Закончив с едой, я пригласил её пройти за собой, что она исполнила с той же ровно живостью, будто ничего и, не съев за столом. Накатывавшая на меня сонливость после еды теперь стыдила меня, так как точно являлась признаком возраста. Меня охватывал то жгучий почти беспричинный стыд, как застигнутого врасплох мальчишку, то приливы строгости к себе, в которой я сдерживал эту расчувствовавшуюся часть себя, призывал её к порядку.

Дойдя до убранной заранее комнаты, по пути проклиная долгие ступени лестницы, я достал из кармана лёгкий стальной ключ и вложил его в её крохотную ладошку.

– Это дверь вашей комнаты – запомните её, так как этот ключ отпирает только её, а прочие двери, кроме моей двери дальше по коридору, заперты. Она не слишком уютная, так как в ней давненько никто не жил, но, надеюсь, на первое время сможет устроить вас.

– Что вы, – я услышал тихий смех, а её серые глаза по-детски сузились при этом, – для меня подойдёт любая комната в этом доме! Уверяю вас, господин, я неприхотлива.

Она говорила всё это, даже не отперев дверь и не удостоверившись, что селю я её не в кладовой, и от этого мне стало не по себе. Будто раньше девушка была вынуждена жить в крохотной коморке и едва ли видела, как должна выглядеть комната молодой леди. Видимо я нахмурился, так как улыбка быстро покинула её лицо, а ладонь сжала ключ.

– Мы с вами, я надеюсь, ещё обсудим вопрос планировки и наполнения ваших апартаментов, как и их местоположение, так как я искренне уверен, что мой дом слишком уж мрачный и захудалый, и в скором времени…

– Я так не считаю, – она перебила меня так мягко и таким серьёзным тоном, словно слова, сказанные мной, её задели, – правда, – добавила она тут же, видимо, смущённая своей смелостью, отводя свой взгляд в сторону двери, – этот дом кажется мне милым. И он гораздо приятнее, я вас уверяю, огромного вычурного дома вашей семьи, где я постоянно терялась в одних и тех же местах по сотне раз. Вы зря так озабочены этим.

Крайне удивлённый такой рецензией на своё жилище, которое аристократ назвал бы милым, разве что, будучи слепым, я был ещё и немного озадачен. Я не мог ей возразить, и потому только не особо удачно улыбнулся.

– Искренне рад слышать это.

В тот день во всём доме я не мог найти себе места, прокручивая у себя в голове раз за разом все свои и её слова, сказанные при этом коротком знакомстве, силясь сделать какой-либо вывод невесть для чего, но так и не связавший ни одной нити рассуждений воедино. Пробовал читать, заняться музыкой или изучением языка, подсчётами скромных доходов и пуританских расходов – всё без толку.

Я не мог избавиться от впечатления, застрявшего в голове и приводившего меня в странное, буквально трепетное, пугавшее и будоражащее волнение. Она нравилась мне. Разумеется, как человек. Но мне было чересчур приятно снова и снова поднимать из омута памяти её лёгкие улыбки.

Весь вечер я надеялся наткнуться на неё невзначай. Сам не зная чего хочу, я убеждал себя, что должен показать ей дом, может окрестности, может просто осведомиться как ей комната и не нужно ли ей чего на первое время. А может даже за ненавязчивым светским разговором (хотя кого я обманываю – разве смогу я вести с ней таковой?) узнать о ней чуть больше.

Но Алия, будто вовсе не покидала за это время своей комнаты. Может, так долго разбирала свои вещи из аккуратных чемоданчиков, занесённых к ней в комнату Герхардом ещё во время обеда, а может собиралась с мыслями, свыкаясь со случившимся незапланированным переездом. В конце концов, может быть, скорбь по отцу занимала её куда больше изучения нового дома, что было бы логичнее всего предположить с моей стороны, дабы, наконец, перестать искать с ней случайной встречи как полному кретину. Я ковылял взад-вперёд во дворе, глухо постукивая тростью, кляня себя за отсутствие дела и чересчур пространные мысли, когда услышал за спиной её голос.

– Могу я узнать, что случилось с вашей ногой?..

