Народ мало-помалу успокаивался.

Вечером перед ужином, когда Антенор и Багавир спорили, какой тимьян лучше добавить к жареному мясу, зелёный или сушёный, Ксантипп спросил Аполлодора:

— Ну что? Когда работать начнём?

— Завтра узнаем, — ответил тот.

Наутро он куда-то ушёл вместе с Протеем. Вернулись они к полудню.

— Ну что, братья, всё в силе, — объявил Аполлодор.

— Что в силе? — спросил македонянин.

— Работать будем, — пояснил Протей.

— С оплатой всё, как договаривались, — добавил Аполлодор.

— Кто начальствует? — спросил Ксантипп.

— Неарх, — ответил Аполлодор, — я лично с ним говорил. Тянуть кота за яйца он не намерен.

— Леса тут мало насушено, — заметил Ксантипп, — я узнавал.

— Неарх сказал, что уже отряжены команды к Ливану. Днями ещё рабов на лесоповал нагонят.

— Из сырого что ли строить будем? — скривился Репейник.

— Скажут, так и из сырого. Тебе-то что? Маши себе топором. Такие деньжищи обещают. А что лес сырой — так они и сами понимают, что скверное это дело, да по всему видать — спешат очень.

— Тут спешить — последнее дело, — поморщился Дион.

— Так вы что… — до Антенора наконец дошло, — Циклопу корабли строить будете?

— Ну да, — ответил Аполлодор.

Антенор помрачнел.

— Чего же раньше молчали?

— Ну как… Видишь, то тут творится? Начали бы языками чесать, а вдруг у Одноглазого чего-нибудь бы сорвалось? Обвинят ещё. Оно нам надо? Мы люди маленькие.

— И много вас тут таких, маленьких людей? — процедил Антенор.

— Хватает, — ответил Протей.

— Не, — возразил Репейник, — хватает простых работяг, а таких как мы всегда не хватает. Мы всюду нарасхват.

Антенор опустился на лавку рядом с котлом. Ему неудержимо хотелось плюнуть в им же сваренную кашу.

На следующее утро он отправился в «Себек-Сенеб» и едва там появился, как его подозвал Никодим.

— Разговор есть.

— Какое совпадение. И у меня к тебе.

— Пошли во двор.

Когда они вошли в перистиль, Никодим зачем-то огляделся по сторонам.

— Ты ведь служил у Эвмена?

— Ну да, — подтвердил Антенор, — я же рассказывал.

— Ты говорил, будто урну с прахом Эвмена его жене отвозил.

— Было дело, — подтвердил Антенор.

— Стало быть, ты из ближайших его друзей, коли тебе такое дело доверили?

— В ближайших он меня числил или нет, теперь уж не узнать, — покачал головой Антенор, — это надо было его спрашивать.

— Я краем уха слышал, — не отставал Никодим, — что многие ваши к Антигону на службу потом пошли.

— Кто-то пошёл, — скривил губы Антенор, — мне с ними не по пути.

— Это я уважаю, — заметил Никодим, — верность уважаю.

Он замолчал, покусывая губу. Антенору показалось, что фалангит мнётся, пытаясь подобрать некие слова, но никак не выходит у него. Расспросы эти его настораживали, и он попробовал переменить тему.

— Я чего пришёл-то. Подумал тут над твоими словами… Вроде как ты меня к себе звал, так я…

— Это всё в силе, — рассеянно кивнул Никодим, не глядя на македонянина.

В перистиле появилась Вашти. Занесла корзинку в одну из кладовок и притворила за собой дверь. Всё это время Никодим следил за ней и рта не открывал. Антенор удивлённо нахмурился.

Фалангит пробормотал себе под нос:

— Ох, не скажет он мне «спасибо»…

— Ты о чём? — не понял Антенор.

Никодим посмотрел на него и сказал:

— Слышал сплетню? Говорят, будто сын Александра жив. Геракл, который.

— Да ну? — удивился Антенор.

— Да вот, представь себе.

Фалангит явно попытался придать голосу нотки равнодушия, но бывший конюх раскусил фальшь сразу. Своим лицом и речью он владел лучше Никодима и изобразил смесь удивления с безразличием так, что комар носа бы не подточил.

— Смотри-ка ты. А столько лет ничего не слышно было. Может врут слухи-то?

— Может и врут. Говорят, мальчишку спрятал кто-то из доверенных Эвмена. И вроде как только он один теперь и знает, где наследник.

