От Полины не ускользнул намечающийся конфликт между мужчинами: праздничный настрой не помешал удерживать в поле зрения обоих. Василий был ее явным поклонником с тех пор, когда началась его ординатура. Он пытался заинтересовать девушку своим напористым и энергичным поведением; бывал с нею чуток и гибок или твёрд и нежен, но все оказывалось напрасным, – Полина не желала видеть в нем мужчину, а только лишь друга и коллегу по цеху. Подвыпившего парня особенно разозлило то, что королева праздника, по которой он вздыхал и денно и нощно, дарит свои выразительные и ласковые взгляды исключительно этому "мерзавцу" Разумовскому, вот его подхлестнуло разобраться с ним здесь и сейчас не мешкая.

Весь вечер Полина ощущала вокруг себя переизбыток внимания, вся энергия празднующих сконцентрировалась вокруг нее, и вот-вот случится эффект резонанса… и с кем-то могут треснуть отношения, нарушатся связи.

Она не приветствовала интриг вокруг себя, всегда инстинктивно протестуя против этого и выработав качество миротворца, вникающего в проблемы других и отводящего от себя избыток внимания. Она наблюдала как Василий бросал горячие взгляды то на нее, то на Григория и испугавшись, сделала было движение в очаг обострившегося застойного противостояния двух коллег, но вовремя притормозила: ее присутствие могло лишь разогреть бушевавшие страсти и тем самым нарушить status quvo спокойной и сдержанной личности.

Василий, наверное, так и не решился бы на откровенные обвинения старшего товарища по работе, фактически его куратора и руководителя отделения, если бы сегодня его страдания не усилились от горячительного и восхитительного блеска звезды: в голове произошла сшибка, и обычно подконтрольные эмоции, сбившиеся в запутанный клубок, потребовали немедленной разрядки. Нижняя губа, по-мальчишески пухлая, затряслась, когда шеф, почувствовав его душевный вопль, пригласил жестом выйти для разговора. Василий старался сделать шаг твердым, широким и устойчивым и, опередив соперника, первым вошел в курилку ресторана, резко развернулся к противнику и стараясь унять дрожь в руках, извлек из пачки сигарету, затянулся как можно глубже.

– Много куришь, Вась! – Григорий попытался разрядить грозовую атмосферу, не особенно жаждая "крови" незрелого в его понимании парня. Это замечание мгновенно обезоружило "противника", готового было к гневной тираде, – из головы мигом испарились все аргументы и эпитеты, предназначавшиеся как точечные уколы в самую душу. В итоге, он замолчал, опустив глаза, и носком ботинка довольно увлеченно стал выводить невидимый рисунок на кафельном полу.

– Говори, будь смелее! Я не кусаюсь и не имею привычки мстить. Но постарайся все же не выходить за рамки субординации и деонтологии, – сам же жалеть потом об этом будешь! Из уст Григория прозвучала упредительная команда, императив, своего рода палка, поставленная в колесо раскручивающегося конфликта.

– Да, я что…Я просто хотел сказать, что …– последовала продолжительная пауза, – не любите вы ее, Григорий Иванович! Так зачем ее держать, какой смысл? Она для вас просто красивая игрушка, вроде забавы! Вы не сможете ее понять и почувствовать…вот сегодня ее праздник, ее расцвет, а вы любуетесь на нее, как на каменное изваяние, – ни сердца, ни души не чувствуется.

Василий затаил дыхание и теперь ждал, что получит тяжеловесный удар по "шапке".

– Кто она мне, спрашиваешь? – неожиданно расстроенным голосом проговорил Григорий, – а я и сам задаю себе тот же вопрос и никак не отвечу на него уже несколько лет. Он не просто так разоткровенничался, а с пониманием, что столкнулся с человеком чувствующим, не пустым: он многое улавливает, отражает. Эта мысль стала открытием сегодняшнего дня, – ранее он считал Василия способным, подающим надежды студентом, довольно кичливым и эгоцентричным. И вот, пожалуйста, – он снял маску, а под ней – человек! Григорий порадовался неожиданной метаморфозе: он давно никому не доверял своих чувств, прятал их от людей, ограничиваясь поверхностными "шапочными" отношениями. Прежде открытый и доброжелательный, он становился человеком одиночкой, биороботом, успешно справляющимся со своими обязанностями, но не с отношениями и чувствами; более того, чувства обрели амбивалентность, противоречивость.

