! Короче, я буду писать на него заяву! А деньги эти себе в очко засунь!

Он что-то пытался сказать, но я быстро вышла из машины и захлопнула дверь с такой силой, что та даже качнулась немного.

– Не писать заявление на него! Ага, щас! Ничего! Пусть в тюрьме поживет! Там ему самое место, – бубнила я себе под нос.

До моего дома от коровника надо было идти пешком минут двадцать прогулочным шагом. Я бы так и шла, если бы тучи, нависавшие над поселком столько времени, не проливали бы на землю холодный ливень. К ливню прибавился порывистый ветер и раскаты грома. Мне стало жутковато. Я пробираюсь сквозь заросли к поселковой дороге, а ливень хлещет мне прямо в лицо и не дает нормально пройти. Трава так и норовит запутать ноги, но я упорно иду вперед. Дорога казалась мне бесконечной, и я значительно прибавила шаг.

Пройдя еще несколько метров, моя нога наступила на что-то мягкое и скользкое, и я, потеряв равновесие, плюхнулась в грязь со всего маха. Боль от ушиба казалась невыносимой. Я неудачно упала на руки, на моих ладонях виднелись небольшие царапины, вся одежда была в грязи, меня била мелкая дрожь от холода. Как назло, из-за сильного ветра капли дождя попадали мне в лицо, в том числе и в глаза. Трезво оценив ситуацию, я поняла, что в такую погоду добраться до отделения милиции сейчас будет просто невозможно. Транспорт у нас здесь ходит только утром и вечером в будние дни, а сегодня было воскресенье. У отца хоть и имеется машина, но я не хочу ему рассказывать про это происшествие, по крайней мере не сейчас, а сама водить не умею.