— Тебя беспокоит, что может подумать кто-то другой?

— Я ни о чём не беспокоюсь, — бормочет он, и я щиплю его за бок, заставляя взвизгнуть. — Господи, женщина, за что?

— Тебе не нужно тянуть своё «Я Тристан Прескотт — король этого грёбаного мира и могу делать всё, что захочу», чтобы воздействовать на меня, — делаю паузу, надеясь, что он поймёт, что мне нужно от него. — Будь со мной искренним.

Он убирает волосы с моего лба, проводит указательным пальцем по одной моей брови, затем по другой.

— Когда я с тобой, я самый настоящий, каким только могу быть.

Клянусь, на секунду моё сердце замирает. Может быть, даже две.

— Правда?

Тристан кивает.

— Но я не хочу навешивать ярлыки на то, что происходит между нами.

О. Конечно, он не хочет. То есть, я не его девушка, он не мой парень, так что мы просто… кто? Два трахающихся человека? Разве это не кульминационный момент старого анекдота?

Супер. Меня сделали посмешищем. Моя жизнь не могла стать хуже.

— Ты кажешься разочарованной.

— Потому что так и есть, — я отстраняюсь от него и сажусь в кровати, подтыкая простыню повыше, чтобы она прикрывала мою грудь. Я не в настроении быть открытой, особенно после того, что он только что сказал. — У всего есть ярлык, Тристан, нравится тебе это или нет.

— Неужели? И какой же у меня ярлык? — он тоже садится, от его большого тела отчётливо исходит разочарование. Я злюсь на него, но всё ещё могу оценить, насколько он чертовски хорош собой. Волосы торчат во все стороны, совершенно голый, белая простыня обмотана вокруг бёдер, так что видна только его великолепная грудь, а на лице — явное раздражение. Раздражение так же здорово идёт ему, ублюдку. Ему, наверное, ненавистно, что мы ведём этот разговор, когда могли бы заниматься сексом — его любимым занятием.

Моим тоже, но этот разговор должен состояться. Я не могу вечно плыть по течению. Мне нужны ответы. Доказательства.

То, что я почти боюсь узнать.

Сев прямее, всё ещё плотно укутавшись в простыню, смотрю на него, испытывая искушение наброситься и сказать что-нибудь ужасное.

— Ты красивый. Сексуальная. Богатый. Очаровательный.

Он просто сидит, не говоря ни слова.

— Но ещё ты высокомерный. Заносчивый. Бездушный, — делаю паузу, прежде чем навесить последний ярлык. — Бессердечный.

Его глаза сужаются, но в остальном он по-прежнему никак не реагирует.

— Вот так я подумала, впервые встретив тебя, — я колеблюсь и опускаю взгляд, не желая видеть весь этот гнев, вспыхнувший в его глазах. — Итак. А у меня, какие ярлыки?

Какое-то время он молчит. Так тихо, что мне, наконец, приходится поднять глаза, чтобы посмотреть, дышит ли он ещё.

— Ты действительно хочешь знать, что я подумал в ту ночь, когда впервые встретил тебя? — спрашивает он.

Я киваю, нервы заставляют меня дрожать.

Бояться.

— Красивая. Сексуальная. Язвительная. Недосягаемая.

Теперь моя очередь хранить молчание. Что я могу сказать? Он четырьмя словами точно описал меня.

— Чванливая. Великолепная. Недосягаемая, — продолжает он.

— Ты уже говорил это. Недосягаемая, — бормочу я, особо не вникая в снобистскую ссылку. Хотя я тоже назвала его бессердечным, так что… туше.

— Это был ярлык, который все вешали на тебя. Они все предостерегали меня от тебя.

Я хмурюсь.

— Кто все?

— Шеп. Джейд. Гейб. Люси. Чёрт возьми, даже Келли говорила мне оставить тебя в покое, хотя она также помогла нам сойтись. Словно она не могла удержаться.

— Судя по всему, это только заставило тебя хотеть меня ещё больше, — я отбрасываю простыню с тела и вскакиваю с кровати, лихорадочно оглядывая комнату в поисках своей одежды. Больше не могу слушать его чушь. Чем больше он говорит, тем хуже становится. На самом деле ему на меня наплевать. Его больше волнует мысль о том, чтобы иметь меня. А это большая разница.

Как разговор может превратиться из такого удивительно хорошего в ужасающе плохой всего за две минуты?

— Что ты делаешь?

