А потом всё как-то завертелось. Туда позвали, сюда позвали. Он по-прежнему выходил на сцену, собирал полные залы в провинции. Его заваливали цветами бабульки, основная его теперь аудитория, но нет-нет да и мелькали в толпе молодые лица. Летом его пригласили как почётного гостя на «Славянский базар» в Витебск и вручили специальную премию Президента Белоруссии за вклад в культуру, в честь чего он дал сольный концерт, прошедший с большим успехом. Не сказать чтобы всё это окрыляло: Волк давно знал цену и зрительской любви, и государственным премиям, хлебнул в перестройку, спасибо. Но некий оптимизм всё же появился. Ещё помнят, ещё любят. Может быть, поработать пару лет? Или пяток, до семидесяти? Ну пусть без запала, по инерции, но все же лучше, чем дома чахнуть? А то, что морда вся в складках, так есть же этот… как его… ботокс? Натали проконсультирует, даже познакомит с проверенным специалистом. Борька, правда, прибьёт, если узнает. А он узнает. Ну можно просто хорошего гримёра найти.
И так, споря сам с собой, уговаривая себя то уйти, то остаться, он добрался до юбилея, который теперь неизвестно, состоится ли вообще, потому что главный герой два слова не может сказать, не споткнувшись. А что, если выбор просто сделали за него?
* * *
Москва встретила снегом с дождём и холодным ветром, пробирающим до костей. Следственный комитет размещался в старом здании с огромными окнами, из которых ощутимо дуло, по коридорам тоже гуляли сквозняки. Леонид Витальевич зябко кутался в пальто и поминутно поправлял шарф на шее, поглядывал на часы, пытался удобнее усесться на жёстком стуле. Следователь, с которым он должен был поговорить, где-то задерживался. Молодой лейтенантик дождался Волка на проходной, провёл в кабинет с обшарпанными стенами и унылой лампочкой без плафона под потолком, даже чаю налил. Отвратительного, дешёвого, пахнущего сеном, но всё-таки горячего. Мальчик старался угодить. Что это, уважение к сединам? Или просто добрый знак, и ему сегодня сообщат хорошие новости?
Как ни странно, Леонид Витальевич не волновался. У него просто было отвратительное настроение, вылившееся в апатию ко всему окружающему. Как-то всё не складывалось с того самого момента, как он уехал от Настасьи. На удобный ночной экспресс не оказалось СВ-мест. Не ехать же в общем вагоне? Пришлось брать купе в обычном поезде и трястись до утра. Он понадеялся, что выспится, но полка оказалась слишком узкой и жёсткой, за стенкой шумели соседи, а по коридору всё время кто-то ходил. В итоге промаялся до утра и поднялся с головной болью и затёкшей поясницей.
Домой заезжать не стал, сразу отправился к следователю. Смалодушничал, просто не нашёл в себе сил появиться перед женой. Он почему-то был уверен, что она уже в Москве, хотя за всё время так ни разу ей и не позвонил. Наверняка она устроит скандал. Имеет право, он перешёл все границы, исчезнув так надолго. Впрочем, она тоже перегнула палку, начав кричать на него при всех, раньше Натали ничего подобного себе не позволяла. Дома да, они могли ругаться, но Леонид Витальевич давно научился гасить ссоры, просто уходя в свою часть квартиры и запирая за собой дверь. Однако сейчас даже проверенный вариант его не устраивал, он вообще не хотел ехать на Берсеневскую. И давно ставшая привычной Москва раздражала пробками, шумом и отвратительной погодой. Странно, обычно в столице к нему возвращался покой после гастрольных мытарств.
Что-то он сделал не так, неправильно. У него было стойкое ощущение, что он идёт против течения или упорно ломится не в свою дверь.
– Здравствуйте, Леонид Витальевич! – Следователь появился так неожиданно, что погружённый в собственные мысли Волк вздрогнул. – Простите, что заставил ждать. Утренняя планёрка ну никак без Михайлюка не может состояться. Рад вас снова видеть!
Леонид Витальевич сдержанно улыбнулся, ответить тем же он точно не мог, а врать не хотелось.
– Как ваше самочувствие? Вы что-то бледный. Замёрзли? Да, у нас тут свежо. Чаю вам подлить?
– Бла-агодарю, не сто-оит. Да-авайте бли-иже к де-елу, – меньше всего он сейчас был настроен вести светскую беседу.
