– А что играем-то? – подал голос Рудик.

Марат растерялся. А действительно, они ведь даже не согласовывали, что споют. И не репетировали. Дома Марик так часто и много пел итальянцев, что мог сейчас любой неаполитанский романс или ариозо Фигаро выдать на-гора. Но как бы отлично ни владел Рудик инструментом, вряд ли он подберет аккомпанемент по слуху за несколько минут.

– Может, твои «Балканские звезды» сыграть?

– Ты еще скажи «Благодатный край родной»! – фыркнул Марик и аж плечами передернул.

«Благодатный край» ему предстояло петь сегодня на конкурсе. Алевтина Павловна прислушалась к рекомендациям «старших товарищей» и больше не доверила Марику выбор репертуара. Сказала, что на всесоюзном этапе конкурса он будет петь «Благодатный край», раз уж Рудик не прошел в финал. Песня-то замечательная, идейно правильная. У Марика на сей счет было свое мнение, но он в кои-то веки предпочел его не высказывать.

– Свою играй, – предложил Марат. – «Весеннюю мелодию».

– Тебе же она не нравилась!

– Я не говорил, что не нравилась! Я говорил, что она слишком лиричная, страсти в ней мало. Давай уже играй!

Рудик пожал плечами и заиграл. «Весеннюю мелодию» он написал к очередному экзамену на стихи Тютчева. Получил пятерку. Потом, балуясь, они пару раз с Маратом ее спели, причем у Рудика выходило лучше, Марик ругался, что ему страсти в этой песне недостает. А теперь вот вспомнил.

Весна идет, весна идет,

И тихих, теплых майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней!..

Романс и романс. Почти что неаполитанский. Вышло вроде бы неплохо. Марик отошел от микрофона, заглянул на вторую половину комнаты.

– Отлично, молодой человек! – улыбнулся ему толстяк. – Чудесная выйдет открыточка. Занимаетесь вокалом?

– Чуть-чуть.

– Марат сегодня на всесоюзном юношеском конкурсе певцов выступать будет! – встрял Рудик и тут же получил локтем в бок. – Ай, не пихайся! Честное слово! Слушайте сегодня по радио трансляцию!

Дядька сделал удивленное лицо, но расспрашивать не стал. По его виду было понятно, что певческая судьба ребят его не особенно волнует. Куда больше его волновали сорок рублей, причитающиеся ему за запись.

– Вторую-то открытку пишем? – уточнил он.

– Пишем, пишем.

Друзья поменялись местами. Рудик с репертуаром заморачиваться не стал – спел свой «Благодатный край», заученно размахивая руками и закатывая глаза, как будто он на сцене. Марик комментировать не стал, честно сыграл патриотическую балладу со всеми нюансами.

Из студии они вышли с двумя настоящими бобинами в руках. Но самое главное, им дали себя послушать. И теперь Марик чуть ли не приплясывал от восторга: он услышал по-настоящему взрослый тембр. У него действительно оформился голос, и теперь он знал это не с чужих слов. Голос приятный слуху, низкий баритон. Правда, не везде он чисто спел, на записи Марат уловил не совсем точную интонацию во втором куплете. Но ладно, как бабушка говорит, первый блин всегда комом. Были бы у них еще деньги, переписали бы. Теперь в следующий раз.

А Рудик шел расстроенный. Он тоже себя услышал со стороны. И то, что он услышал, ему совершенно не понравилось.

– Пискля какая-то, – сокрушался он. – Еще и подвываю.

– Не пискля, а тенор, – пытался его утешить Марик, хотя и сам внутренне содрогался, когда друг начинал петь. – Высокий тенор, поющий в народной манере. У тебя отец тоже так «подвывает».

– У отца красиво получается! А у меня…

– Тренируйся! Может, еще пониже голос станет. Мы же еще растем.

– Ты уже вырос…

– Так все же по-разному…

Они дошли до продавщицы мороженого. Взяли еще по эскимо, заесть впечатления. Сели на лавочку.

– Нет, таким голосом я петь не буду, – вдруг заявил Рудик. – И правильно, что меня на конкурс не взяли. Только людей пугать. А знаешь, я и не особенно хочу петь-то.

Марат молча на него смотрел, не забывая облизывать мороженое с низу, чтобы брюки не заляпало. Брюки были единственные, в них еще вечером выступать.

