Он стащил с головы венок из стеблей сельдерея, обязательный атрибут похмельного страдальца, и водрузил на Антенора.

— Вот ни разу мне капуста от похмелья не помогала, с неё только живот пучит, — проворчал Антенор, но всё же сунул лист в рот и захрустел.

Никодим оторвал половину тонкой лепёшки и протянул ему.

— Что-нибудь помнишь?

— Ничего не помню…

— Значит хорошо посидели, — с чувством глубокого удовлетворения констатировал Никодим.

Между тем, голова незадачливого соглядатая начала мало-помалу проясняться, и он уже не чувствовал себя только что родившимся.

После того, как Никодим опознал в излишне любопытном проходимце товарища по восхождению на Согдийскую Скалу, он резко переменил к нему отношение, отмахнувшись от предупреждений подозрительного сирийца. Антенора сопроводили обратно в «Себек-Сенеб», где молниеносно нарисовался накрытый стол. К ним подсела было пара колоритных личностей, при виде которых любой купчина немедленно вспотел бы и начал судорожно ощупывать монеты в поясе, однако Никодим их быстро выпроводил. По его самоуверенным речам Антенор заключил, что здоровяк тут в немалом авторитете.

Через некоторое время исчез и сириец, и македоняне остались вдвоём против нескольких кувшинов вина. Антенор сидел дурак-дураком и не понимал, что происходит, а Никодим вёл себя с ним так, будто встретил полжизни назад потерянного брата.

Через некоторое время македонянин понял, что пьянка в общем-то выходит продолжением допроса, только теперь плохого дознавателя сменил хороший. Антенор держался начеку, старался взвешивать каждое своё слово, насколько это вообще было возможно в такой обстановке.

В конце концов вино сделало своё дело. Язык развязался и всё то, что так давно копилось в душе бывшего конюха, мысли и чувства, надёжно отгороженные от всего мира, выплеснулись наружу.

— Ты понимаешь… Он же царя… убить хотел… Который мне всё… Вот это вот всё… — Антенор треснул по столу обоими кулаками так, что одна из мисок прыгнула на самый край. — А эта сопля зелёная… Заговор…

— Кто? — Никодим подпёр ладонью щёку.

— Гермолай. Я ж про него тебе толкую.

— А-а…

— Я у него конюхом. У деда его. Он как провожал, такие слова говорил… Такие слова…

— Какие?

— Не помню… У него отец при Гавгамелах так… Дрался… Как никто, понимаешь? — Антенор сгрёб в кулак хитон на своей груди, рванул. Ткань затрещала.

— Понимаю.

— Его царь гиппархом, а он… Тварь такая… Царя убить хотел…

— Кто? Сополид?

— Да не. Гермолай. Сынок его. Я ж про него тебе толкую.

— А-а…

— Неужто не слышал?

— Как не слышал? Слышал. О том все знают.

— Все? — удивился Антенор.

— Ну да.

— Вот ведь… Давай ещё выпьем.

— Давай.

Выпили. Антенор скривился, зажмурился и некоторое время молчал, вдавив край глиняной чаши в переносицу. Потом продолжил:

— Мы в войско уже после прибыли. После Гавгамел.

— Это когда Аминта пополнение в Сузы привёл?

— Ну да. Не довелось мне при Гавгамелах… Вот ты был, а я нет. Скажи, друг Никодим, как там было?

— Там… — Никодим сунул в рот перо лука и некоторое время задумчиво его жевал, — я там чуть не обосрался…

— Ты? — удивился Антенор и откинулся назад, так, что едва не потерял равновесие.

— Ага. Только это херня, все эти твои Гавгамелы. И Скала эта твоя. И Гидасп этот.

— Не-е… — Антенор погрозил Никодиму пальцем, — ты Гидасп не трогай. Там эти… как их… Я там, с Эвменом…

Он снова стукнул кулаком по столу и энергично мотнул головой.

— Херня… — упрямо повторил Никодим и указательным пальцем прицелился в Антенора, — вот крокодилы — не херня.

— Крокодилы?

— Это твари. Зелёные такие.

— Знаю. В Индии видел.

— Ха! В Индии. Там заморыши. А Ниле знаешь какие твари? Зубы во-о-от такой длины.

Никодим показал руками размер зубов тварей. Антенор недоверчиво прищурился.

— Да ладно?

