Я посмотрел на позеленевшего наследника и улыбнулся ему отечески. Могу ведь и не забрать.

Оставшись втроём, мы выпили. Попытались поговорить.

Общих тем для разговора хватало, но все они оказались ну очень скользкими.

После двух-трёх фраз повисло неловкое молчание, и капитан «Ирины» поспешил похвалить погоду Кьясны. Вот эту самую дикую жару, которая напрягала даже под крышей беседки.

Я рассмеялся:

— Ну, где ещё быть хорошей погоде, если не на терроформанте, сделанном специально под туристов?

— Жалко этот мир, — сказал вдруг Рюк Хиллинг. Он любовался карликовыми деревцами, украшавшими террасу.

— Почему — жалко? — удивился я.

— Причинность нес-стабильна последний год, — он налил мне ровно глоток, чтобы я не успел возмутиться. Спиртного в такую жару не хотелось. — Многие опасаются, что нас просто вывернет наизнанку. И мы с-снова откатимся к эре до начала космоса, да и то если повезёт.

— Как это? Война опять, что ли?

— Может, и в результате войны, — пожал плечами экзотианский капитан. — Для нас событие, в которое выльется всплеск причинности, вторично. Эпидемия — тоже вариант.

— А что если на Земле тоже была эпидемия? — неприятно осенило меня.

Может, поэтому Дьюп не хотел, чтобы эта версия меня сбила?

— Есть мнение… — Рюк поднял глаза к солнцу и замолчал на середине фразы.

Ещё час, и светило опустится достаточно, чтобы меня можно было вежливо пригласить на ужин. Он явно хотел посидеть-поболтать в хорошей компании.

Драгое нервничал. Я не замечал это в его чертах, но ощущал, как энергия переливается в нём, как сила, запертая в сосуде.

—…что Землю достаточно было переименовать, — закончил фразу Рюк.

Драгое обеспокоенно посмотрел на него, потом на меня.

— Да ну, никаких тайн я не раскрываю, — отмахнулся экзот. — Эта идея была высказана ещё лет триста назад. О том, что планету достаточно было переименовать, чтобы её больше никогда не нашли.

— То есть Землёй в итоге может оказаться вообще, что угодно? Хоть та же Кьясна? А названия материков? Городов? Ведь кое-что до сих пор учат в школах.

Рюк снисходительно улыбнулся.

— Ты взял юного из дома Аметиста на Ас-сконе?

— Нет, но родом он примерно оттуда.

— В Империи планету зовут Аскон, верно? А в Содружестве?

— Аскона.

— А Крайну?

— Грана.

— А пояс-с Дождей?

Я задумался. На Севере я как-то не интересовался, но….

— Кажется, просто Сектор номер сто сорок семь.

— А что означает название Кьяс-сна на староземном, ты знаешь?

Я покачал головой.

— Красная. Похожее слово? Но с-сумел бы ты догадаться?

Я качнул головой.

— Вот-вот. А теперь представь, что проходит триста лет, и названия уже произносятся немного иначе. А потом — ещё триста. И ещё…

Наследника я, конечно, забрал. Эти же два алайца привели его отмытого, причёсанного и ещё более бледного. Я привычно взял пацана за руку и потащил со двора гостеприимного дома Драгое на узкую улочку.

Разговора с капитанами не вышло. Я понимал и желание Рюка Хилинга прощупать меня в более доверительной атмосфере, и невроз Драгое на почве того, что будет, если я поведу себя так, как я себя обычно и веду, примерно как слон в посудной лавке.

И я ретировался через обещанные полчаса, пообещав, что постараюсь выбрать время для совместного ужина — не здесь, так в ещё более гостеприимном месте, каких во Вселенной много.

Причины для спешки у меня были вполне реальные. Хотелось ещё успеть глянуть на погрузку квазикристаллов, а остаток суток провести в Храме.

Мы спустились по улочке вниз, к реке. Здесь Эмору проще было подобрать меня на шлюпке, чем в тесной застройке.

Я посмотрел на время, потом на солнце. Щёлкнул по браслету, вызывая шлюпку. Дальше бродить пешком смысла уже не имело.

