Я никогда не пойму, как она остается кандидатом на роль следующей примы Нью-Йорк Сити Балета, кроме того факта, что она невероятно талантлива. Я видела, как она танцует несколько раз, и каждый раз у меня непременно перехватывало дыхание. Наблюдать за ее танцем, все равно что наблюдать за оживающей сказкой.

У всех сказок есть темная сторона.

На краткий миг я слышу, как слова моего отца эхом отдаются в моей голове, в его глубоком и добром голосе, и дрожь пробегает по моей спине. Я сильно прикусываю губу, чтобы мои глаза не наполнились слезами. Прошло восемь лет, но я все еще не могу слышать голос моего отца в своей голове без желания заплакать.

— Кто-то прошел по твоей могиле? — Спрашивает Ана, поднимая на меня взгляд с кисточкой, зависшей у нее над пальцем. — Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

— Я в порядке. — Я собираю волосы в хвост, все еще наблюдая за ней. — У твоей учительницы будет припадок, Ана.

— Я сниму лак перед занятиями. — Настаивает она. — Но я не выйду на улицу с голыми ногтями или, что еще хуже, накрашенными в безвкусный бледно-розовый цвет. — Она проводит кисточкой по ногтю на мизинце, закрывает его колпачком, а затем садится, махая рукой в воздухе. — Давай, София, — снова говорит она, ее голос умоляющий. — Мы никогда с тобой никуда не выходим вместе, а это месяц моего рождения.

Я не могу не закатить глаза.

— У тебя нет целого месяца, Ана. Всего один день — Я осторожно укладываю скрипку в футляр, аккуратно кладу смычок рядом с ней и застегиваю молнию. — Я все же пойду с тобой куда-нибудь на твой день рождения. Я обещаю.

— Я бы предпочла, чтобы ты сходила со мной куда-нибудь сегодня вечером. — Она надувает губы, которые накрашены помадой того же оттенка, что и лак для ногтей. — Давай. Ты можешь позаимствовать кое-что из моего шкафа.

— Ничто в твоем шкафу не подойдет мне, — указываю я. — Нет ни малейшего шанса.

— Ты худая, не спорь. То, что у тебя есть сиськи, не значит, что ты не можешь влезть во все, что есть у меня. Есть одно платье, к которому я всегда надеваю бюстгальтер с эффектом пушап, чтобы подчеркнуть их…

— Ана, нет. Я обещала своей группе… — Затем мой телефон оживает, и я ныряю за ним, прежде чем Ана успевает взять его с тумбочки. Предварительный просмотр текста на экране заставляет мое сердце замереть.

Ана замечает выражение моего лица, прежде чем я успеваю его смягчить.

— Они все отменили, не так ли? — Торжествующе спрашивает она. — Теперь ты должна пойти со мной.

Я отчаянно пытаюсь придумать другой выход. Дело даже не в том, что я не хочу выходить, хотя это часть дела. Дело в том, что я знаю, какие места любит посещать Ана; самые модные, самые дорогие клубы и бары, которые может предложить Манхэттен. Дело не в том, что я тоже не могу себе этого позволить. Просто я не хочу тратить деньги. Каждый месяц, как по маслу, на моем банковском счете появляется ошеломляющая сумма денег. Я не знаю, откуда она берется и как, и я испробовала все возможные способы уклониться от нее. Я несколько раз меняла банки, но она всегда появляется снова. Я пыталась устроиться на работу, чтобы мне не нужно было ею пользоваться, но большую часть времени мне даже не перезванивают, даже по самым простым позициям розничной торговли. Когда мне звонят, вакансия каким-то образом всегда занята до того, как я могу пойти на собеседование.

А еще есть мое обучение в Джульярде. Каждый семестр она оплачивается полностью, прежде чем я успеваю даже попытаться позвонить и договориться о собственном плане оплаты. Когда я попыталась заставить секретаршу в регистратуре сказать мне, кто заплатил, она сказала, что это был анонимный благотворитель. Даже когда я пыталась переехать в общежитие, за день до этого мне позвонили и сообщили, что квартира с двумя спальнями в дорогом довоенном здании недалеко от кампуса была сдана в аренду на мое имя с полной оплатой аренды за первый год.

