Выслушав дело Хорминутера, Итту составил два списка. В первый заносил вообще всех, кого вспомнил, а во второй тех, кого можно было назвать доверенными Эвмена.

На память Итту не жаловался, однако, к сожалению, далеко не для каждого из служителей грамматеона мог указать, чей тот сын и откуда родом. Да и имена часто повторялись, македонская выдумка по этой части проигрывала эллинской. Одни и те же Аминты, Атталы, Филиппы…

Тем не менее список получился внушительный, что весьма озадачило Хорминутера. Больше дюжины имён.

— Сказать, по правде, всех их должен знать Аристомен, — заметил Итту-Бел, — видишь, тут и начальник его есть.

— Одно дело вспоминать чуть ли не бегом, — ответил Хорминутер, — и совсем другое, вот как мы с тобой, за вином и приятной беседой.

Однако даже если вычеркнуть тех, кто явно к делу не мог иметь отношения, оставалось человек десять. Этак за год и о половине не расспросишь.

Хорминутер имел обширные связи, но, как назло, в сей момент мог обратиться лишь к одному помощнику.

Никодим пробежал глазами список и удивлённо хмыкнул.

— Кого-то знаешь? — спросил Хорминутер.

— Никого не знаю, — ответил Никодим, — что странно.

— Ожидал увидеть знакомое имя?

— Да-а… — задумчиво протянул Никодим.

Он поскрёб подбородок, который утром тщательно выскоблил и тот теперь зверски чесался.

— Что нужно узнать про этих людей?

— Живы ли. Если да — где каждый может находиться.

— Н-да… Тут не очень-то разгуляешься. Вот Аминта. Просто Аминта и всё. Я знаю раз, два… — Никодим принялся загибать пальцы, — семь человек с таким именем.

— И что, все состояли в грамматеоне?

— Нет, конечно. Они и читать не все умели.

Хорминутер улыбнулся.

— Я понимаю твои затруднения, но всё же прошу — помоги, чем сможешь.

— Оставь мне этот список.

— Тебе завтра перепишут, — кивнул Хорминутер, — спасибо.

— Я же ещё не сделал ничего.

— Когда ты меня подводил, дружище? — усмехнулся египтянин.

Однако назавтра всем стало не до списков.

Ещё накануне в город с севера вошёл большой купеческий караван и прямо с раннего утра по Сидону будто вода в катаклизм разлились новости, сбивающие с ног не хуже того бурного потока, что рушил Родос.

— Антигон взял Библ! Без боя! И все города к северу открыли ворота!

— Сто тыщ сюда идут! Сто!

— Иди ты?!

— Я сам видел!

— Двести, двести тыщ, все сплошь злющие яваны! — тряслись финикийцы.

— Темень тьмущая варваров! — пугались эллины.

— Ах ты ж сука одноглазая… — пробормотал побледневший Антенор, — и сюда дотянулся…

— Да ладно тебе, — совершенно спокойным голосом ответил Репейник, — младенцу же должно быть понятно, что у страха глаза велики.

— Однако египтяне правильно делают, что трясутся, — отметил Аполлодор.

Антенор быстро взглянул на него и тот, оценив выражение лица македонянина усмехнулся и пояснил.

— Да не, я думаю, что тем, кто глаза красит, опасаться Антигона нечего. Я про других «египтян».

Они стояли на улице, подпирая спинами стену дома и наблюдали за охватившей город к полудню суматохой. К ним подошли Протей с Багавиром.

— Похоже, Килл защищать город не собирается, — сообщил финикиец, — в неорионах толкотня, десять триер уже на воде.

На улице появилась голова колонны воинов. Они шли по двое в ряд, в льняных панцирях, шлемы висели на ремнях на груди, щиты в чехлах на боку, копья на плечах, а за спиной туго набитые мешки или корзины. Лица у всех сосредоточенные.

Все, кто не успел убраться с улицы, вжались в стены, пропуская колонну. Антинор считал, но вскоре сбился.

— Трусливые собаки, — Багавир сплюнул себе под ноги.

Один из проходивших воинов повернул к нему голову и ответил тем же. Ещё двое посмотрели на перса, поджав губы. Остальные никак не отреагировали.

Колонна миновала артельщиков. Ей вслед потянулась другая — вереница навьюченных ослов.

— Не в порт идут, — констатировал Аполлодор, — к южным воротам.