Михайлюк удивлённо взглянул на него. Наверное, он решил, что в прошлую их встречу Волк заикался от пережитого потрясения, и даже предположить не мог, что это надолго. Но ничего не сказал, открыл пухлую папку, начал перебирать какие-то бумажки.
– Хочу вам кое-что показать, Леонид Витальевич. Где же… Не оно, тоже не оно…
Он выкладывал ненужные бумаги и снимки на стол прямо перед Волком, и Леонид Витальевич увидел на одном из них расплывающийся силуэт (очки он забыл в Петербурге) Лизы в луже крови. К горлу мгновенно подступила тошнота, Волк поспешно отвернулся.
– Я понимаю, неприятно, – кивнул Михайлюк. – Мы-то люди привычные. Но показать я вам хотел другое. Вот, нашёл. Взгляните. Результат криминалистической экспертизы.
– Я бе-ез очко-ов.
– Давайте я вам зачитаю.
– Мо-ожно в о-общих сло-овах.
Леонид Витальевич совсем не хотел слушать красочное описание, сделанное судмедэкспертом.
Следователь отложил бумажки, перегнулся через стол и заглянул Волку в глаза.
– Леонид Витальевич, эксперты уверены, что Елизавету Петрашевскую убил человек очень низкого роста, примерно метр шестьдесят. По характеру раневого канала видно, что…
– Я по-онял, – поспешно перебил его Волк. – Без подробностей, если можно. Я не хочу представлять.
У него совсем заледенели руки, и он тщетно пытался растереть их, промокшая от холодного пота рубашка неприятно липла к телу. Вот так просто? Он метр восемьдесят пять, тут и выяснять ничего не надо, следователю было достаточно включить любую его запись. Значит, всё?
– Вы один из немногих людей, с кем гражданка Петрашевская общалась в Москве. Как мы выяснили, она переехала в столицу всего несколько месяцев назад. Вы знаете, зачем?
– Зна-аю. Она при-иехала на ко-онкурс мо-олодых испо-олнителей. Я бы-ыл в жю-юри.
– Она выиграла конкурс?
– Не-ет. Но вы-ыступила о-очень до-остойно. И я при-игласил её ра-аботать в сво-ой ко-оллектив.
– В каком качестве?
– Бэк-во-окалистки.
– Она согласилась?
– Да.
– Что было дальше?
Волк поморщился. Что дальше? Всё, как всегда. Бэк-вокалистки менялись у него с завидной регулярностью, каждый год какая-нибудь из трёх девочек, стоящих за его спиной, выскакивала замуж, собиралась в декрет или сбегала к продюсеру делать сольную карьеру, а ему приходилось спешно искать замену. Несмотря на то, что от бэк-вокала требовалось только красиво стоять и мило улыбаться, Волк подбирал девушек с хорошими голосами и музыкальным образованием, что было совсем непросто. Во-первых, среднестатистические девушки нынче считали, что учиться на певицу не обязательно. Во-вторых, все желали быть звёздами и на роль бэк-вокалистки соглашались неохотно. Лиза стала приятным исключением, сразу откликнулась на его приглашение. Наверное, не очень хотелось возвращаться в родную Сызрань. Жить ей в Москве было негде, и Леонид Витальевич снял для неё квартиру в Бутово. Далековато, конечно, зато недорого. Ничего, он по молодости тоже немало километров по столице наматывал. Лизу начали вводить в коллектив, она учила репертуар Волка, репетировала в усиленном режиме, чтобы выйти на сцену уже к юбилейному концерту.
– Как вы оказались в тот вечер в её квартире?
– Я у-уже ра-асказывал. При-иехал по-осле ко-онцерта.
– Зачем?
А действительно, зачем? Ему очень хотелось сказать: «Бес попутал». Иначе никак было не объяснить, что Волк, отработав двухчасовой концерт и устав как собака, вдруг едет в Бутово в маленькую квартирку с облезлыми обоями и невыветривающимся запахом плесени просто поговорить.
Леонид Витальевич сам не понимал, что с ним тогда случилось. Как-то всё совпало, одно к одному. Концерт прошёл плохо. Он давно уже недолюбливал московскую публику – самодовольную, сдержанную на эмоции. Волк не успел допеть финальную песню, как народ сорвался с мест, занимать очередь в гардероб, будто получить пальто первым важнее, чем дослушать артиста. Собрав дешёвенькие букетики и жидкие аплодисменты, Волк ушёл за кулисы. Ленуся, как всегда, ждала его с чаем в гримёрной, но до гримёрной дойти ему не дали. Подскочила Света из бэк-вокала, перегородила дорогу.