Я буквально подскочил, слишком резко разворачиваясь и рискуя рухнуть в пыль у её ног. И при этом шутовском движении, напуская самый что ни на есть беззаботный, спокойный вид. Она стояла передо мной, в более летнем и куда менее пышном платье, белом в голубую полосочку, сцепив в замок опущенные впереди ладони. Я буквально слышал её смешок, хотя вполне мог списать это на игру воображения.

– Заработал травму на войне, много лет тому назад. Это всё колено. – Я похлопал себя по штанине, конечно же, не задевая упомянутого места. А не то не обойтись бы мне без жалкой гримасы на лице. – Ничего страшного.

Она спустилась по ступенькам ближе ко мне и остановилась рядом, заглядывая слегка прищуренными от солнца глазами. Она забыла в комнате шляпу, подумал я тогда.

– А вы зря клеветали на комнату. – Голосом заговорщика, сообщающего тайну, произнесла она. И тут же улыбнулась. – Мне особенно понравился шкаф – никогда не видела такой красивой резьбы на дверцах мебели.

Я не знал, что на это ответить, но, к счастью, слов и не потребовалось. Она заговорила снова:

– Мне очень неудобно, правда. Вы теперь будете тратиться на меня. Отец когда-то говорил о вас, что вам очень не повезло в жизни и что вы едва сводите концы с концами. – Так искренне сказать это мог только ребёнок, подумал тут же я. – Эти травмы, война… Ваши повседневные хлопоты, и тут я, ни с того ни с сего…

– Что вы, – я вздохнул, понимая, как тяжело ей даются эти слова и как долго она их готовила, – У меня давно уже никаких забот не бывает. Да и денег мне вполне достаточно, тем более что теперь всё имущество и состояние моего брата переходят по праву наследования мне. Мы с вами…

– Всё не так. – На её лице отразилось огорчение. Она будто всё это время боялась, что я вот-вот скажу что-то и сейчас, услышав это, пала духом. Я успел насторожиться. – Никаких денег нет, даже его дома нет. В тяжёлую для страны минуту он всё оставил государству. Королеве. Решил что это долг его чести.

– Но как же бумаги? – Я решил в ту минуту, что она наверняка что-то напутала и потому поспешил, полностью уверенный в обратном, переубедить её. – У меня на руках свидетельство о наследстве, оно в моём кабинете. Там сказано…

– Послушайте. – Лицо её стало абсолютно серьёзным, что ей было не свойственно, насколько я мог судить, и я ещё больше напрягся. – Я так и думала – вам прислали бумагу из местной мэрии, но я своими глазами видела, как он передал своё последнее завещание послу из дворца. Я видела эту бумагу, не издали – я её прочла. Не спрашивайте как, это долго объяснять. Это самая поздняя его воля, изъявленная за пять дней перед смертью, а значит предыдущий порядок наследования, по которому вам и прислали свидетельство, уже не действителен. Его имущество – имущество короны.

Я молча слушал, поражённый её осведомлённостью в таком сложном вопросе, как оформление бумаг наследования и грамотно поставленными фразами, совершенно не вникая в смысл ею сказанного, как человек, только что оглушённый пушечным залпом. Последнее завещание в пользу королевы… Возможно. Свидетельство, выписанное нотариусом про всякий случай до дня смерти брата, пришедшее мне на руки как результат ошибки… Допустим. Всё это упорно не желало складываться в одну общую картину, которая в целом-то была до одури элементарна, совершенно проста, и заключалась в том, что я остался ни с чем.

Дух мой пал в пыль под ногами, туда же, где с громким звоном разбились все мои высокопарные планы на деньги, которых я даже не нюхал. Всё. Занавес.

– Вы уверенны? – Без какой-либо интонации, бесспорно, её пугая, произнёс я. Её ответ не имел значения, но я не должен был сейчас так долго и зловеще молчать.

– Конечно. Да. – Она говорила почти что шёпотом, её глаза блестели.

Помявшись на затёкших ногах, я предложил ей руку. Она машинально взялась за мою протянутую ладонь и, не сдержав напряжения, всхлипнула.

– Не беспокойтесь, Алия. Будет трудно, но я не оставлю вас, вам не придётся жить в нужде.