Антенор поражался спокойствию своих новых друзей. Казалось, в сошедшем с ума Сидоне только они и сохранили невозмутимость.

Он направился к филакиону. Там картина, которую он себе заранее в голове нарисовал, воплотилась в полной мере — беготня, суета, неразбериха, многоэтажная брань. Поликсен у ворот собачился с грузчиками, что громоздили на телегу сундуки. Аристомена не было видно.

Затем отправился в «Себек-Сенеб». Там никакой суматохи не наблюдалось. Похоже Аполлодор был прав — город покидали лишь люди Лагида, а «настоящие» египтяне не особенно беспокоились. Ближе к вечеру Антенор почувствовал, что многие горожане вздохнули с облегчением, увидев, что Килл не собирается запираться в Сидоне. Тридцать лет прошло, но ещё были живы старики, кто помнил, как по улицам города текли реки крови, когда восставший город взял жестокий Артахшасса Ваука.

Никодим, глядя на бегство людей Лагида лишь злорадно посмеивался, а по лицам Хорминутера и Месхенет Антенор не смог прочитать каких-либо переживаний.

Мойра, как обычно любезно предложила ему хек, от которого он учтиво отказался.

— Да ты чего чернее тучи, друг Антенор? — удивился Никодим, — переживаешь что ли? Брось эти глупости. Подумаешь, власть переменится. Тут уже было такое, когда Лагид припёрся. И тогда драки не было и сейчас не будет. Уж если о чём переживать, так о том, какие налоги выдумает Циклоп. Да и то, зная какие двери открывать, своё при себе всегда оставишь.

— А ты знаешь, какие двери открывать? — спросил Антенор.

— Разберёмся, — самоуверенно заявил бывший фалангит.

Ночью город успокоился. На следующий день исход «египтян» продолжился. Через два дня единственным хозяином в городе остался Абдалоним. Македонян и эллинов у ворот сменили финикийцы. Ворота никто и не думал запирать.

Наконец, вездесущие мальчишки разнесли по улицам новость:

— Подходят!

Жители высыпали на крыши и стены.

По кипарисовой аллее к городу приближалась большая колонна всадников, поражавшая пестротой плащей и конских попон. Абдалоним со свитой вышел из ворот.

Антенору на стену протолкаться не удалось и что снаружи происходило он не видел, но вскоре, миновав ворота, в город вступил всадник на белом коне. Один глаз его закрывала чёрная повязка. За ним следовали гетайры.

Раздались довольно жидкие приветственные выкрики. Под ноги лошадям полетело несколько гроздьев цветов. Большая часть народа хранила молчание.

— Да уж, — усмехнулся Никодим, — мы в Вавилон входили веселее.

— Я не видел, — процедил Антенор.

Никодим покосился на него.

— Тебя прямо корёжит от ненависти.

— Есть от чего, — ответил Антенор, переводя взгляд с одного всадника на другого.

Антигон на не слишком радушный приём никак не отреагировал. За ним следовали телохранители и приближённые. Антенор многих узнал. Здесь были Деметрий, Неарх, олинфянин Андроник, Пифон. Не тот Пифон, что сражался при Габиене. Другой. Этот был отозван из Индии и привёл к Циклопу новых слонов.

Антигон проследовал с парой сотен гетайров в царский дворец. Затем в город вошла хилиархия гипаспистов, тысяча человек. Въехала часть обоза и двор сатрапа. Остальное войско Циклоп проводить через Сидон не стал, дабы не искушать воинов. «Фригийцы», как теперь называли его людей, что эллинов, что варваров, обошли город и разбили огромный лагерь у южной стены.

— Ну вот, — заключил Никодим, — власть переменилась. Теперь будем посмотреть, каково под Одноглазым.

Город гудел, как потревоженный улей. Многие жители спешили запереться дома и прятали жён и дочерей. Царь Абдалоним вышел к народу и объявил, что Антигон обещал не чинить зла жителям Сидона.

К вечеру того же дня на улицах и площадях появились праздно шатающиеся македоняне, коих легко можно было отличить по каусиям, и одновременно с ними вооружённые палками воины в льняных панцирях и фригийских шапках вместо шлемов.

Начали расползаться слухи, будто эти, с палками, отпинали и поволокли на суд кое-кого из своих же, по пьяни решивших, что им тут всё дозволено.