Все это было очень загадочно, очень пугающе и заставляло меня чувствовать одновременно тревогу и любопытство относительно того, кто именно обеспечивал все это. Я провела одну ночь одна в слишком большой квартире, прежде чем дать объявление о поиске соседки по комнате, на которое Ана откликнулась почти сразу. Поскольку за квартиру уже было заплачено, я просто попросила ее скидываться на продукты и коммунальные услуги, на что она была более чем счастлива согласиться. Все, чего я хотела, это тихую соседку по комнате, которая не устраивала вечеринок, не беспокоила меня и не приводила мальчиков в гости очень часто, если вообще приводила.

Это ни в малейшей степени не оказалось Анной. Но каким-то образом несмотря на то, что она такая же экстравертная, как я интроверт, такая же тусовщица, как я домосед, и могла бы соперничать с оперной певицей своими стонами каждый раз, когда приводит парня домой, мы быстро подружились. Отчасти это, я думаю, связано с тем, что у меня нет других друзей, а отчасти с тем, что Ана, с ее легким русским акцентом и стройной фигурой, напоминает мне мою мать.

Ана постукивает пальцами по тумбочке.

— Земля София. Да ладно, я знаю, что они отменили. Ты действительно собираешься просто остаться дома вечером вместо того, чтобы пойти со мной и посмотреть на самых завидных холостяков, которых может предложить Манхэттен?

— Меня не интересуют свидания, — говорю я почти автоматически. — Ты это знаешь.

— Да, ну. — Ана спрыгивает с кровати, беря меня под руку. — Пойдем. Ты можешь быть моей второй половинкой. Напитки за мой счет.

Я вижу, что не собираюсь отказываться от этого. И какая-то часть меня, совсем крошечная, испытывает любопытство. Я никогда не была в том мире, в котором Ана обитает по выходным, полном дорогих коктейлей, гламурных мужчин и женщин и освещенных неоном клубов. На самом деле это меня не привлекает, но разве я не должна испытать это хотя бы раз? До весеннего концерта осталось всего два месяца, а сразу после него выпускной. Затем я навсегда покину Манхэттен, а значит, и Ану тоже. Так что, может быть, не помешало бы побаловать ее, совсем немного.

— Хорошо, — я смягчаюсь, и все ее лицо загорается.

— Да! — Она взволнованно хлопает в ладоши. — Я хотела нарядить тебя с тех пор, как переехала. Пойдем, покопаемся в моем шкафу.

— О-хорошо. — Я могу сказать, что спорить бесполезно, поскольку Ана нетерпеливо тащит меня из моей комнаты по коридору к своей.

Полчаса спустя я не совсем узнаю себя. Черное платье, в которое меня нарядила Ана, от Gucci, с топом в стиле бюстье, который я более чем заполняю, и шнуровкой по бокам, открывающей вид на полоску обнаженной кожи через шнуровку от груди до самого подола. Это означает, что я не могу носить с ним бюстгальтер, и, хотя чашечки спереди достаточно поддерживают, в нем я чувствую себя более обнаженной и уязвимой, чем когда-либо.

— Если на улице будет сильный ветер, ты сможешь разглядеть мои соски через это, — жалуюсь я, но Ана просто пожимает плечами. — И это так туго. — К счастью, мой живот достаточно плоский, чтобы платье идеально облегало его, но оно облегает меня так плотно, что виден каждый изгиб. — Тут даже видно линии моего нижнего белья.

— Так что надевай стринги.

— У меня нет стрингов, — жалобно отвечаю я. — И не говори мне, что я могу одолжить одни из твоих, это заходит слишком далеко.

— Так обойдись без них. — Ана пожимает плечами.

— Что? — Я обретаю оттенок красного, который мог бы соперничать со знаком "Стоп". — Я не могу этого сделать.

— Конечно, ты можешь. — Она улыбается мне, выуживая две пары туфель на каблуках из своего шкафа и наклоняясь достаточно, чтобы я могла увидеть блеск кружев ее стринг. Платье, которое на ней надето, такого же вишнево-красного цвета, как ее губы и ногти. Она называет его “бандажное платье Hermes”, что для меня ничего не значит, но, очевидно, имеет большое значение, судя по ее тону.

Мгновение спустя появляется Ана с обувью, парой серебристых босоножек для нее и черными лодочками для меня, обе с красными подошвами, которые узнаю даже я.