— А-а, — протянул Антенор, — так вот ты чего меня расспрашиваешь. Ты извини, я не в обиду… Тебе-то какое дело до того?

— Любопытство заело, — сквозь зубы проговорил Никодим, — вот как тебя, когда ты следил за тем гостем Хорминутера.

Его явно смутило невозмутимое лицо конюха.

— Понятно, — ответил Антенор недрогнувшим голосом, — огорчу тебя — не слышал я про такое.

— Не слышал… — пробормотал Никодим и уставился на свои ноги.

— Так что, насчёт меня?

— Это потом, — сказал Никодим, — я отлучусь по делам, потом поговорим.

Он удалился. Антенор вернулся в зал, плюхнулся на лавку и некоторое время сидел неподвижно. Сердце разогналось так, будто он только что пробежал олимпийский стадий быстрее, чем Демосфен из Лаконии^[35]. Сохранять внешнее спокойствие стоило ему поистине титанических усилий.

Мысли скакали бешенным галопом. Почему Никодим заговорил с ним о мальчике? Что случилось?

Затем, дабы чем-то занять себя и успокоить голову, он увязался следом за Месхенет, Вашти и ещё одной рабыней на рынок. Подрядился тащить корзины.

— Вам же нужно много всякой снеди для гостей.

— Как ты думаешь, много ли сюда влезет? — улыбнулась Месхенет, приподняв небольшую корзинку за ручку одним указательным пальцем. — Для гостей нам всё нужное доставляют, у мужа договор с купцами. А я иду просто прогуляться.

— Ну мало ли что понадобится, — буркнул Антенор, — ты отнеслась ко мне по-доброму, я хочу хоть чем-то отблагодарить.

Месхенет, всё ещё улыбаясь, переглянулась с рабынями, те прыснули в кулаки. Подмигнула Антенору.

— Ну пошли.

На рынке корзинки заполнили мешочки с порошками. Поменьше — сурьмяной для чернения бровей. Побольше — смесь золы с сукновальной глиной для омовений.

— А это что? — спросил Антенор, указав на шарики кифи.

— Жевать, — ответила Месхенет.

— Это съедобное?

— Нет, — улыбнулась египтянка, а рабыни рассмеялись.

— А зачем тогда?

— Чтобы изо рта не воняло, — пояснила Вашти.

Шарики действительно пахли настолько ядрёно и необычно, что Антенор даже предположить не смог, из чего они состоят.

На рынке образовалась толчея куда больше обычного. Кругом одни каусии, соломенные и войлочные шляпы, персидские курпасы. Воины Одноглазого продолжали прибывать в лагерь у стен и многих, как видно, отпустили в город.

Месхенет, Антенор и рабыни дошли до рядов работорговцев. Туда египтянка заглядывать не собиралась. Повернула в другую сторону.

Антенор последовал за ней, взгляд его рассеянно скользил по длинному ряду полуголых мужчин с потухшими глазами, безразличных ко всему женщин и испуганно жавшихся к ним детей.

— Нет, мне баб не надо, — донёсся до ушей Антенора голос важного мужа, который беседовал с работорговцем, — только мужчин. А они у тебя замученные какие-то. Не осилят ведь работу.

— Для рудников они тебе потребны, почтеннейший? — спросил работорговец.

— Почти, — ответил покупатель, — лес валить будут.

Взгляд Антенора задержался на одном из рабов. То был очень смуглый человек, худой и всклокоченный. Всей одежды на нём — серая холстина на бёдрах, повязанная необычным для здешних мест способом. Длинные спутанные волосы и борода, по всему видать, давно уже не знали гребня. Всё тело покрыто шрамами.

Раб этот, единственный из всех стоял прямо и не опускал глаз, хотя и в его взгляде читалось безразличие ко всему. Худоба его явно не была природной, в прошлом он мог похвастаться внушительными мышцами.

— Боги подземные… — прошептал Антенор, — Вадра, это ты?

Он шагнул к рабу. Тот посмотрел на него невидящим взором.

— Вадрасан! — вновь позвал Антенор, — это ты?

Раб нахмурился, прищурился. Потрескавшиеся кровоточащие губы разомкнулись.

— Анте… нор? Вайя, Антенор?

— Да, да! — воскликнул бывший конюх.

Слон протяжно затрубил, подчиняясь командам махаута попятился, остановился и поднял правую ногу.