— Ищу свою одежду. Мне нужно убраться отсюда, — бормочу я, хватая свои трусики с пола. Я отчётливо помню, как Тристан медленно стягивал их с меня, его рот был повсюду, сводя меня с ума.

Теперь он сводит меня с ума другими способами, и я ненавижу это.

Он хватает меня за руку, останавливая мои поиски, и трусики, которые я сжимала, падают на пол.

— Почему? Из-за того, что я сказал?

Я пристально смотрю на него, желая, чтобы он отпустил меня. И в то же время желая, чтобы он никогда, никогда не делал этого.

— Ты со мной только потому, что думаешь, что я какой-то запретный плод или что-то в этом роде.

Тристан закатывает глаза.

— Ты действительно в это веришь?

— Я это знаю, — я пытаюсь вырваться из его хватки, но он крепче сжимает меня. — Отпусти меня.

— Нет, — он тянет меня на себя, но я сопротивляюсь. — Али, послушай меня.

— Зачем? Чтобы ты мог наговорить ещё больше красивых слов и обманом заставить меня остаться? Тебе на меня наплевать. Тебя волнует только завоевание. Желание иметь то, что не можешь. Всё это чушь собачья, — каким-то образом мне удаётся вырваться из его хватки и убежать, схватив первый предмет одежды, который вижу — одну из фланелевых рубашек Тристана, висящую на стуле. Я распахиваю дверь его спальни и бегу по коридору, резко дёргая рубашку, когда практически спотыкаюсь на лестнице.

Не знаю, куда я бегу. Я почти ничего не вижу, моё зрение затуманено дурацкими грёбаными слезами. Я в ярости. Злюсь на себя за то, что плачу.

Ещё больше злюсь на себя за переживания.

— Александрия, — как чёртов «Стелс», он подкрадывается ко мне, когда я подхожу к входной двери, хватает меня сзади и заключает в объятия. Я сопротивляюсь изо всех сил, упираясь локтями ему в грудь. Откидываюсь назад, так что моя пятка входит в прямой контакт с его голенью. — Блин, это чертовски больно, — бормочет он мне на ухо.

— Отпусти меня! — я практически кричу, колотя кулаками по его предплечьям. Ненавижу его предплечья. Они мускулистые, с гладкой золотистой кожей, слегка покрытой тёмными волосами, и толстыми запястьями. Да. Ненавижу их. Ненавижу его.

Я плачу, слёзы текут по моим щекам, и я падаю на него, признавая своё поражение. Его хватка смягчается, его рука гладит мой живот, пытаясь успокоить меня, как будто я какое-то вышедшее из-под контроля дикое животное.

— Послушай меня, — шепчет он, убирая волосы с моего уха, его горячие губы касаются моей кожи. — Ярлыки — это чушь собачья, и ты это знаешь. Ты действительно думаешь, что я бессердечный?

Да! Хочется мне закричать, хотя это было бы ложью. Вместо этого я качаю головой, слишком подавленная, чтобы говорить.

— Возможно, поначалу я и увивался за тобой, потому что мне сказали, что не должен, но я всё ещё с тобой, потому что… — он колеблется, и в тишине, которая нас окружает, так много осталось недосказанным. Я слышу, как он дышит. Чувствую, как поднимается и опускается его грудь у моей спины. Его рука скользит по моему животу, его пальцы ласкают мою кожу, вызывая покалывание повсюду. — Ты мне не безразлична, Алекс. — его голос низкий. Грубый. Произнося слова, которые мне отчаянно нужно услышать. — Не заставляй меня говорить что-то ещё, потому что знаю, что в конце концов всё испорчу, я просто не могу. Ещё пока нет.

Я медленно поворачиваюсь в его объятиях, поднимая лицо так, чтобы наши взгляды встретились. Он касается моих щёк, вытирает слёзы, на его лице не что иное, как ужас.

— Твои слёзы убивают меня, — хрипло шепчет он. — Не плачь из-за меня. Я этого не стою.

Я закрываю глаза, борясь с новыми слезами, которые появляются при его словах. Он не понимает, как много он для меня значит. Он того стоит. Хотела бы я, чтобы он видел, как сильно.

Не могу больше на него злиться. Просто он… такой, какой он есть. Он не лжец. А я ненавижу лжецов. Мошенников. Тристан всегда откровенен, вплоть до того, что ужасно прямолинеен.

Либо я принимаю его таким, какой он есть, либо ухожу.