– Просто меня дома никто не поймет. Отец особенно. Он поет, дед пел. Прадед тоже пел. Наверное. Династия Семипаловых. Если я скажу, что мне не нравится петь, что меня раздражает собственный голос, они меня не услышат. Почему мне обязательно надо петь? Почему нельзя просто писать музыку?

– Можно. – Марик отправил в рот последний кусок эскимо и тщательно вытер руки платком. – Ты сам себе должен разрешить писать музыку. Как я разрешил сам себе петь. Родители, учителя, конкурсы… Ерунда это все. Ты сам должен принять решение. Пошли. Алевтина Павловна нас уже потеряла, наверное.

Алевтина Павловна их не просто потеряла. Когда они вернулись в гостиницу, она уже собиралась милицию вызывать и заявлять о пропаже двух мальчиков.

– Двух очень самовольных мальчиков! – возмущалась она. – Я за вас ответственность несу! А вы ушли гулять по незнакомому городу! А если бы вы потерялись?! В Москве ничего не стоит потеряться. Марат, ты сорвал бы выступление на конкурсе, ты понимаешь?

– Как можно потеряться в Москве? – пожал плечами Марик. – Дошел до метро, а там схема есть.

Алевтина Павловна только глаза закатила. Кажется, Марат давно исчерпал лимит ее терпения. Но до конкурса оставалось два часа, и ругаться времени уже не было.

* * *

Кремлевский дворец от Дворца Республики отличался разительно. Еще больше, еще пафоснее, чего стоят только гигантские лестницы и колонны с мозаикой! А солдаты-часовые, стоявшие на всем пути от входа в Кремль до здания Дворца! А башни-крепости, которые Марик и Рудик впервые видели так близко! Словом, пока добрались до места, уже нахватались впечатлений. Да и за кулисами все было совершенно другим – огромные коридоры, нарядные, с золотыми канделябрами, в которых, правда, горели электрические лампочки, а не настоящие свечи. Большие гримерки, по которым строгая тетенька со списком распределяла конкурсантов – пять человек в одну комнату.

Марик быстро привел себя в порядок и выскользнул в коридор. Ему хотелось быстрее увидеть зал, послушать выступления других ребят. Рудик, разумеется, следовал за ним.

На сей раз Марату достался девятый номер. Не первый, но и не последний. В кулисах стояла еще одна суровая тетенька, которая отгоняла взволнованных конкурсантов подальше.

– Нечего тут толпиться! В кулисах стоят только те, кому сейчас выходить! Давайте-давайте по гримеркам. Вас вызовут!

Марик молча продемонстрировал ей жетончик, перевернув его кверху ногами, мол, шестой. А так как на сцене пел конкурсант под номером три, тетенька ничего Марику не сказала, пошла гонять особо расшумевшихся девчонок с бантами.

– Неплохо поет, – заметил Марат, сосредоточенно глядя на сцену, где парень, примерно его ровесник, высоким голосом выводил «Песню дружбы запевает молодежь…». – Верхи у него хорошие!

– Неплохо, – согласился Рудик. – Репертуар выигрышный.

– Да причем тут репертуар, – поморщился Марат. – Голос какой!

– Очень даже причем, – пробормотал Рудик.

Четвертым номером выступала девочка из Армении. Пухленькая, черноглазая, она пела «Песню о Котовском». Марик молча слушал, поджимая губы. Во-первых, девочка неправильно интонировала. Во-вторых, ему не нравились ни музыка, ни текст. И особенно не нравилась общая картина конкурса. Потому что следом за ней вышел парень со вполне оформившимся баритоном и завел «Вставай, страна огромная…».

– Рудик!

– М-м-м?

Рудик стоял с отсутствующим видом и тщательно разминал руки, готовясь аккомпанировать.

– Я не буду петь «Благодатный край».

– Чего?!

Бедняга аж на месте подскочил.

– Почему?! Ты обалдел? Мы же не только за себя поем, мы за всю Республику поем!

– Я говорю, что «Благодатный край» не буду петь. Я не отказываюсь выступать. Да ты пойми, – Марик схватил друга за плечо и приблизился к нему, заглядывая в глаза, – все поют сплошной пафос! Какой-то конкурс политической песни! Я не хочу такое петь! Мне вообще эта песня не нравится! Вот я сейчас выйду и буду выглядеть как тот хлыщ в коричневом пиджаке! «Эту песню не задушишь, не убьешь…» Да как он пел, хотелось и задушить, и убить. Не хочу я таким быть, понимаешь?