— Чтоб я сдох!

— Давай выпьем, друг, — предложил Антенор, — чтоб сдохли все враги.

— Давай. Чтоб сдохли все враги. А кто твой враг? Ты скажи, я с ним разберусь. Ножичком чик, и он уже того… На лодочку. Понимаешь?

— Понимаю.

— Так кто твой враг?

Антенор поморщился.

— Да есть тут одна… Сука одноглазая…

Он встрепенулся и приобрёл грозный и самоуверенный вид.

— Встретишь его, не убивай. Я сам. Ты понял?

— Понял, — энергично кивнул Никодим, — как не понять.

— Ты лучше про зубы доскажи.

— Чё те сказать, друг Антенор? Зубы вот такие. Людей жрут… Ужас…

Вытянув из Антенора всю его подноготную, Никодим, тоже преизрядно поддатый, пустился в откровения сам. Собеседник подпёр отяжелевшую голову руками и весь обратился в слух.

Никодим, сын Агафокла, был лет на пять старше Антенора. Происходил он из Орестиды, потому отправился в Азию под началом Пердикки, сына Оронта, князя этой области. Служил Никодим простым фалангитом-педзетайром, «пешим товарищем», как их прозвал царь Филипп. Участвовал почти во всех сражениях и штурмах. Дрался при Гранике, в Милете и Галикарнасе. Едва не встретился с Хароном при Иссе. Был тяжело ранен в Тире, отчего отлёживался в обозе до самого Египта и не сражался под стенами Газы. Потом были Гавгамелы, Бактрия, Индия…

Когда великий сын Филиппа скончался в Вавилоне, Никодим остался в той части войска, которую выделили Пердикке. К тому времени сын Агафокла числился декадархом-трёхдольником, в строю занимал передний правый угол фаланги, самое опасное и потому наиболее почётное место. Ему прочили дальнейшее возвышение, чему способствовало и покровительство регента, который явно выделял декадарха среди прочих.

Однако боги, как всегда, посмеялись над планами смертных. Царство трещало по швам, раздираемое амбициями вчерашних боевых товарищей, которые ныне посматривали друг на друга волками.

Через пару лет после смерти Александра, когда по Элладе уже вовсю катилась колесница Ареса, и эллины с македонянами самозабвенно резали друг друга, Пердикка замыслил наказать Птолемея, который самовластно обустраивался в Египте, игнорируя указы регента, чем подавал скверный пример всем остальным.

Лагид среди македонян пользовался большой популярностью, потому Пердикка решил для начала восстановить всех против него, как позже поступил Антигон в отношении Эвмена. Регент созвал суд войска и обвинил Птолемея в том, что он не оказал должной покорности царю Филиппу-Арридею, воевал с эллинами Кирены, которым Александр даровал свободу, похитил тело великого царя и увёз в Египет.

Однако Птолемей оказался хитрее. Прознав о предстоящем суде, он лично явился на него, что само по себе утвердило многих в его невиновности. Войско выслушало защиту с возрастающим воодушевлением и провозгласило Лагида невиновным.

Пердикка в бессилии скрежетал зубами, но сдаваться не собирался. Он заявил, что приговор войска не разделяет, дескать коварный Лагид всех одурачил и всё равно будет наказан. Это отвратило от регента многих сторонников, и он был вынужден наводить порядок в волнующемся войске железной рукой, безжалостно ломая заслуженных и возвышенных Александром командиров. Его не узнавали приближённые. Всегда сдержанный и осторожный, он на глазах терял рассудок.

Тем не менее, поход против Египта был подготовлен и весной второго года после смерти Александра войско выступило, сопровождаемое недееспособным царём. Пердикка без каких-либо затруднений достиг границы Египта, крепости Пелусий на востоке Дельты. Сюда же подошёл флот, которым командовал его зять, Аттал.

Здесь дела сразу пошли прескверно. Началось это с неудачной попытки расчистить старый канал, дабы отвести воду из рукава Нила, чтобы облегчить переправу. Предприятие окончилось катастрофой из-за разрушения плотины. Погибло много людей.

Воины, и без того не разделявшие целей регента, стали разбегаться. Хуже того — перебегать к Птолемею. Среди перебежчиков оказалось немало знати, но даже это не удержало Пердикку от сражения, и оно состоялось возле крепости Верблюжий Вал.