– Егор Матвеевич, а Серёжа говорил вам про бесконечность?

Плотник досадливо крякнул.

– А как же, говорил. Термин, мол, такой. В математике.

– Это не просто термин. Это…

И тут Лидия Степановна вдруг поняла, что у неё не хватает слов, чтобы объяснить этому взрослому, сильному, по-своему сообразительному и неглупому мужику тему урока.

– В общем, это такая величина, которая не поддаётся исчислению.

– Как это?– искренне удивился Чеботарёв. – А на что же тогда она, эта ваша математика? Ну, есть же тысячи, миллионы, что там дальше идёт?..

– Миллиард, триллион, квадриллион…– машинально отвечала учительница, глядя в окно.

– Вот! А ещё дальше?

– Дальше квинтиллион, секстиллион… Да поймите, не в этом дело! Насколько велики не были бы все эти числа, бесконечность – она… ну, не то чтобы больше всех их, даже вместе взятых. Она… в общем, она неизмерима. Потому и называется бесконечностью.

Чеботарёв помолчал с минуту, тоже глядя в тёмное уже окно, потом решительно встал.

– Ну, ладно. Неизмерима так неизмерима. Чего уж тут.

Неловко улыбнулся:

– Вы уж извините меня, если чего недопонимаю. У меня ж всего семь классов да коридор. Где уж нам гиперболы-то осилить.

Уже у порога он обернулся.

– А вы, Лидия Степановна, знаете, что такое «ласточкин хвост»?

– Простите, что?

– Ну, «ласточкин хвост» – это такой способ, чтоб брёвна между собой скреплять.

Математичка растерялась.

– Нет, не знаю. А к чему вы это?

Чеботарёв опять улыбнулся, только теперь уже широко, уверенно.

– А, да это я так, к слову. Не берите в голову. Если что, заходите – я покажу, как это делается. Без всякой бесконечности. До свидания!

Дома у него всё шло своим чередом.

– Свиньям дала?– спросил он жену.

– Дала,– ответила та, стоя у плиты. – Нюшка скоро пороситься будет.

Он кивнул:

– Ну, и ладно. Серёга-то где?

– Да где-то на дворе был.

Чеботарёв-старший вышел во двор. Сын возле сарая чинил велосипед. Увидев отца, вопросительно взглянул на него:

– Ты, бать, к математичке ходил, что ли?

Тот присел на корточки рядом.

– Ну, заходил.

– И чего она?

– А чего она? Ничего. Хороший, говорит, у вас сын растет, Егор Матвеевич. Твёрдый хорошист.

Он встал, сладко потянулся всем телом.

– Ты вот что, Серёга, давай-ка, в воскресенье на рыбаловку налаживайся. Сидор, конюх наш, говорит, на Фёдоровском пруду карась знатный пошёл, до килограмма. На красного червя. Надо будет прикорм сварить. Завтра у меня дельце одно есть, а в воскресенье порыбачим.

Он вернулся в дом.

– Завтра в райцентр поеду,– сказал жене,– может, купить что, ты скажи.

– А чего едешь-то?

– Так это… за комбикормом.

– Да ведь ещё два мешка в сарае.

Чеботарёв досадливо хмыкнул.

– Ну да, ты ещё дождей дождись. Поеду, пока вёдро.

Утром он завёл свой старенький верный «Урал» и поехал в райцентр. Там была церковь. Заглушив мотоцикл, он, преодолевая робость, вошёл в храм. Шла служба. Пахло ладаном, певчие тянули тонко и протяжно.

Чеботарёв подошёл к церковной лавке, за которой стояла дородная женщина в тёмном платке.

– Здравствуйте. А когда служба заканчивается?

– Первая в полдевятого.

– Скажите, а я могу со священником поговорить после службы?

– С батюшкой? Да подходите, он примет. Он всех принимает.

Чеботарёв поехал на рынок, купил два мешка комбикорма, уложил в коляску «Урала», аккуратно прикрыл чехлом. Не спеша походил по знакомым узким улочкам райцентра, съел два мороженых. Чтобы скоротать время, зашёл в рыбацкий магазин, выбрал два приглянувшихся поплавка и десяток крючков.

В половине девятого подъехал к храму. Священник вышел из церкви последним, после прихожан. Лет ему было под сорок, небольшое, аккуратное брюшко, борода красиво пострижена. И добрые, ласковые глаза.

– Здравствуйте!– остановил его Чеботарёв.

– Здравствуйте,– кивнул в ответ батюшка.