Так что вопрос Василия и взбудоражил его, и угодил в самую непонятную болезненную область, хотя из глубины души всегда шел один и тот же ответ: "эта девушка из той плоскости сознания, где живет лишь работа, сотрудничество, где царствует коллективное чувство или коллективное бессознательное, но не более…"

–Ты ведь хотел сказать, что я не справедливо поступаю с ней? ограничиваю ее возможности?

Лицо парня смягчилось, и он смотрел на Григория удивленными, чистыми, еще юношескими глазами. Его голова слегка склонилась вниз в знак согласия с этим вопросом-утверждением. Василий кожей ощутил спокойную силу и выдержку этого человека и вновь спасовал перед ним, трепеща теперь перед разумностью и уверенностью сильной личности. Ему представился уникальный случай лицезреть целостный образ Григория, а не отдельные демонстративные проявления. Теперь он имел возможность "вразумить" открытого диалогу старшего товарища.

– Да, ведь она – человек! – на последнем слоге он сделал особенное ударение, эмоциональный акцент, т.к. хотел сказать, что человек с большой буквы, заслуживающий самого лучшего отношения, но тут же осекся, испугавшись реакции Григория: тот резко переменился в лице, потемнел, заиграл желваками, взгляд сделался отстраненным, словно он занырнул очень глубоко в пучину своего внутреннего мира.

Страшные воспоминания оставались настолько близки к сознанию, что тотчас же вылезали вновь и вновь, больно бередя душу. Слово "человек" было по-настоящему кодовым и вбросило его в прошлое время десятилетней давности, когда Марина, его жена кричала истошным голосом: "я – не человек больше! не обманывай ни себя, ни меня! – у меня нет лица, какой же я человек!?" Она уткнулась лицом в подушку, громко и безутешно рыдая. Григорий сидел возле нее и просто гладил по неприбранным волосам, не понимая,нн как можно ее утешить.

– Марина, я буду много работать, совершенствовать своё мастерство, заработаю чёртову кучу денег и отвезу тебя к лучшему пластическому хирургу. Для этого я стану самым лучшим, по-другому никак! – он страдал ничуть не меньше: черное и страшное будущее прочно внедрилось в мозги и скользкими, высасывающими всю энергию щупальцами, проросло сквозь душу. То, что случилось, – страшная трагедия и безвозвратная утрата не только внешнего облика, но и части личности самой Марины. Теперь она неизбежно будет другой, вне всякого сомнения! Разом рухнули все планы семьи на будущее: в лучшем случае их ожидало затворничество, в худшем, – полное разрушение и самоубийство Марины.

– Отстань, я все равно не буду жить, не хочу! Зачем я выжила? Это же не я теперь! Я больше не человек!

Каждое ее слово резало сердце на куски, причиняло адскую боль. Смотреть ей в лицо было ему не под силу, – страшная вина за случившееся накатывала все больше и ощутимей.

В тот незабываемый роковой день, десять лет назад, они проснулись рано утром самой счастливой парой, – наконец им подфартило вместе отправиться в долгожданный отпуск. Прежде никак не удавалось состыковать отпуска: в больнице работал довольно жесткий график отгулов, выходных и отпусков. В особенности, это касалось молодых специалистов, – им не давали никакого спуска. В основном, все праздничные дежурства с их многочисленными происшествиями и казусами, сваливались на молодые, еще недостаточно опытные и "матерые" головы молодых врачей, а отпуска приходились на весну, самое начало лета или середину осени. Так что, молодые специалисты по полной программе отдуваются за старших товарищей, порой проклиная медицину, в которую они рискнули войти словно в бурную полноводную реку, со всеми ее водоворотами, неожиданно глубинными или порожистыми местами, – способную заставить слабого барахтаться, захлебываться и тонуть, а рисковых и упертых выносить на крутые надежные берега, обеспечивая постоянный интерес и движение вперед, выводить на маячки с привлекательными высотами.