Эберхард тоже задрал голову — прямо над нами не спеша летел на небольшой высоте туристический катер. Мест на сорок, наверное. Красивый такой, чем-то похожий на древние лодки. Почти прозрачный, но снизу было не видно, набит он туристами или нет.

Катер вдруг повело, словно невидимые паруса рванул ветер, а потом накренило и, мотая туда-сюда, потащило вниз.

Откажи у него двигатель, он стал бы снижаться ровно, пытаясь сесть на воду, при теракте машина бы просто рванула. Но катер дёргался, как припадочный, беспорядочно рыская, словно его пилот вдруг сошёл с ума.

Я рванул Эберхарда за руку, разворачивая к себе.

— А ну, прекрати это!

— Да пошёл ты!..

Замахнулся я на него на рефлексе. Не ударил, конечно. Оттолкнул.

— Щенок!

И стал набирать одну за другой службы администрата.

Успеть было малореально. Катер быстро снижался, и мотало его так, что и пяти минут не продержится. Что б его, этого выродка…

— Это не я! — крикнул Эберхард.

Я его не слушал: оповещал аварийные службы.

Может, кто-то успеет? До центра города тут не так уж и далеко. И падал катер всё-таки в воду. Я понятия не имел, тонут ли эти туристические посудины?

Посмотрел, где сейчас Эмор, но, к сожалению, и шлюпка тоже была ещё минутах в восьми. Это атмосфера. Тут скорость конечна.

Катер падал, и сделать нельзя было ничего. Только смотреть.

А Эберхард где? Я опустил глаза, разыскивая мальчишку.

Наследник отлетел на газон и сидел там, закрыв лицо руками.

Поза не была иллюстрацией испуга. Прямая напряжённая спина, растопыренные в непонятном усилии пальцы…

Я поднял взгляд.

Катер начал выравниваться. До воды ему оставалось метров десять, когда чья-то уверенная рука перехватила штурвал, и маленькое неуклюжее судно стало медленно набирать высоту.

Уже было видно, что к нему спешат два пожарных катера — они самые шустрые из городских служб.

Хэд…

Эберхард отнял руки от залитого пóтом лица и выдохнул:

— Это не я! Они там пьяные все! Трое! Нажрались и решили на катере покататься! Ну, хотите, проверьте меня машиной! Я бы не стал целый катер! Зачем⁈

Над нами закрутилась тёмная воронка. Эмор тоже оценил, что катер, похоже, справился и без нас, и шлюпка пошла на снижение, исходя жаром от быстро погашенной скорости.

Пилот выпрыгнул и бросился ко мне, активируя домагнитку. Он решил, что у меня проблемы как раз с наследником.

Эберхард посмотрел на шлюпку, на меня, обнял руками плечи и заплакал.

Ну что за бредовое воспитание?

«Я спросил у учителя: 'Как вышло так, что создáли вы мир над миром?» И он ответил мне: «Докучливость соплеменников твоих была тому виною». Я спросил: «Зачем же люди поддерживают культы самых докучливых богов?»

И он ответил: «Люди молятся не богам. Они молятся книгам, где записаны слова власти над вещным. В молитвах они воссоздают существующее положение вещей. И мир остаётся таким, каким удобно предержащим власть. Это ярмо может быть сброшено. Но страшно разбивать намоленный мир, как бы жесток он ни был. Ведь только у намоленного мира есть стены».

Ну вот, на этот раз я за один подход осилил два абзаца. Сволочь был всё-таки этот Рогард. Лучше бы только стихи писал.

Наследник дремал в кресле, которое я принёс из кабинета Айяны. В кровать, которую я тоже раздобыл для него и втиснул в комнатушку малой, он ложиться не захотел. Сел, завернулся в плед и дремал, делая вид, что не спит.

В дом Айяны мы явились на закате. Она согласилась приютить наследника на удивление легко, и я только в процессе сообразил, почему.

Мы прошли через калитку на задах прихрамового поселения. Вырулили с совсем тонкой тропочки на главную тропинку, что ведет от невысоких учебных бараков к реке.

Нам навстречу из тренировочного зала мастера Эйче вывалили разноцветной толпой старшие ученики. У них закончилась последняя лекция.

Парни и девушки смеялись, шутили, собирались пойти купаться. Нас накрыло тёплой волной их живости и беспечной радости.