Видя, что собеседник немного робеет, приветливо улыбнулся:

– У вас ко мне какой-то вопрос?

И тут Чеботарёву как-то сразу сделалось легко.

– Да, есть вопрос. Вы простите, не знаю вашего имени-отчества, не знаю, как обращаться к вам.

– Да просто батюшкой зовите,– опять улыбнулся священник.

– А, хорошо. Знаете… я, в общем, не про религию… ну, не про веру и не про Бога. У меня немного другое. Ничего?

– Ничего-ничего. Слушаю.

Тут Чеботарёв окончательно осмелел.

– Вот скажите… батюшка. Что такое, по-вашему, ну, по-церковному, бесконечность?

Священник пристально, теперь уже без улыбки, оглядел Чеботарёва.

– А зачем вам это? Извините, я что-то не припомню – вы не из моих прихожан?

Тот замялся.

– Нет, я в церковь не хожу. Некогда. Всё дела, заботы… Я тут, недалеко, в Кустово живу.

Батюшка опять слегка заметно улыбнулся.

– А бесконечность вам зачем?

Чеботарёв тоже разулыбался.

– Да, понимаете, сын это сейчас в школе проходит. Есть там такая – гипербола. Не совсем понятно.

Священник предложил присесть на лавочку возле храма.

– Это когда две оси и две кривые, которые никогда с ними не пересекаются?

Чеботарёв просиял:

– О, вы знаете? Ну, да, про них речь. Ну, согласитесь, так же не бывает! Если они стремятся друг к другу, значит и пересекутся рано или поздно. Так ведь?

Священник помолчал.

– Про бесконечность, конечно, тоже в школе вашему сыну рассказывали?

– А то! Понятие такое есть в математике.

Чеботарёв про себя удивился – священник, а, глянь, соображает.

Его собеседник о чём-то задумался, долго смотрел на стоящие рядом берёзки, на храм, на небо.

– Говорите, в Кустово живёте?

– Да. Семь километров отсюда.

– А работаете кем?

– Да я и столяр, и плотник. Много чего могу.

Священник опять тепло, по-доброму улыбнулся.

– Знаете, я сейчас буду говорить про другую бесконечность. Не про математическую. Вот смотрите. Человек рождается, живёт – кому сколько отпущено – а потом умирает. Так?

– Так.

– Дальше идём. Скажем, люди дом построили. Будет он стоять вечно?

Чеботарёву почему-то показалось, что он давно знаком со священником и даже в друзьях с ним, настолько тот был простым, открытым и понятным.

– Не-е, вечно не получится! Кирпич рано или поздно в труху превратится, брёвна сгниют – если, конечно, это не морёный дуб, он веками стоит. Ну, правда, и тот когда-то в негодность приходит.

– Вот, правильно. А скажите, как, по-вашему, хоть что-то на нашей матушке-Земле вечное есть?

Чеботарёв помолчал.

– Может, эти… египетские пирамиды?

Тут батюшка неожиданно рассмеялся – молодо, задорно, совсем не по чину.

– Так ведь и они, бедолаги, рушатся! Смотрели по телевизору? Их ведь теперь даже охраняют от туристов – наверное, чтобы не так быстро рушились.

Потом опять посерьёзнел лицом.

– Вас как зовут?

– Егор Матвеевич.

– Вот, смотрите, Егор Матвеевич, только что мы с вами пришли к выводу, что ничего вечного на Земле нет. Всё конечно. Всё рождается и рано или поздно умирает. Но при этом такое понятие, как вечность, люди используют уже много веков. Почему? Что, вообще, это такое – вечность? Можете ответить?

Чеботарёв насупился, поковырял носком ботинка песок под ногами. Потом прямо посмотрел в глаза священнику.

– Это вы про что? Про ту самую бесконечность? Опять про гиперболу?

– Нет-нет, поверьте, я сейчас не о математике! Просто… как вам сказать… Нам, смертным, трудно понять некоторые вещи. Ко мне в храм приходят разные люди. Кто-то появляется здесь изредка, ставит свечки «на всякий случай», а чаще – когда беда в дом приходит. Кто-то и все посты соблюдает, и молитвы наизусть знает, и все церковные праздники помнит. А вот о вечности мы почему-то редко задумываемся. Наверное, быт, повседневные заботы-хлопоты мешают. Некогда задуматься…

Священник замолчал. На ветках берёзы над ними чирикали воробьи. По соседней улице, натужно ревя двигателем на подъём, проехал грузовик.